Дмитрий Крюков - Хроника Великой войны Страница 29

Осерта, до того пропускавшая их болтовню мимо ушей, вдруг неожиданно спросила:

– Скажи ещё раз. Как это будет?

Девушка не поняла:

– Что будет?

– "Спасибо" по-гхалхалтарски.

Девушка удивилась, но охотно повторила:

– Дагед. А что это тебе так захотелось узнать?

– Слово больно хорошее.

– И только? – девушки разочарованно отвернулись и поспешили в зал.

Осерта осталась одна с кипящими горшками, и все вертелось в голове странное слово: "дагед" – "спасибо".

Пользуясь отлучкой ушедших на совет начальников, солдаты кутили допоздна, и довольный мастер Орлог не спешил закрывать заведение.

Осерта чувствовала, что у неё отнимаются руки и деревенеют ноги, но от постоянных, одинаковых движений к вечеру они уже не повиновались ей, а действовали отдельно, и они по инерции продолжала работать, пока наконец не поняла, что больше не может:

– Извините, мастер Орлог, позвольте мне выйти.

Хозяин взглянул на нее, нахмурившись:

– Ты что? Работай. Или хочешь испортить мне дело?

– Я очень устала.

Трактирщик покачал головой: "Если девчонка будет работать без продыху, ещё заболеет – больше убытка".

– Хорошо, ступай. Но чтоб через пять минут была здесь.

– Да, да, мастер Орлог. Спасибо, дагед, – гхалхалтарское слово сорвалось с её губ, но трактирщик не заметил этого: он считал деньги.

Накинув плащ, она вышла на улицу. Незнакомое, чуждое её слуху слово неотвязно засело в голове. Она не понимала, почему не может от него избавиться, и так много раз мысленно проговорила, что в конце концов забыла его смысл. Но потом вдруг вспомнила, что "дагед" значит "спасибо", и от этого сделалось приятно. Было только обидно за подруг, что такое слово использовали походя, как разменную монету, как три медяка.

На улице было тихо и темно, лишь горели в избах тусклые огоньки лучин. От снега, облепившего горы веяло спокойствием, и, вырвавшаяся из шумного трактира, Осерта закрыла глаза, наслаждаясь звенящей тишиной. Ей казалось, будто у самого её уха кто-то осторожно звонит в крохотные колокольчики. К ним примешался ещё один большой колокол. Его гул шел издалека, постепенно приближаясь, пока не заглушил собой все остальные звуки. Это хрустел снег под ногами. Она открыла глаза и увидела две фигуры, идущие в её сторону. Они были темнее синего неба, и Осерта узнала в них гхалхалтаров. Девушка до того устала от их наглых, развязных голосов, что невольно отшатнулась. Ей хотелось побыть одной, забыться, умереть, но больше никогда не возвращаться в трактир и не видеть их.

Идущие приближались к ней. Она услышала сначала смутно, а потом отчетливо голос одного из них, холодный и жесткий. Фразы гхалхалтара были чеканные, рубленные, словно он сердился. Другой кивал – Осерта видела, как на фоне неба качалась его голова.

Вдруг он заговорил. В его голосе девушка уловила что-то знакомое. Где она могла его слышать? Ну конечно, это Золотой! Изо всех гхалхалтаров он единственный показался ей примечательным, не таким как все. Может оттого, что она видела его всего один раз? И вот они вновь встретились, а в голове продолжало звучать странное "дагед". Да, она должна поблагодарить его. Осерта представила, как подойдет к незнакомцу, и, замерев, продолжала вслушиваться в его голос, доносящийся из темноты. Он звучал мягко и вкрадчиво, то вдруг взмывал, дрожа на самых высоких нотах и внезапно перерастая в густой баритон. Другой гхалхалтар иногда вставлял свои кургузые, нелепые реплики, нарушая мечущуюся стройность его голоса. Поравнявшись с девушкой, Золотой быстро взглянул на нее, и она уловила мгновенный блеск его светлого зрачка, когда он остановился на её лице.

Гхалхалтары прошли. Его голос постепенно удалялся, пока, заглушенный расстоянием, не смолк совсем.

Халхидорог и Гамар остановились в Виландоре и потому возвращались к своим корпусам вместе. Погода стояла хорошая. Старый гхалхалтар, чувствуя в своем спутнике хорошего собеседника, и желая продлить прогулку, передал единорога своим воинам, а сам пошел рядом с Халхидорогом.

Говорили о совете. Гамар стоял за взятие Грохбундера и немедленное продолжение войны:

– Не для того мы пришли сюда, чтобы отступать. Покинем Королевство, куда покатимся? На Жоговенский мыс надо идти.

Халхидорог кивал:

– Да, вы правы. Я, конечно, понимаю, что многие люди против нас и придется бороться с ними…

– Вешать их надо! Перебить, как пентакреонцев.

– Да, придется бороться с мирным населением, возможно даже смести несколько городов. Однако разве с самого начала не было ясно, что часть жителей восстанет против нас? Это неизбежно. Так перед чем же мы тогда отступаем?

Впереди, вглядываясь в них, стояла девушка. Халхидорог оторвал глаза от снега под ногами, скользнул взглядом по её бледному, искусно подведенному ночными тенями лицу. Она смотрела прямо на него. Поспешно отвернувшись, гхалхалтар продолжил:

– Мы зашли слишком далеко. Теперь нам нет пути назад. Мы все в крови. Все, Гамар. От этого не уйти. Я собственноручно уложил четверых во время взятия Форт-Брейдена и потерял счет убитым мною в Альте и во время ночного прорыва. Вы тоже хороши…

– Да, – согласился Гамар, – триста пентакреонцев лежат на моей совести. Но я не жалею об этом. Если бы я мог вернуть тех девяносто шесть гхалхалтаров я бы, не задумываясь, уничтожил бы и тридцать тысяч человек!

– Вы верите в наше превосходство над остальными?

– Конечно!

– Да здравствуют гхалхалтары!..

– И их король Хамрак, – вставил Гамар.

Халхидорог усмехнулся:

– Хамрак все равно бессмертный. Ему здравия можно и не желать.

Они дошли до своих домов, которые стояли по соседству, и распрощались.

На следующий день в трактире было опять людно. Лукавый по-прежнему сидел в углу и много пил, неотрывно наблюдая за входом на кухню. Когда мастер Орлог проходил мимо, гхалхалтар схватил его, о чем-то спросил. Трактирщик замахал руками, отстраняясь от посетителя. Лукавый полез в карман – несколько монет золотыми пятнами засверкали на столе. На лице Орлога отразилась борьба. В конце концов он сгреб деньги, указал гхалхалтару на дверь кухни. Лукавый поднялся, улыбаясь, направился туда.

Осерта работала вместе с восемнадцатилетним парнем – сыном соседа. Занятая, она не обращала внимания на девушек, забегавших на кухню, чтобы захватить подносы с едой, как вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Осерта обернулась – прямо перед ней, слегка покачиваясь, стоял Лукавый. По привычке он пощипывал свою остренькую бородку и ухмылялся, потом вдруг шагнул, вытянул длинные руки и, заключив её в свои объятия, засмеялся. Она отшатнулась и закричала, призывая мастера Орлога на помощь, но тот не пришел: он считал полученные деньги. Лукавый схватил её, прижимая к себе.

– Эй, ты что? – парень тронул его за локоть.

Гхалхалтар резко обернулся, двинул парня растопыренной пятерней. Тот упал. Так же быстро Лукавый вновь вцепился в девушку. Однако оскорбленный парень не думал сдаваться и, мстя за поруганное честолюбие, накинулся на обидчика сзади. Озлобившись, гхалхалтар выпустил Осерту, схватил нападающего за горло, другой рукой дернул из-за пояса кинжал. Он был пьян, и оружие в неверной руке случайно угодило в парня. Тот вскрикнул и обмяк. Лукавый выпустил его и, нахмурившись, поглядел на упавшее тело: он хотел лишь пригрозить и не ожидал, что все так обернется. Однако, сознавая, что зашел уже слишком далеко, гхалхалтар вновь повернулся к Осерте.

Одна из девушек вошла на кухню и, выронив поднос, бросилась в зал:

– Помогите! Убили! Скорее!

Обеспокоенные гхалхалтары повскакивали с мест. Лукавый ещё пытался овладеть Осертой, когда солдаты оттащили его, отшвырнув в угол. Сразу несколько рук прижали преступника к стене. Осерта, с трудом переводя дыхание, глядела на недвижимого парня. Солидный гхалхалтар с седыми волосами стал протискиваться наружу через солдат, заслонивших дверной проем:

– Начальника! Позовите начальника!

Воины расступились, освобождая дорогу командиру корпуса. Халхидорог, хмурясь, вошел на кухню, посмотрел на парня, вопросительно взглянул на склонившегося над ним военного лекаря. Тот улыбнулся и успокаивающе кивнул. Халхидорог обернулся, ища глазами хозяина. Мастер Орлог стоял ни жив, ни мертв: взял бы он у Лукавого деньги, если б знал, что все так кончится? Да ни за что! Это же себе в убыток! Соседу за сына заплати, да ещё за трактиром дурная слава поведется – ходить перестанут. Халхидорог поманил трактирщика и заговорил.

– Жив, – перевел переводчик. – Рана неопасная: так, кожу оцарапало. Перепугался сильно. К вечеру отойдет.

Раненого подняли, по приказу военачальника понесли наверх в жилые комнаты.

Убедившись, что жизнь парня вне опасности, Халхидорог повернулся к Лукавому, который по-прежнему стоял, прижатый к стене. Осерта внимательно следила за каждым движением Золотого, со страхом наблюдая, как он осторожно вынимает меч из ножен. Клинок зловеще поднялся, покачиваясь у груди схваченного. Золотой что-то сказал. На этот раз голос его был низкий и грозный. Лукавого отпустили, и гхалхалтары молча вышли из кухни в зал и расчистили середину от столов, отодвинув их к стенам.