Михаил Михеев - Изгнанники Страница 28

Дожевав яблоко (все же расстарался дон Мигель, такие деликатесы стоят бешеных денег) и метко запулив огрызок в стоящую в углу урну мусоросжигателя (короткая вспышка, чуть заметный запах озона), Соломин опять вальяжно развалился в кресле и с легкой улыбкой спросил:

– Что же, то, что вы были против, делает вам честь, хотя, подозреваю, что ваш голос слишком слаб для того, чтобы его услышали и уж, тем более, восприняли всерьез. Надеюсь хотя бы, вы обошлись без зверств? В смысле, цветы ему на могилку носят регулярно?

Англичанин перевел дух. Конечно, он постарался сделать это незаметно, но Соломина, наблюдавшего за ним очень внимательно, его поведение не обмануло.

– Да вы, молодой человек, не бойтесь, если что – мы вас не больно зарежем. Чик – и все.

"Просто Смит" аж подпрыгнул. Соломин ласково улыбнулся:

– Да ладно вам, мы ведь не только вас лично покрошим, но и ваших начальничков, если вы нас кинуть попытаетесь, тоже рядом с вами в комфортабельные могилки положим. Будете лежать в хорошей компании. Поверьте, нам нетрудно. Мы даже расходы на похороны возьмем на себя. Честно-честно, мы люди нежадные. И не тянитесь вы так к своему бластеру – все равно я выстрелю раньше. Да и потом, сами подумайте, начнется стрельба – вам при любом раскладе не уйти. Даже если вы справитесь с моими людьми, что мне кажется абсолютно нереальным, артиллеристы моего корабля получили от меня четкий и недвусмысленный приказ расстрелять вашу лайбу, если она только попробует дернуться до моего возвращения.

Судя по посеревшей роже англичанина, он хорошо представлял себе, что будет, если линейный крейсер откроет огонь. Соломин улыбнулся ободряюще:

– А теперь вернемся к нашим баранам. Так какой из двух обнаруженных курьеров я должен был перехватить?

– В принципе, любой, – Смит, очевидно, понял, что непосредственно сейчас его убивать не планируют, и слегка воспрял духом. – Нас устроят пассажиры любого из этих кораблей.

– Что же, это не может не радовать, только вот ведь незадача – я-то не знал, за каким из курьеров должен гнаться, поэтому, как в той поговорке, погнался за двумя зайцами.

Англичанин, очевидно, знал язык Толстого и Лермонтова достаточно хорошо, чтобы разбираться, в том числе, и в поговорках. Во всяком случае, его лицо вновь посерело – интересная, кстати, особенность пигментации кожи, обычно люди бледнеют. Судя по всему, он решил, что русские олухи попытались перехватить обоих курьеров и, в результате, обоих упустили, а раз так, будут искать крайних. Высокое начальство, как всегда, отмажется, русским – вообще наплевать, им только движки запустить – и ищи-свищи их, космос велик. И кто остается? Только он, "Просто Смит", первая и, возможно, единственная кандидатура на роль козла отпущения. Жизнь-то, скорее всего, сохранить получится, но карьера будет погублена безвозвратно, это уж к бабке не ходи.

Наблюдая за душевными терзаниями собеседника, Соломин с улыбкой выпил еще бокал вина, сгрыз на закуску второе яблоко и с легким злорадством заметил:

– Да не тряситесь вы так, догнал я их. Обоих.

Да уж, облегчение на лице у англичанина было прямо таки несказанным. Такое бывает, например, если бежал-бежал в сортир – и успел! Даже цвет лица моментально пришел в норму. Ну, это он рановато обрадовался – пора его потрошить.

– Молодой человек, вы уж меня, старика, извините, конечно, но мои старые кости до сих пор болят от перегрузок – мне с этими гонками пришлось напрягаться вдвое больше, чем положено. Так что давайте решим вопрос с оплатой – и я пойду отдыхать. Доживете до моих лет – узнаете, какого это.

– Да-да, разумеется, – все еще пребывающий в легком обалдении Смит полез в карман, но Соломин жестом остановил его:

– Вы не поняли. Курьеров было два, напрягаться пришлось вдвое больше, чем планировалось, поэтому и оплата потребуется тоже двойная. Будем считать, что четверть суммы я получил в качестве аванса, а вот все остальное я хотел бы получить сейчас. И, желательно, в рублях – самая стабильная валюта, знаете ли.

Вот теперь англичанин охренел окончательно. И не потому, что Соломин загнул о двойных напрягах, а от того, что представил, какую сумму с него требуют.

– Но нам, вообще-то, достаточно пассажиров с одного курьера, – заикнулся было он.

– Не волнует. Я их продаю исключительно всех вместе. Да, кстати, они и ели, получается, вдвое больше, чем было запланировано, так что лучше соглашайтесь. А то ведь и питание в счет включу, а цены у нас ну очень ресторанные.

– Но...

– И без всяких "но". Будем считать это компенсацией. И соглашайтесь быстрее, иначе я найду, кому послать предложение о их выкупе. Пассажиры курьеров – люди наверняка не бедные, за них найдется, кому заплатить, и помимо английской разведки. Возможно, еще и больше заработать получится.

– Капитан, – очевидно, мальчишка понял, что брыкаться бесполезно. Молодец, быстро соображает. – У меня нет права распоряжаться такими суммами.

– В долг не даю, – сухо обронил Соломин. – И на слово верить не собираюсь. "Потом, после того как...", что вы сейчас хотите мне предложить, меня абсолютно не устраивает. Деньги на бочку, пожалуйста, а потом забирайте свою покупку и валите на все четыре стороны.

– Погодите... Вы можете немного обождать? Мне надо связаться со своим... начальством.

– Разумеется, могу, – благосклонно кивнул Соломин. – Только недолго. Думаю, пары часов вам должно хватить...

В этот момент их самым грубым образом прервали – запиликал коммуникатор в капитанском браслете, и голос вахтенного офицера, слегка искаженный динамиком, продребезжал:

– Капитан, у нас проблемы!

– Что, опять горячие эстонские парни? Ах да, этих мы уже... Неужели лихие польские гусары? Или, может, итальянская мафия? – с легким сарказмом, скрывающим беспокойство (ну не стали бы его во время важных переговоров беспокоить по пустякам), спросил Соломин.

Сарказм, кстати, выглядел вполне естественно. Ну что поделаешь, если поляки лет десять назад в очередной раз доказали недееспособность своего государства в целом, и своей армии в частности? А заодно уж, от великого, наверное, ума, продемонстрировали всему миру, что панский гонор с успехом заменяет полякам мозги.

Конечно, главный принцип большой политики, который с успехом можно выразить одной фразой "заподли ближнему своему", никто еще не отменял, и поляки его не забыли. Просто определять когда, как и, главное, кому делать гадости – тоже высокое искусство, требующее недюжинных мозгов. И разве остальное человечество виновато, что в девяти случаях из десяти умный поляк – сказочный герой?