Михаил Логинов - Красный терминатор. Дорога как судьба Страница 3

Оседал на землю Апостол, схватившись обеими руками за черенок саперной лопатки, вонзившейся ему в шею.

У Алексея же в голове стоял звон, будто это не голова, а оживший Царь-колокол, а от уха за шиворот текла теплая и липкая жидкость.

И еще: от земли, рождаясь где-то посередине между решившими свой спор поединщиками, поднимались вверх клубы зеленого дыма и закручивались спиралью.

Алексей сел на траву, достал пачку, выщелкнул сигарету, закурил. Жадно затянулся.

Постепенно он стал понимать, что же произошло в эти мгновения… Итак, Апостол выстрелил. И выстрелил метко. Но сегодня плохому парню не повезло, не в его пользу сегодня расположились звезды. Пуля из любимого обреза угодила в деревянного божка, разнесла фигурку в клочья, чуть изменила направление, потеряв при этом и убойную силу, чиркнула Алексея по мочке уха, обожгла и рассадила кожу за ухом. В общем, вреда немного, а с тем, что есть, он легко управится с помощью аптечки. В боковом клапане рюкзака имеется отличная аптечка, которой позавидуют иные военно-полевые медики. Так что в окопах все спокойно, ждите нас домой живыми.

Но вот что это за дым редкого для дымов салатного цвета?.. Алексей разглядел, что зеленые струи истекают из остатков расколотого пулей божка. Эффект, родственный свечению трухлявых пней? Гниение и всякие там выделяющиеся при этом светящиеся газы?

Зеленые струи достигли Алексея. Он втянул дым ноздрями…

Хм, странный запах, которому не подобрать сравнений. Не сказать, что неприятный, но какой-то слишком резкий, слишком проникающий…

Закружилась голова.

Алексей загасил едва начатую сигарету.

Голова кружилась все сильнее.

Алексей вдруг осознал, что надо перестать вдыхать этот зеленый дым и отойти отсюда как можно дальше, переждать. Он поднялся на ноги, шагнул…

А то и вовсе бежать без оглядки! Если еще не поздно…

Окружающий мир в его глазах завертелся, словно у космонавта после центрифуги, горло сдавило, как тугим ошейником. А еще Алексею почудилось, что неведомая и неумолимая сила тащит его наверх. Или наоборот — тянет за ноги вниз. И нет никакой возможности сопротивляться этой силе.

Никто и не сопротивлялся. Сознание, не в силах вынести превращения мира в увеличивающую обороты центрифугу, почло за лучшее отключиться…

И-и два…

Он открыл глаза.

Совсем рядом прогромыхал взрыв, заставив Алексея рефлекторно вжаться в землю, накрыть голову руками и снова закрыть глаза. Сверху тяжелым градом посыпались комья земли.

Он лежал, уткнувшись лицом в теплую и рыхлую землю, пахнущую сыростью, а в голове, как бегущая по экрану телевизора строка, проносились предположения: «Рванула граната в кармане Апостола, в последний момент приведенная им в действие. Я сплю и еще не проснулся. Апостол был не один, это его подельник швырнул гранату. В божке был веселящий газ, одурманивший меня, и я сейчас глюкую».

Прогромыхал еще один взрыв, на этот раз далекий. И еще один. Что творится, люди дорогие?

Алексей поднял голову. Он находился на дне неглубокой воронки. Над головой сквозь дымовую завесу (что была отнюдь не салатного цвета) проступало небо, затянутое облаками цвета танковой брони. Небо мало походило на ту лазурь в белой вате облаков, что мирно висела над Черными болотами. И вообще местность мало походила на Черные болота. Особенно при взгляде из воронки. «Делать в которой совершенно нечего», — сказал себе Алексей и полез наверх.

— Geb gefangen, Russe![2] — раздалось сверху. Час от часу не легче.

Алексей поднял голову. Двое стояли на краю воронки. И оба были одеты в германскую полевую форму времен Первой империалистической. Оба рядовые. Каски, винтовки, штыки, подсумки для противогазов и прочее — все из той же эпохи, эпохи кайзера Вильгельма 2-го.

— Да пошли вы, — Алексей устало опустился на землю. — Только вас еще не хватало.

Теперь все понятно. На его голову свалились игрища униформистов. Выезд на природу военно-исторического клуба. Униформисты, играющие в фашистов, после нескольких неприятных историй (когда до смерти, в прямом смысле слова, напугали каких-то селян, а в другой раз сами были побиты деревенскими жителями) предпочитают теперь забираться подальше, в глухомань, в безлюдные места. Кому как не Алексею по прозвищу Леший, одному из тех, кто снабжал исторических игрунов всем необходимым, от пуговиц рядового до генеральских фуражек, знать эту публику.

«Но откуда они взялись на Черных болотах?! Или я, нанюхавшись газу, провалялся настолько долго, что успела испортиться погода и нагрянули эти хлопцы?!»

Алексей запустил пальцы в нагрудный карман, где должны были лежать сигареты.

— Hande hoh!

— Что ты орешь? — поморщился Алексей. Голова ныла, словно с похмелья. Спасибо тебе, веселящий зеленый газ. — Хенде хох, ничего другого выучить не смогли, двоечники, лентяи, а еще…

— Russisch schwein! Donnerwetter![3]

Один из униформистов скатился по склону, вскинул винтовку и опустил приклад на голову Алексея.

Так Алексей потерял сознание, едва успев его вновь обрести.

И-и три…

Сначала были голоса.

— …ерунда. Какая потеря крови? Капли. Да, соглашусь, легкая контузия вполне вероятна. Ну-у, батенька, я ж вам не пророк Моисей, чтобы сквозь призму настоящего узреть грядущее и описать последствия. Может, и не будет никаких последствий, организм как-никак молодой, крепкий. А может, и аукнется господину хорошему этот карамболь-с. Хе-хе, колбасники приложили ему славно, ото всех прусских щедрот.

— Петр Аркадьич, я бы попросил вас выражаться более пиететно! Речь идет о русском офицере… Не исключено, что о русском офицере.

— Много в вас пороху, голубчик, как погляжу. Этот бы порох из вас повынуть, да в дело пустить, враз бы победили супостата.

— Послушайте!..

Слышно было, как скрипнула дверь. Кто-то вошел, обстучав каблуки о порог.

— Садитесь, поручик. Слышу, все препираетесь, устали не зная? — раздался новый голос. — Вот, пациента вашего пришел проведать, Петр Аркадьич. Как он? Все без сознания?

— Да, без изменений, как видите. Уже полсуток в себя не приходит. Так что не обессудьте, Владимир Константинович, ничего нового вам не скажу.

— Эх, успеть бы его расспросить до… Кхм… Уж больно любопытна мне одежда этого господина! Неужели наконец командование всерьез обеспокоилось обмундированием и экипировкой? Я ведь, Петр Аркадьевич, в свое время серьезно занимался маскировочной одеждой и солдатской экипировкой. Даже с самим Разумовским списывался. Более того, я готовил записку в Генеральный штаб как раз по этому вопросу. В записке я обосновывал несовершенство существующего обмундирования и вносил некоторые предложения. Кхм, вы знаете, Петр Аркадьич, я ведь предлагал в качестве основного полевого варианта приблизительно такую же форму, пятнисто-зеленую, какую мы видим на этом господине. То есть одежду, максимально сливающуюся с ландшафтом. Я разработал несколько вариантов формы в зависимости от видов ландшафта. Но увы, увы. Не успел дописать до войны. Успел бы, кабы не застрял на финансовой стороне дела. Но кто станет рассматривать записку, где не указано, во сколько это обойдется казне?

— Эхе-хе, Владимир Константинович, что там говорить — когда грянула война, разом все смешалось. Кони, люди, дом Облонских… Взять меня. Мыслил ли я, уездный доктор, типичный чеховский персонаж, что поменяю подагру помещицы Плющихиной и пятничные чаепития у отца Серафима на окопных вшей, шрапнель и газовые атаки…

«Какой странный сон, — подумал Алексей. — Сон из одних голосов. Впрочем, нет. Еще доносятся запахи. Запах табака, запах лекарств. Разве у снов бывают запахи?»

Ответа никто не дал. Ответом опять стало забытье…

И был еще сон, состоявший из одних разговоров.

— …я, пятеро офицеров моего полка и четырнадцать солдат.

— Владимир Константинович! Вы не можете рисковать собой. Да какое там «рисковать»! Не рисковать, а жертвовать собой, потому что возможностей уцелеть у отряда, совершающего маневр отвлечения, будет не больше…

— Полно вам, ротмистр! Мы — русские офицеры, а не гимназисты. Давайте обойдемся без патетики. Мы знаем, на что идем, и довольно. Принимать присягу нас никто не неволил. Кхм… Итак, есаул, вы со своими казаками берете на себя восточную оконечность. Западная на вас, капитан Смолин, и на ваших разведчиках. За мной и моими людьми, стало быть, еще раз скажу, южная оконечность. Сигналом к прорыву станет факел на крыше первого барака. Теперь о том, как распределим оружие. Наш единственный револьвер возьмете вы, капитан Смолин. Я полагаю, никто не станет сейчас оспаривать у него звание самого меткого стрелка. Ножи и топоры распределим поровну. Зажигательную смесь, которую обещал нам доктор…