Андрей Ерпылев - Курорт на краю Галактики Страница 28

Еще секунда и я узнаю, кто это…

Непреодолимая сила схватила меня, скрутила, как тряпку и потащила по коридору прочь от ужасного видения…

Увиденное мной после внезапного пробуждения мало чем отличалось от только что прерванного сна.

По стенам метались уродливые тени, слышалась шумная возня, заполошное дыхание, глухие удары, злобное, сквозь зубы шипение и, кажется, те самые слова, которые я так недавно опрометчиво произносила, имея чересчур благодарных слушателей. По полу катался огромный, подсвеченный откуда-то снизу, бесформенный клубок, спросонья принятый мной за одного из ужасных монстров, просочившегося из моего кошмара.

Вскочив на ноги я сначала кинулась прочь из комнаты, но на полдороге остановилась, устыдившись своего трусливого порыва.

Как всегда, когда взбудораженное сонными видениями сознание возвращается в привычные берега, ореол ирреальности происходящего постепенно рассеялся, а копошащееся на полу чудовище мало-помалу обрело вполне приземленные (простите за невольный каламбур) очертания нескольких, намертво сцепившихся в нешуточной борьбе, тел.

Два из них были вполне человекообразными, но третье… Если бы не размеры и смазанные очертания, я бы непременно приняла его за одного хорошо знакомого мне кота, но…

– Чего вы стоите, как истукан, Даздравора Александровна?.. – придушенно прошипел голосом полковника мур Маава «негуманоидный» борец. – Помогите же нам, наконец!..

Чары сна рассеялись окончательно и, схватив первое, что подвернулось мне под руку, я, очертя голову, ринулась на помощь своим друзьям…

А что? Разве я не поведала вам, что среди моих героических предков были и смелые подпольщики, и мужественно закрывавшие своей грудью амбразуры вражеских дотов солдаты, и летчики, отважно идущие на таран вражеских бомбовозов? Какая-то доля их горячей крови до сих пор колобродит у меня в жилах, порой толкая на поступки, пусть и не слишком героические, но сумасбродные по определению.

Широкий взмах сибирского лесоруба (еще один дремавший доселе предок проснулся!) и зажатый в моей руке непонятный предмет со звуком боксерского гонга врезался в чью-то голову, на мгновение оказавшуюся в поле моего зрения. Бам-м-м-м-м!

Брэк! Один из борющихся с невнятным восклицанием рухнул навзничь, но отметить победу торжествующим боевым кличем воина племени ирокезов я не успела, так как мохнатый борец, оставшийся в одиночестве, отчаянно завопил:

– Не того, м-м-мать твою!!.. …!!!.. Ты же Лесли вырубила, дурища!!!..

И где это только столь утонченное существо, как наш рафинированный пуссикэтский маркиз, успело набраться таких выражений? Не иначе зазубрил по конспектам моих спонтанных выступлений!..

Еще один взмах дровосека, еще один протяжный звук гонга и еще одно тело, невнятно пробормотав нечто не слишком-то напоминающее слова благодарности, вывалилось в сторону противоположную Лесли. Клубок тел тем самым, лишившись двух основных своих составляющих, перестал существовать.

Мы с Ррмиусом, не вполне остыв от схватки еще стояли друг против друга с горящими глазами, но волна адреналина, способная, в иных обстоятельствах, швырнуть русскую женщину, по словам поэта, под копыта бешенного коня (имея целью его остановить, конечно, а не в суицидальной попытке – все это мне разъяснил один из новых знакомых по станционному заточению) или в бушующее пламя горящего деревянного дома, понемногу отступала, ворча и пенясь, в свои пределы, оставляя после себя опустошенность…

– Вы бы судно-то бросили, Даздравора Александровна, – смущенно глядя в сторону, буркнул полковник, постепенно опуская вздыбленную шерсть и принимая более-менее знакомый вид.

Судно? Какое еще судно? При чем здесь судно?..

Я бросила взгляд на сверкающее оружие, которое, как дева-воительница, все еще продолжала крепко сжимать в разящей длани, и тут же отшвырнула, инстинктивно вытирая руку о ночную рубашку. К мореплаванию сей предмет имел весьма дальнее отношение, скорее к санитарии и гигиене…

– Вы бы хоть извинились, что ли, перед дамой, маркиз… – устало пробормотала я, садясь с размаху на разворошенную постель…

Увы, следствию опять не удалось добиться чего-нибудь внятного.

После того, как нам, общими усилиями, удалось привести в себя нападавшего (являвшегося, впрочем, нападавшей, так как ей оказалась ни кто иная, как адгрухская медсестра, пользовавшая болезного Иннокентия) и за нее взялся со своими каверзными вопросами виртуоз своего дела мур Маав, мне показалось, что до разгадки осталось всего ничего. Ан нет.

Не знаю, повлиял ли так на мыслительные способности тощей жабы мой мастерский удар секретным оружием (ей-ей не вру: судно оказалось конверсионной продукцией Верхне-Тагильского Ракетного Завода, о чем гласила гордая надпись, глубоко выбитая изготовителями на полированном донышке!) или они изначально были не слишком высоки, но добиться от нее чего-нибудь путного не удалось.

Побледневшая от переживаний, что придало ее бородавчатой физиономии пикантный нежно-голубой колер, медсестра, прижимая к пострадавшей макушке не что иное, как то же самое судно, украшенное теперь двумя солидными вмятинами (что делать – другой металлической вещи подходящих размеров не нашлось) несла чистую ересь. Она постоянно верещала, не слушая умно построенных вопросов о своем горестном положении незамужней женщины (вот еще женщина, тоже мне!), несостоявшейся личной жизни, полном отсутствии достойного мужчины, необходимого для того, чтобы свить семейное гнездо, и прочий бред. Ни одного намека ни имя того, кто эту дурищу послал убить меня, вытащить из непрестанно воющего и причитающего тощего синего существа в рваном медицинском халате не удалось…

Когда злоумышленницу (а зачем, скажите на милость, в ее руке был острейший, как бритва, скальпель?), с условием, что ее тихо и надежно упрячут куда-нибудь в укромное местечко, сдали с рук на руки службе безопасности станции, мы, вдвоем с котом уселись подводить итоги.

Почему вдвоем? Да потому, что Лесли никак не мог очухаться от моего молодецкого удара уральским конверсионным ноу-хау и теперь жил какой-то своей, отдельной от общества, жизнью. Тихонечко сидя в уголке, он постоянно бурчал себе под нос что-то неразборчивое, причем, переходя временами на непонятные языки, кажется, даже не слишком-то подходящие для речевого аппарата гуманоида.

– Не обращайте внимания, – одернул меня полковник, когда я чересчур откровенно уставилась на нашего контуженного судном товарища – он в этот момент начал тоненько стрекотать, точь-в-точь пишущая машинка, на которой стучат в четыре руки, да еще всеми десятью пальцами, две суперопытные секретарши. – Отойдет. С ним такое бывает… Так что вам привиделось на этот раз?

– А что она там молола про семейное гнездо? – спросила я припомнив бредятину жабы-медсестры.

– Ничего не молола, – рассеянно ответил Ррмиус. – Вы разве не знаете, что жабоиды мечут икру в специально свитые из разных болотных трав гнезда?

– Н-нет…

– Странно, – передернул спиной кот, – это общеизвестный факт… И что вы видели в своих грезах?..

Слушая мой подробный рассказ о приключениях в ужасной лаборатории виртуального Франкенштейна, мур Маав иногда согласно кивал, местами вставлял вопросы, странным образом позволявшие мне вспомнить упущенные моменты, требовал подробностей, словно я описывала не сонный бред, а реальное происшествие.

– А почему, собственно?..

– Не отвлекайтесь, не отвлекайтесь! Любая подробность здесь имеет свой смысл.

– Но ведь это просто сон!..

– Да? Вы так считаете? – искренне удивился полковник. – А я, знаете ли, сомневаюсь…

– Но не вы ли, в прошлый раз, говорили то же самое?

– Тогда говорил, сейчас – нет! – отрезал кот, надувшись. – Продолжайте, пожалуйста…

– Я что, снова подозреваемая? – завелась я на пустом месте. – Ты мне еще лампой в глаза посвети, сатрап хвостатый!

– И посвечу, если нужно будет! – еще больше насупился маркиз мур Маав, начиная сердито стучать хвостом по сиденью стула. – И не только лампой…

– Я ничего не пропустил, извините?.. – невинно поинтересовался со своего места Лесли, еще минуту назад бормотавший, посвистывавший и стрекотавший на разные лады, как и в чем ни бывало поглаживая макушку.

17

И вот, наконец, настал тот самый день…

С утра возле терминала номер один, от которого должен был в двенадцать часов дня отчалить единственный, как считали все, исключая нас троих (слухам, умело распущенным моими друзьями, как всегда и везде, поверили больше, чем официальной информации), космолайн, уносящий «отбывших срок» счастливчиков в сияющие дали, толпилось чуть ли не все население «Адагруха-2». Благо зал ожидания был более, чем вместителен. Пребывание на станции, кажущейся необъятной лишь в первые неделю-две, изрядно надоело девяти десятым заключенных в ее нутре туристов. Поэтому, даже тот, кто не собирался покидать своего временного обиталища до конца отпуска, с тоскливой завистью взирал на смущенно переминающихся с ноги на ногу избранных. Те, тоже, будто чувствуя какую-то вину за свою «избранность» перед остальными, толпились особняком от всех рядом со своими вещами, и вокруг них образовалась полоса отчуждения, словно все они были больны какой-то чрезвычайно заразной хворью…