Алексей КАЛУГИН - НА ИСХОДЕ НОЧИ Страница 29

Барыга схватил пустой парпар и постучал им по столу. Тотчас же в комнату вбежал один из подручных.

– Заказ для Ше-Кентаро.

Подручный положил на стол плотный бумажный пакет, прошитый по краю ниткой.

– Смотри, как упаковали, – довольно улыбнулся Слизень. – Не во всяком магазине тебя так обслужат.

– Что верно, то верно. – Ше-Кентаро взял пакет, взвесил его на руке. – А как насчет адресов?

– Держи, – барыга положил на стол карточку.

Ше-Кентаро взял карточку двумя пальцами, перевернул. На крошечном листке бумаги записаны три адреса. Ону вспомнил, что незадолго до смерти инспектор Ше-Марно спрашивал у него о том, как ловцы вычисляют варков. У каждого своя система. Кто-то, прикинувшись ка-митаром, ходит по квартирам, надеясь почувствовать характерный запах разлагающегося варка. Кто-то содержит штат осведомителей, состоящий главным образом из мальчишек десяти-двенадцати больших циклов от роду, готовых зарабатывать на чем угодно. Ше-Кентаро до знакомства со Слизнем выслеживал тех, кто делал покупки у барыг. Если в обмен на деньги покупатель получал от зазывалы маленький, легко умещающийся в ладони предмет, завернутый в серую бумагу, то в девяти случаях из десяти это был ун-акс. А где ун-акс, там и варк неподалеку. Теперь же Слизень сам давал ловцу адреса некоторых своих клиентов. То ли мягок душой был уличный барыга Слизень, то ли не понаслышке знал о том, что такое болезнь Ше-Варко, только порой он давал ун-акс клиентам в долг. Конечно, не первому встречному, только тем, кто уже не первый раз приходил к нему за лекарством. Ун-акс стоит недешево, а эффективен лишь при условии регулярности приема. Пропустил одну инъекцию – и считай, что до этого выбрасывал деньги на ветер. Слизень мог войти в положение клиента и дать одну-две ампулы в долг. Одни возвращали деньги в срок, другие – нет. Деньги, они ведь на деревьях не растут. Кто-то приходил снова, чтобы униженно просить в долг новую ампулу ун-акса, всего на один-два средних цикла, потом он – или она – получит зарплату либо продаст что-нибудь и непременно, непременно расплатится.

Случалось, получив отказ, клиент начинал требовать лекарство, угрожая ножом или обещая сдать барыгу са-туратам. Порой Слизень задавал себе вопрос, на что надеялся человек, начавший покупать ун-акс для заболевшего члена семьи, если его зарплаты только-только на еду хватало, а всех сбережений – на то, чтобы оплачивать лекарство в течение трех, от силы четырех средних циклов? А дальше-то что? Ждать, когда распухший варк лопнет на твоих глазах? Проще да и гуманнее, пожалуй, сразу сдать больного дезинфекторам. И забыть о нем. Был человек – и нет его. Или думать о нем, как о живом. В любом случае от таких клиентов, не платящих по счетам, следовало избавляться – барыга заправлял не благотворительным фондом, а коммерческой организацией, которая должна приносить прибыль. Слизень, даже если бы и хотел, не мог спасти всех больных, а сколько их было в Ду-Морке, не знал, наверное, никто. Знакомство с Ше-Кентаро дало Слизню возможность легко и, можно сказать, изящно решить проблему злостных неплательщиков. Теперь ими занимался ловец, зарабатывая тем самым себе на жизнь. И не просто какой-то там ловец, а человек, которого Слизень считал своим другом. Ну, по крайней мере хорошим знакомым.

Кто-то может сказать, что такая жизненная позиция насквозь пропитана цинизмом. Слизень же был уверен, что это нормальные деловые отношения. Он был честен и порядочен в тех границах, которые сам для себя обозначил. За пределами демаркационной линии начиналось минное поле, пройти по которому не рискнул бы даже опытный сапер.

Глава 6

Смог.

– Смог сегодня как-то по-особенному сер.

– Да, отвратительный смог.

– Но запаха сильного я не чувствую.

– Да что ты?

– Нет, правда, я почти не чувствую никакого запаха.

– Омерзительно пахнет жженым полипластом!

– Ну, есть немного. Не более, чем всегда.

Плотная серая дымка, повисшая над крышами домов, становилась особенно заметной, когда внизу зажигалось множество огней. А происходило такое лишь по особо торжественным случаям. Например, в Праздник Изобилия, – отмечаемое раз в большой цикл всенародно любимое торжество, самолично придуманное и узаконенное нынешним ва-цитиком еще в пору первого срока его пребывания у власти. Мало кто имел ясное представление о том, что именно символизирует сей праздник, но раз уж государство давало народу лишний повод задвинуть работу и как следует гульнуть, то грех было этим не воспользоваться. Поэтому в Праздник Изобилия на улицах Ду-Морка неизменно загорались россыпи огней, торговцы джафом, бальке – в бутылках и в розлив, – пиротехникой и прочей ерундой, которая, кроме как в праздник, никому не нужна, выставляли новенькие, специально для такого случая припасенные палатки и лотки, а са-тураты выводили из гаражей дополнительные патрульные машины на всякий случай, дабы всенародный праздник не омрачился какой-нибудь безобразной выходкой перебравшего брога несознательного гражданина. Впрочем, даже са-тураты в этот день были подчеркнуто вежливы и внимательны, хотя от традиционного парпара джафа, подносимого добросердечными торговцами, не отказывались. А простые жители столицы Кен-Ове в Праздник Изобилия спешили приобщиться к прекрасному и толпами вываливали на расцвеченные праздничной иллюминацией улицы, чтобы, пройдя пару кварталов, нырнуть в гостеприимно распахнутые двери какой-нибудь не очень дорогой забегаловки и раствориться там в толпе. Всего на один малый цикл позволить себе такое мог почти каждый.

– Трудно представить себе город без смога.

– А Днем смог тоже висел над Ду-Морком?

– Я не помню. На исходе Дня мне только исполнилось пять больших циклов – не тот возраст, чтобы обращать внимание на такую мелочь, как смог.

– Да, в этом я с тобой согласна.

Мужчина и женщина сидели у окна небольшого кафе, – мило, уютно, даже можно сказать с претензией на небольшой респект. Обычно окно было закрыто, как и все окна в городе, но сегодня по случаю Праздника Изобилия хозяин распорядился поднять жалюзи и распахнуть окно: пусть гости любуются праздничной иллюминацией и яркими огнями фейерверков, то и дело вспыхивающими над головами гуляющих, – развлечение не самое безопасное, но, по счастью, пострадавших пока не было.

– Я даже рада, что мы не пошли на площадь Согласия, – сказала женщина.

– Там было бы слишком шумно, – согласился мужчина. – А нам ведь нужно поговорить.

Женщина загадочно улыбнулась.

– Потом, если будет желание, можно и на площадь выйти, – добавил мужчина. – Здесь всего-то минут десять неспешного ходу.

– Конечно, – согласилась женщина.

Мужчина пил темное бальке из высокого тонкостенного стакана. Не пил даже, а только время от времени смачивал губы: бальке, особенно темное, он не любил, но, чтобы произвести впечатление на спутницу, заказал самое дорогое. Да и не сидеть же в самом деле за пустым столом. Официант и без того недобро поглядывал на мало заказывающих посетителей – день праздничный, и желающих найти свободное место за столиком хоть отбавляй. Женщина ела трехцветный сахарный лед и, похоже, не без удовольствия. Почему женщины так любят сладкое, почти как дети?

– Ты любишь детей? – спросила женщина, положив ложечку на край вазочки с сахарным льдом.

На лице мужчины отобразилось удивление.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Ну, мы же должны о чем-то разговаривать, – извиняюще улыбнулась женщина. – В анкетах, которые мы заполняли, вопроса о детях почему-то не было. Я считаю, что дети…

– Да, – не дослушав, перебил мужчина. – Я люблю детей.

– Это хорошо. – Женщина снова взяла ложечку. – Очень хорошо.

– Разве есть мужчины, которые не любят детей?

Теперь удивилась женщина:

– Прости?

– Мужчина обязан любить детей.

– Ты так считаешь?…

– Дети – будущее нашей страны.

– А…

Ложечка тихонько звякнула о стекло. Задавая вопрос, женщина совсем не то имела в виду. Но уточнять, что именно она хотела узнать, женщина не стала. Она ложечкой подцепила сахарный лед, губы трубочкой вытянула, собираясь первым делом высосать сим-сок и лишь после этого отправить на язык мелко раздробленные кусочки льда.

Мужчина, должно быть, заподозрил, что допустил ошибку, а потому вскинул подбородок и слегка надул щеки – вид гордый и независимый.

– Я ответил честно!

– Не сомневаюсь. – Женщина поднесла к губам еще одну ложечку сахарного льда.

Мужчина несколько успокоился.

– Мне кажется, в первую нашу встречу нам следует быть предельно откровенными. Пока мы знаем друг о друге только то, что сами же написали в анкетах. И если мы ошибемся…

Мужчина не закончил фразу – просто не знал, как ее закончить, и, чтобы скрыть неловкость, глотнул бальке.

Они сидели за столом уже минут двадцать, но так ничего толком и не сказали друг другу. Мужчина был одет изысканно, но при этом совершенно безвкусно. То есть каждая вещь его гардероба сама по себе была красива и отнюдь не дешева. Но нужно было очень постараться, чтобы подобрать их таким образом, чтобы ни одна не соответствовала другой. К кремовой рубашке со стоячим воротничком, несомненно, требовался тонкий пластиковый шнурок, мужчина, однако, выбрал шнурок толстый в крупную синюю полоску, подходящий разве что к деловому костюму. Зеленая с серебристой искрой ветровка никак не сочеталась с узкими серыми брюками без стрелок. Носки лимонного цвета с широкой фиолетовой полосой вообще можно было надеть только на карнавал. Относительно неплохо на фоне всего остального смотрелись только белые туфли без шнурков с острыми носами и низким каблуком, совсем недавно вошедшие в моду.