Г 3 (СИ) - Игнатов Михаил Павлович "Аорорн" Страница 28

Сбросил с себя грязное, разложил на скамье чистое казённое белье, пустил воду. Раз за разом намыливался, пока под ногами не потекла чистая вода, а после долго стоял под тугими горячими струями, со звенящей от пустоты головой. То, чего так не хватало даже в Сах. Особенно в Сах.

Не знаю, сколько времени прошло, но в себя меня привёл скрип двери. Очнувшись, закрыл воду и попытался разобрать сквозь клубы пара вошедшего.

Каир Равой.

Увидев меня, он вздрогнул и попытался оправдаться:

— Мне сказали, что здесь можно помыться. Я ошибся?

— Нет, — я шагнул к одежде. — Все верно. Непохоже?

— Просто…

Лейтенант замолчал, но я ответил на его невысказанный вопрос:

— В казарме общая помывочная. Впрочем, сейчас это не играет особого значения, да и я уже ухожу. Привыкай.

Лейтенант молча кивнул, старательно оглядываясь вокруг и избегая глядеть на меня, но мне уже не было дела до его стеснительности. Безразличие ушло, ушла и ватная слабость, сменившись голодом. Раньше в офицерской столовой можно было перехватить что-нибудь и в неурочное время, нужно заглянуть туда. И все же на пороге я замер, сообщив сослуживцу:

— Выходишь из казармы и налево. Трёхэтажное здание. Третий этаж — это офицерская столовая. Думаю, ты так же голоден, как и я.

Уже через закрытую я дверь я услышал приглушенное:

— Э-э-э, спасибо.

Поесть и впрямь удалось, молчаливая повариха без возражений накормила и меня, и Каира. Теперь я сидел в своей комнате и второй час смотрел на полку. Раньше на ней стояли бокалы моих погибших друзей — напоминание о нашей недолгой дружбе, которая так много мне дала. Сейчас там лежали металлическая застёжка, кристалл и деревянный гребень. Напоминание о недолгом счастье. Но и бокалы нужно будет вернуть на место, негоже обижать память, ставя одних выше других. Жаль, что мне нечего поставить сюда для Ларига. А за бокалами нужно будет отправить посыльного.

Здесь я опомнился.

Какой посыльный? Пятая рота обескровлена, в казарме тишина: все, кто выжил, спят беспробудным сном. Да и кто из бойцов знает, где живёт их маг? Трое из бегунцов? Самое время, чтобы их разбудить, да отправить по своим делам. Нужно доложиться Виду, что я уже пришёл в себя, отпроситься, да сходить самому.

А есть ещё и главное дело, от которого я сбежал из Пеленора и от которого меня может освободить только смерть. И с ним тоже хватит тянуть, раз я жив: нужно узнать, не опознали ли Маро и написать письмо её родителям.

Вид нашёлся там, где и ожидалось: в комнатке, где всегда занимался бумажными делами отряда. Привычная картина царапнула по сердцу отсутствием Фаурта, погибшего, держа щит над Ларией.

На мой вопрос командир кивнул:

— Иди. В шесть общий сбор всех офицеров и солдат в столовой. Форма одежды парадная.

— Есть.

Дверь я прикрыл осторожно: в пустоте казармы каждый стук оглушал. Я знал, где располагался штаб по определению личностей погибших в пригороде и в самом Пеленоре, во время прорыва в сектора. Узнал ещё тогда, когда решил с головой окунуться в дела отряда. Другое дело, что в те дни я сознательно избегал там появляться и сам ждал вести, едва не вздрагивая от вида очередного незнакомого посыльного в казарме. Однако, сначала я свернул в другой сектор, к знакомой двери дома на двенадцатой линии. На открывшую двери Риолу было больно глядеть: ввалившиеся глаза, нездоровая восковая маска лица. Я поспешил сообщить:

— Рино жив, его должны были…

Девушка бросилась ко мне, обвив шею и затряслась в рыданиях:

— Я знаю, Аор, я знаю! Мне сообщили. Но даже вчера к нему не пустили!

Риола сыпала десятками малоосмысленных слов, пытаясь выговориться так, словно уже много дней не находила себе собеседника. Мне же с одной стороны хотелось остаться здесь и забыть о своём, а с другой это выглядело попыткой спрятаться за очередной отговоркой и надеждой. Так что спустя часа полтора я обнял на прощание Риолу, сказал пусть глупые, но искренние, слова и покинул дом друзей.

Улицы Пеленора тоже преобразились, пусть и не так явно, как Риола: с них исчезли улыбки и смех, цветы в руках юношей и девушек, зато прибавилось людей в форме. Мимо то и дело проходили спешащие по своим делам армейцы. Почти не было открытых кафе, в которых мы так любили посидеть с друзьями, мечтая проверить их все. Но улицы по-прежнему убирали от снега, а ведущий куда-то целую колонну големов бакалавр в едва обмятой форме неуклюже приложил руку к груди, приветствуя меня. Крепость жила и готовилась к новой схватке.

Я ожидал, что коридоры здания, где размещался отряд опознания, будут безлюдны, но вместо этого меня встретили десятки людей, плачущие в его коридоре. Все прояснилось, стоило мне шагнуть к стенам, на которых висели списки: сотни армейских чинов. Похоже, что здесь родные теперь могут узнать о судьбе ушедших месяц назад в Зелон. Глупая надежда, ведь достаточно узнать, кто лежит в госпитале, да спит в казармах, чтобы не надеяться увидеть остальных живыми. Но мне ли, раз за разом находившему причину сбежать от своей правды, укорять этих людей? Пришёл мой черед встретиться с ней лицом к лицу и сказать, что я так и не получил извещения об обнаружении тела. И услышать ожидаемое и гонимое прочь из мыслей:

— Да, до сих пор числится в списках пропавших. У нас в нем около двух сотен имён, по большей части как раз из долины Страта. В том числе и выездной госпитальный экипаж. Опознали только возницу. Тонму старший лейтенант, — на этом месте мужчина чуть старше меня сделал небольшую паузу, скользнув взглядом в сторону, — вы ведь понимаете, что у нас до сих пор есть огромное число останков, которые невозможно пока опознать?

— Понимаю.

— Если это вам необходимо, то мы можем выписать официальное решение о смерти гражданки Маро…

— Нет! — я перебил чиновника, повторил уже тише. — Нет. Этого не требуется. Не нужно. Я буду ждать окончательных результатов. Я буду ждать…

Снова из памяти стёрлось моё бегство из кабинета. Лишь на половине пути к казармам, когда мне преградили путь, я понял, что мне холодно, а мой вид серьёзно нарушает устав: застегнул крючки зимнего камзола, получил кивок старшего патруля:

— Благодарю, тонму старший лейтенант.

А уже через час я, переодевшись в парадную форму, ту самую, на которой Маро когда-то рассматривала награды, вошёл в зал солдатской столовой. Второй раз за свою службу в Пеленоре. Помнится мне, что капитан Латир грозился заставить меня выйти на торжественное построение по поводу Создания Сердца мира весной. Вот только и до весны ещё месяц, и самого капитана я не видел среди тех, кто лежал в санях-линейках. Как не видел и его заместителя, канцеляриста Ребена, что извинялся передо мной латисом за свои подозрения. Зал вообще казался пустым: изначально в нем столовались солдаты двух рот, больше сотни человек даже тогда, когда половина на выходе в песках. Сейчас же здесь находилось лишь четыре офицера — я, Вид и Каир, огневик Геур четвертой роты — и двадцать пять солдат. Странно, что и в этот раз меня обошла смерть там, где сгинули десятки более опытных и сильных сослуживцев и собратьев по Искусству.

Командир повёл рукой, приглашая к столу. Нехитрые закуски, знакомые мне ещё по посиделкам в Дальнем Роге, разве что сейчас на нас мундиры, а на столе вино. Но я все понимал.

Вид обвёл собравшихся взглядом, задержав его на мне, взял в руки бокал:

— Мы уходили из этих стен, жаждая мести за нападение на Пеленор, но едва выбрались из ловушки врага. Значит ли это, что сейчас, когда мы так ослабли, наша месть отменяется? Нет! Теперь, как никогда, важно вернуться в Зелон. И в этот раз я знаю точно, что мы не остановимся, пока не спалим его дотла. Достойный погребальный костёр для наших павших братьев! Зелон падёт! Клянусь!

— Зелон падёт! Клянусь!

Как бы много ни было густого милорского «Бархата» на столе, особенно для магов, но хмеля мы не ощущали. Он словно сгорал в жилах от ненависти, что текла по ним. Но все равно, услышав женский голос в стенах казармы, я сперва подумал, что мне чудится. Но нет: судя по тому, с каким удивлением обернулся стоявший рядом Каир, это была реальность.