Владимир Контровский - Горькая звезда Страница 28

Единственное решение, которое он мог сейчас принять, скорее всего, приведет его на тюремные нары. «И ради чего? Ради кого? — подумал он. — Ради зажравшихся мафиози из кабмина и Верховной рады? Ради трепещущего перед американцами президента? Ради спасения кукольно-хорьковой „оранжевой республики“ и присосавшихся к ней лизоблюдов, воспевающих фашистских прихвостней и переписывающих историю в угоду новым хозяевам жизни? Нет, — возразил он сам себе. — Не ради них, а ради миллионов киевлян, ставших заложниками безответственных политических игрищ».

Подполковник, словно досылая в ствол последний патрон, взял у посыльного бланк официальной телеграммы и заполнил его несколькими короткими строчками.

«Командующему контингентом Вооруженных сил России на территории Украины. В связи с невозможностью справиться с катастрофической ситуацией наличными силами и возникновением очевидной угрозы мирному населению, прошу оказать необходимую помощь в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС».

Посыльный, стоявший у него за плечом и прочитавший написанное, пулей помчался в узел связи. Через сорок три минуты с подполковником связался российский генерал:

— Запрос получен. Информация прошла всю официальную цепочку, и наш президент дал добро. Батальон спецназа уже грузится в «вертушки». Первым делом обеспечим оцепление. Чуть позже подтянутся специалисты и радиологическая лаборатория. Как только оценим ситуацию, будем решать, что делать дальше, — он чуть замялся, словно не решаясь произнести заключительную фразу которая, как и все оперативные переговоры, записывалась на пленку, и все же добавил: — Благодарю вас, товарищ подполковник.

Оперативный устало выдохнул, еще немного посидел за столом, затем подтянул к себе чистый лист бумаги, снова взял ручку и начал писать: «Министру ЧС. Рапорт. Прошу освободить меня от обязанностей оперативного дежурного и направить на ликвидацию последствий…»

Холеный майор со щирыми запорожскими усами пулей вылетел из зала оперативного управления и засеменил по коридору, воровато оглядываясь по сторонам и одновременно лихорадочно отыскивая в памяти своего навороченного мобильника нужный номер.

— Ясь, это ты? — спросил он, прижимая трубку ко вспотевшему уху. — Просыпайся — с тебя две штуки баксов. Ага. Хто, хто? Хрен в пальто! Загорулько, помнишь такого хлопца? МЧС, Департамент связей со СМИ. Ну, теперь узнал?

Человек на другом конце провода быстро пришел в себя.

— Михайлович? Привет. Ты по существу говори. Что, опять склады рванули?

— Нет, Ясь, все куда серьезнее. Подтверди гонорар, и расскажу.

— М-мм… Восемьсот долларов. Больше наш продюсер не дал бы даже за инфу про события одиннадцатого сентября в Нью-Йорке.

— Информация секретная, так что штука — и ни цента меньше. Или я звоню на пятый канал. Ты ведь знаешь, они отстегнут без базару.

— Ага, звонил бы ты мне, если бы они тебе так отстегивали. Ладно, подожди, сейчас с шефом.

— Давай-давай, — майор ухмыльнулся, пользуясь тем, что его никто не видит. — Время пошло.

Глава 8

Судный день

…Первые сообщения об аварии просочились в эфир к обеденным новостям. Но съемочные группы ведущих телеканалов страны добрались до Припяти только на следующий день. Добрались — и сразу же приступили к работе, реализуя принцип «Волка и журналиста ноги кормят».

— Как вы видите, уважаемые телезрители, — бодро вещала в микрофон девушка-тележурналистка, не забывая сохранять на своем миловидном личике выражение тревожной озабоченности, как нельзя лучше подходившее к обстановке прямого репортажа с места катастрофы, — на месте энергоблока четвертого реактора Чернобыльской АЭС теперь лишь обгорелые и обрушившиеся стены. К сожалению, нам не удалось подойти ближе, — бесстрастная телекамера зафиксировала на лице журналистки профессиональное сожаление, — территория атомной станции оцеплена военными. Напоминаю, что вы смотрите прямой репортаж студии «Лаванда-ТВ». С вами была Анна Гуренко.

Анна завершила репортаж, поежилась. Апрель в этом году выдался холодным, зря она так легко оделась. Облизнула губы. Нащупав языком трещинку, нахмурилась. Неужели и от новой дорогущей помады нет толку? Надо, наверное, витаминов попить… Интересно, попало ли это в кадр? Жалко, что Слава Ройзман сегодня не поехал. Он снимает в сто раз лучше, чем вечно пьяный Горобченко. Но Ройзман отказался — сказал, что боится радиации… И сколько там той радиации за час работы?

Она повернулась к перебирающему бумаги режиссеру:

— Ребята, я отдохну немного: голова кружится — от солнца, наверное, отвыкла.

— Посиди, — великодушно согласился режиссер и добавил озабоченно: — Что-то мой компьютер глючит. Сейчас Петя заменит карту памяти, и будем продолжать. У нас по сценарию дальше интервью с местной жительницей.

Анна, пошатываясь, отошла в сторону и вдруг переломилась пополам. Ее сотрясала безудержная спазматическая рвота.

Из аппаратной кабины передвижной телестудии высунулся техник.

— Слушайте, тут фигня какая-то — усилок полетел, и передатчик не пашет. Так что прямого включения не бу… — Он прервался на полуслове и с выпученными глазами стал наблюдать за тем, как журналистка, держась руками за живот, выхаркивает из себя сгустки алой венозной крови.

Фоторепортер-фрилансер, увязавшийся по знакомству за съемочной группой, наставил на Анну объектив «Кэнона» и лихорадочно щелкал затвором. Бросаться на помощь бедной девчонке он не спешил — за это деньги не платят, а вот за уникальные фотографии можно сорвать хороший куш.

Снимок известной всей стране журналистки криминальных новостей, которую рвало кровью на фоне выгоревшего реактора, уже к вечеру был выложен в Интернете. Фото сопровождали обстоятельные комментарии специалистов, разъяснившие еще не ощущавшим радиационной опасности обывателям, что означает и такая вот реакция организма, и светлые пятнышки брака, которыми была усеяна фотография…

Информация, идущая со всех сторон, была противоречивой. Государственные службы работали из рук вон плохо, средства массовой информации питались в основном слухами. Ведущие телепрограмм на все лады (в зависимости от политической принадлежности своих хозяев) комментировали странное выступление президента. То, о чем он говорил, мало кого интересовало — страна, от серьезных непубличных аналитиков, до провинциальных домохозяек давно уже поняла, что невнятные затянутые речи «гаранта конституции» не несут ни полезной информации, ни подтекста. Важно было то, где находится президент и его семья, а находились они в далеком и безопасном Закарпатье. Выводы напрашивались сами собой…

А к вечеру 27 апреля 2007 года на сервисе Google Earth выложили спутниковые карты радиационной обстановки, совмещенной с метеоданными. Все эти дни дул преимущественно легкий северо-западный ветер, температура дня и ночи не отличалась столь резко, чтобы стимулировать осадки. И теперь любой, кто имел доступ в Интернет, мог собственными глазами наблюдать за тем, как на Киев медленно наползают пылевые облака, несущие в себе незримую смерть.

Киевским Южным мостом Щербицкий мог по праву гордиться. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом этот мост считался самым современным в Союзе. Первый секретарь помнил, что строительство обошлось в сто двенадцать миллионов рублей. Только вот семнадцать лет назад здесь не было такого количества автомобилей — казалось, они съехались сюда чуть ли не со всей Украины. Щербицкий подивился тому, что в сплошном автомобильном потоке, натужно переползающем из центра на левый берег, были в основном иномарки — редкие «Жигули» и «Таврии» выглядели в этом моторизованном скопище белыми воронами или, точнее, гадкими утятами.

От разглядывания машин его отвлекла вспыхнувшая на въезде милицейская мигалка. Она заморгала на большой белой иномарке, которая, то и дело надсаживаясь непривычно резкой сиреной, пробивалась через запруженную проезжую часть. Щербицкий-наблюдатель незримой тенью пронесся вдоль моста, следя за всем происходящим из своего вневременья. У основания высокой бетонной мачты, к которой сходились стальные нити вант, творилось что-то неладное. Сверху было хорошо видно, как пестрый поток перегораживает запруда из разбросанных в беспорядке черных прямоугольников. Спустившись ниже, Щербицкий смог разглядеть, что черные прямоугольники — это большие, явно представительские машины со спущенными колесами, выбитыми стеклами и цепочками вмятин от автоматных очередей. Вокруг машин, не обращая внимания на затор, метались вооруженные люди в военной форме.

Машина дорожно-постовой службы, тоже подвывая сиреной (словно собачонка, на которую раздраженный хозяин не обращает внимания) и моргая проблесковым маячком, тщетно пыталась пробиться к месту дорожно-транспортного происшествия. Воспользоваться встречной полосой на мосту возможности не было — посередине проходила линия метро. В роте, обслуживающей Южный мост, знали, что пробка здесь возникает мгновенно, — стоит лишь перекрыть на пару минут хотя бы один ряд, — но и рассасывается такая пробка быстро, минут за десять-пятнадцать. Настоящие заторы, перекрывающие движение больше чем на час и парализующие жизнь в четвертой части многомиллионного города, происходят гораздо реже, но все же случаются — в основном после лобовых или цепочечных столкновений, когда разбитые машины занимают несколько рядов. Сейчас, похоже, был именно такой случай — пробка образовалась грандиозная. Отчаявшись пробиться к месту событий на своем дребезжащем «УАЗ Патриоте», гаишники двинулись вперед пешим порядком, однако к месту происшествия им пробраться так и не удалось.