Олег Верещагин - Будьте бдительны! Сборник рассказов Страница 28

Серёжка остановился, словно с разбегу налетев на каменную стену. Нет, он и раньше видел такое, он не раз видел такое, но… но привыкнуть к этому было нельзя. Вернее, он больше всего боялся привыкнуть к этому, потому что это означало бы, что он уже не вполне человек. А оставаться человеком — это единственное, что ему оставалось, если можно так сказать. Он не хотел становиться таким, как Дю — способный взять из рук человека банку консервов и, когда тот повернётся спиной, всадить под лопатку тонкий заточенный штырь, до этого скрывавшийся в шве рукава — такой фокус бывшее «юное дарование воронежской сцены», «золотой голос» Коля Дюкин проделал уже раз двадцать, не меньше.

Но сейчас… Сейчас Серёжка смотрел и даже не понимал, что Машута голая и окровавленная, потому что синий от побоев манекен, лежавший на камнях, мало имел общего с прежней Машей…

— Это её… за мины? — тихо спросила Тонна, прятавшая на животе голову Лёшки.

— Хрена там! — вскрикнул Тугрик, весь трясясь. — Хрена то там за мины! Мины она поставила! Она мимо украинского штаба шла! Мимо этого грёбаного штаба! Вышли двое, позвали: «Девочка, иди сюда,» — я их не видел раньше, этих двоих, ни разу. Она зашла… И всё. Когда я обратно… через три часа… она там, за старыми бачками, лежала… уже такая… — и он тихо завыл, кусая себе руки.

— Тише, Жек, тише… — попыталась его успокоить присевшая рядом Леди Ди. — Тише, Жека, ти…

— Вы ничего не понимаете! — вскрикнул Тугрик. — Ну вы же совсем ничего не понимаете, ничего-о-о!!! Для вас она была просто… просто девчонка! А для меня… для меня… — и он опять захлебнулся слезами, вырвался из рук девчонки и, падая, скатываясь вниз, громко плача, полез куда-то по развалинам трибун.

— Завтра я пойду, — сказал Боже и закрыл тело Маши мешком, на котором разбирал трофейный М60. — Погуляю там. Около кинотеатра. Где штаб.

— Я пойду с тобой, — сказал Серёжка. И повысил голос раньше, чем кто-то из зашевелившихся ребят и девчонок открыл рот: — И больше никого!

Машуту похоронили там же, где и всех остальных погибших ребят и девчонок из Сережкиного «Штурма» — под трибунами, где рухнувшие перекрытия образовывали большую нишу, практически незаметную снаружи. Тут было уже семь могил — а точнее, кирпичных саркофагов, залитых сверху монтажной пеной, с маленькими фанерками, на которых были написаны короткие строчки.

Тугрик пришёл, но не подходил близко, только когда Гоблин положил последний кирпич, мальчишка вдруг коротко и тихо вскрикнул. Но потом стоял молча и, когда всё было закончено, вышел первым.

— Я иногда думаю — может, они правда мутанты? — сказал Серёжка Боже, когда они вышли наружу. В небе где-то над окраиной широко и размашисто перемещались огни, вспыхивали цветные пятна, слышался отрывистый грохот — шёл воздушный бой. — Как в книжке. Захватили людей и теперь ими командуют…

— Надо ребят увести на нашу сторону, — хмуро сказал Боже. — Да и мне пора возвращаться, я же почти дезертир. И ты уходи тоже.

— Ты можешь вернуться, когда захочешь, — сказал Серёжка без обиды. — И увести с собой ребят — кого захочешь. А я останусь.

— Я могу утащить тебя силой, — заметил Боже. Серёжка посмотрел на него весело:

— Попробуй, — предложил он со смешком. Боже подумал и согласился:

— Не буду. Завтра сможешь меня прикрыть, если что? Я буду стрелять сблизи, жаль, что у нас снайперок настоящих нет.

— Прикрою, — пообещал Серёжка. — Если что.

Тугрик стоял у пахнущей химией пирамидки уже полчаса. Впрочем, он не следил за временем, он говорил с Машей. И был уверен, что она слышит. И даже слышал, как она отвечает.

Жека, сказала она. И Женька Тугаринов улыбнулся.

Теперь он знал, что надо делать. И ему совершенно не было страшно.

Маша ждала его. Он не очень понимал — где. Но совершенно точно знал — там, где они будут вместе и где он скажет ей всё, что не смел сказать тут, потому что двенадцатилетние мальчишки не говорят такого одиннадцатилетним девчонкам.

Но там — там, наверное, будет можно. Главное — сделать всё правильно.

— Перебор, — капитан Мащенко бросил карты на стол.

— Играем ещ… — начал старший лейтенант Полынов. И осекся, удивлённо глядя в дверь. Пятеро других офицеров, лениво наблюдавшие за игрой — трое украинцев, турок и американец-инструктор — обернулись тоже.

— Это что за явление? — спросил один из украинцев.

В дверях стоял мальчишка. Невысокий, темноволосый, с грязными разводами на лице. Мальчишка улыбался радостно и светло. И сказал, кивая Полынову:

— Во, вы здесь… — обвёл остальных взглядом, — все. Это хорошо.

Мальчишка с натугой держал в руке связку — противотанковую РКГ, два двухсотграммовых брикета тола и две старых РГ-42. Кольцо из одной было выдернуто, и мальчишка второй рукой придерживал скобу предохранителя.

— Вэр из э вотчер? — спросил, поднимаясь, американец — он, надо отдать ему должное, первым понял, что происходит. — Тчасовой…

— Я ему бритвой горло перерезал, — охотно пояснил мальчишка. И кивнул на дверь, за которой раздался шум: — Во, бегут уже… Ну ничего… А я за вами, дяденьки. Вам пора.

— Куда? — ошалело спросил Мащенко, не веря, что это происходит на самом деле.

— Вам в ад, — сказал мальчишка. — А мне… мне к маме и к Маше…

…Трое успевших взбежать на крыльцо временного барака солдат погибли на месте. Остальные видели, как дюралевые стены раздулись изнутри — и взорвались в бело-рыжей вспышке страшного взрыва.

Сидя на футбольном мяче, Серёжка Лукьянов плакал. Он не хотел этого делать и не собирался этого делать, но слёзы текли и текли по щекам, капали на кроссовки, на пыльные обломки бетона и кирпича. Эти слёзы были такими естественными, что он даже не попытался их вытереть, когда подошедшие «сибиряки» — двое мальчишек и девчонка — постояв рядом молча, спросили — девчонка спросила:

— Мы сегодня не будем играть?

— Почему? — Серёжка поднял мокрое лицо. — Будем, — и встал, подбрасывая в руки мяч. — Пошли канаться.

— Я с вами, — сказал Боже, вставая с каменной тумбы неподалёку…

— Игра!

Звонко бумкнул хорошо накачанный мяч.

Димка был дома. Сидел за столом и читал растрёпанную пачку листов А4 при свете керосиновой лампы.

— А мамы нет, — объявил он, оглянувшись на вошедшего надсотника. — У неё педсовет.

— Да? — немного растерянно спросил Верещагин, ставя на пол американскую поясную сумку. — Вот как… А она говорила…

— Да его в последний момент назначили, — Димка сел удобнее. — А когда вы с позиций уходите, вам не влетает?

Надсотник насторожился — ему почудился в вопросе какой-то подвох.

— Ну-у… — начал он. — Вообще-то увольнительные у нас есть… а я их ещё и сам выписываю… кроме того, активных боевых действий нет, а до позиций тут десять минут бегом… — он понял, что говорит неубедительно и отрезал: — Нет. Не влетает. А тебе не влетает, что ты керосин жжёшь? — снимая жилет и ремень, он подошёл к столу, присел на расшатанный стул.

— Влетает, — охотно ответил Димка. И опасливо примолк. Потом сказал: — А вы не расскажете? Книжка интересная…

— Какая, если не секрет? — Верещагин подался чуть вперёд.

— Вот, — мальчишка пододвинул прочитанные листки. — Ну, вообще это не книжка, а… распечатка из Интернета. Мы новое помещение под штаб расчищали, я нашёл. Только у неё конца нет… — Димка вздохнул. — Я посмотрел. А мне всего три листа осталось — и на самом интересном месте…

Он ещё что-то говорил. Но Верещагин не слушал, с удивлением глядя на распечатку — «Таймсом», 11-й номер — которую кто-то когда-то сделал с хорошее ему известного сайта www.zhurnal.lib.ru.

Валерич, Отто Макс Люггер, Шепелёв Алексей —

гласил заголовок,

ГРАНИ

— Дай-ка, — он взял у мальчишки последний лист и прочёл вслух: «— Слышь, Шустрик, а ты правда на меня больше не злишься? — За навоз? — уточнил Серёжка. — Ага, — смущённо подтвердил Кау. Мальчишка сделал короткую паузу, а потом честно ответил: — Не злюсь. Раз уж мы теперь одна команда, то чего злиться. Тогда уж надо было отказываться. А соглашаться и злобу таить — это нечестно. — Странный ты какой-то со своей честностью, — признался рыжий». А дальше я знаю, — сказал надсотник, возвращая листки Димке.

— Знаете? — тот поднял брови. — Правда?

— Дочитывай, — Верещагин вытянул ноги в серых ботинках и откинулся на спинку стула, — и я расскажу. Это можно и без света. Надо же мне дождаться Ле… твою маму.

СНЕГА

К трём утра температура упала до минус тридцати пяти. Одичало светила над заснеженными полями полная луна, белёсая от мороза, в радужном круге. Перемигивались звёзды. Сиял снег — как россыпи бриллиантов.