Михаил Успенский - Остальное - судьба Страница 3

— Душно мени, — сказал Мыло и завертел головой. — Що за пекло! А ще тильки травень!

— А я представлял, что в Зоне вечный сумрак и дождь, — сказал Дэн Майский. — И небо низкое, как в Заполярье.

Он вернулся к парапету, достал бинокль и принялся рассматривать открывшийся пейзаж.

Эх, Зона, сука Зона, и кто тебя выдумал? В чью дурную голову под фуражкой пришла мысль после одной беды другую спроворить? Мало вам было рванувшего реактора, мало было загубленных жизней солдатиков да ликвидаторов, вам ещё секретных разработок захотелось? Проклял человек эту землю, ну да и она в долгу не осталась…

— И що ж вы, панычок, бачите? Щось цекавое?

— Да нет, — сказал Майский и убрал оптику в один из бессчётных карманчиков. — Ничего особенного…

— Жара — это плохо, — сказал Матадор. — Жара иные аномалии скрывает, воздух дрожит, будто всюду «жарки» понатыканы…

— Я что-то сомневаться начал, что мы вообще в Зоне, — сказал Майский. — Вот Теодор Аблязизович вам приказал меня беречь, а вы и перестарались, завели дурака в Предзонье, а теперь прикалываетесь…

— Знаете ли… коллега, — сказал Матадор. — Большой нам не приказывает. Вольному сталкеру нельзя приказать. Вольному сталкеру можно только сделать предложение, от которого он всегда вправе отказаться. Не стану скрывать — это действительно один из немногих сравнительно безопасных участков Зоны, своего рода оазис, «глаз бури». Мы с Мылом его давно открыли и придерживаем для себя. Так что прошу вас не болтать лишнего — по-человечески прошу…

— Вообще-то болтать — моя профессия, — сказал Майский. — Но не со всеми и не обо всём.

— Так вы же вроде бы физик, — сказал Матадор.

— Увы, — сказал Майский. — Ни дня не работал по профессии, надо было всю родню кормить, как доктору Чехову. Потому и подался в журналистику…

— Не любим мы журналистов, — сказал Матадор. — Зачем они нам? Жаловаться на бандитов и перекупщиков? «Дорогая редакция, примите меры по обузданию мародёров»?

— Пышуть та пышуть, як на сдельщине роблють, — добавил Мыло. — Придэ такий бисов хрен: я, каже, маю намер напысати статтю… А що вин людыну можэ пид иншу статтю пидвести, вин и не думае…

— Да не буду я никаких статей писать, — с досадой сказал Майский. — А заказали мне сценарий. Мне, главное, духом проникнуться, реальных деталей набраться… А пока я ничего не понимаю, и зачем мы здесь торчим, тоже в толк не возьму…

— Конечно, — сказал Матадор — и вдруг вытянулся и заговорил в гарнитуру: — Здесь Матадор. Да, сэр. Нет, сэр. Нормально, сэр. Хорошо он себя ведёт, не рыпается. Но Зона учит. С «дурой», например, познакомился. Да, верховая «дура», долго летает. Откуда ж её выпустили, неужели с высотки в Припяти? Нет, стрельбы не слышно… Да кто сюда сунется, сэр? До связи.

И, обратившись к Майскому, сказал:

— Вот, беспокоится о вас Большой, а ведь у него сейчас дел полно… Он вам кто?

— Кто, кто… Жан Кокто! — буркнул Майский. — Должен мне по жизни ваш хозяин…

Матадор подошёл к нему и взял за грудки.

— Слушайте… коллега, — процедил он. — Никогда — слышите, никогда! — не произносите в Зоне этого слова. Зона может неправильно понять. К тому же Большой нам вовсе не этот самый. Просто он является для нас авторитетом.

— Понял, — поспешно кивнул Майский. — Допустил косяк, исправлюсь… Да отпустите вы меня… коллега!

Матадор разжал пальцы и слегка оттолкнул журналиста.

— Не обижайтесь, — сказал он. — У нас за иное слово и кишки выпустят…

— Прямо уж кишки, — сказал Майский. — А подраться я так даже с удовольствием, ментов здесь нет…

— Снидать пора, — неожиданно сказал Мыло. — На зори пишлы, а уж пивдень…

— В самом деле, — сказал Матадор. — А я-то думаю — чего это я такой раздражительный? А это я не жрамши!

Везде человек умеет устраиваться, даже в Зоне — с какой буквы её ни пиши. Вот и у Мыла с Матадором был оборудован на крыше свой уголок за кирпичной будкой вентиляционной вытяжки. Тут стояли несколько армейских ящиков, к одному был приколочен лист фанеры.

Мыло развязал свой рюкзак, вытащил оттуда здоровенный шмат сала, пластиковый пакет с огурцами, краюху хлеба. Белый платок с петухами, в который завёрнуто было сало, он расстелил на фанере.

Матадор принялся доставать из карманов яйца — и надоставал их целый десяток. Чем его вклад и ограничился.

— А я читал, что вы в поле одними консервами и сублиматами питаетесь, — сказал Майский.

— Только в рейде, — сказал Мыло, отключив суржик. — А тут у нас, считайте, пикник на обочине…

И снова переключил языковой регистр:

— Добродию, а що в вас у ций пляшечци? Не горилка ли часом?

В объёмистом термосе у Дэна Майского плескалась не горилка, а добрый ирландский «Клонтарф». Иные предпочитают шотландские напитки — не верьте им, ибо такие люди сущеглупые. Так что ступай себе мимо, Джонни Уокер, здесь пойло для настоящих мужчин…

Мыло вытащил страшного вида нож и стал резать им сало.

— С танкового плунжера выковав соби, — сказал он. — Ото ж добра сталь… Скильки кровосмокив попластала…

Майскому стало даже стыдно за свой пижонский тесак серии «Колд стил» в ножнах на правом бедре, да и за хищно изогнувшийся ножичек «десперадо» в потайном кармашке на рукаве.

— Ты хоть лезвие-то вытер с последнего раза? — сказал Матадор.

— Не помню, — сказал Мыло.

Майский крякнул, достал стаканчики, открыл пару банок с паштетом фуа-гра и кусок копчёной сёмги.

— А вообще-то разве можно в Зоне так, сразу… Внимание рассеивается, бдительность теряется…

— Это у вас на Материке пьют, — сказал Мыло. — А мы радионуклиды вымываем!

— Ну, за удачу! — сказал Матадор.

Если бы ирландцы умели солить огурцы, то лишь ими бы и закусывали свой виски… Но нет в мире совершенства!

Когда огурцы кончились, а сало ополовинилось, Майский сказал:

— Может, объясните столичному гусю, чего мы здесь ждём?

Сталкеры посмотрели на столичного гуся испытующе.

— Ни, — сказал Мыло. — Раньше ты нам, мил-человек, объясни, что ты за мил-человек. Чого ты у Зони забув?

Майский махнул рукой.

— Это долгая история…

— А мы и не торопимся, — сказал Матадор.

— Про давосский теракт слыхали?

— Смутно, — сказал Матадор. — Мы тут телевизор не смотрим, газет не читаем, газеты для другого надобны… Многие, кстати, в Зону для того и уходят, что обрыдли им ваши дела, своих забот хватает…

— Так вот, — сказал Майский. — В прошлом феврале шло там традиционное совещание всемирных финансовых шишек. Полный бомонд: фраки, смокинги, хрен, перец… Все собрались, кроме Сороса — чуял что-то, собака старая…

— Он ещё жив? — удивился Матадор. А Мыло не удивился — то ли знал, что престарелый магнат ещё жив, то ли не догадывался о существовании какого-то там Сороса. Второе вернее. Зато и Сорос небось слыхом не слыхивал о сталкере по прозвищу Мыло!

— …ну и прессы навалом, — продолжал Майский. — Охраны понагнали, вертолёты летают, никаких лыжников на сто вёрст вокруг… Стреляют во всё, что движется, куда и европейский гуманизм подевался. Только это не помогло. Палестинцы стакнулись с антиглобалистами…

Матадор хмыкнул, а Мыло и ухом не повёл, словно речь шла о противоестественном союзе ирокезов с могиканами.

— Это явно не один год готовилось, — рассказывал Майский. — Внедрили потихоньку своих людей в обслугу, взрывчатку в кухне прятали — это потом выяснилось, стволы — на лыжной базе. И вот ночью накануне главного совещания — пожалуйте бриться. Всех из номеров повытаскивали, кто в белье, кого с девки сняли, министр не министр, генеральный не генеральный… Ну и нас, болезных — журналистов, охранников да ту обслугу, что не в курсе была, — туда же. Потом, однако, стали разбираться, кто да что.

— А что же охрана? — не поверил Матадор. — Там, поди, такие асы…

— Так кухня же под террористами была, — сказал Майский. — Намешали в еду какой-то дряни, все как сонные мухи. Да и распустились — всё-таки Давос, горы, сроду ничего не случалось. Ну, определили, кто есть ху, да и поделили. Финансистов согнали в сауну, охрану вывели и на всякий случай перебили, а нас в холле положили. Тихо, неверные собаки и продажные девки империализма! И никакой беды от нас не ждали. И сторожить нас поставили двух молодых арабов — совсем пацаны…

— И чего же они требовали? — сказал Матадор.

— «Будьте реалистами — требуйте невозможного!» — был такой лозунг у парижских студентов в 1968 году… Ну, эти и потребовали невозможного: всех борцов за свободу освободить, выбросы углекислоты прекратить, все деньги отдать слаборазвитым странам, а по Зоне нанести ядерный удар, чтобы не поганила планету.

— О как! — сказал Мыло.

— То есть заведомо невыполнимые условия, — сказал Матадор.