Алексей Волков - Городской охотник Страница 3

«Господи! Спаси и сохрани, укрепи и наставь! Не дай нам сгинуть! На тебя уповаем!» — истово зашептала Ольга.

Алексей стал подниматься. Медленно, как будто превозмогая давление многопудовой тяжести. За его спиной, как бы возводя прочные опоры, жгутами закручивается воздух, отталкивая его от земли, преодолевая давление сущности, пытавшейся вжать человека в землю. Вот он уже стоит на коленях, опираясь руками о землю, склонив голову, вот поднялся во весь рост, окутанный пеленой из бегущих по нему маленьких вихрей. Вихри в клочья рвали на нем одежду, оставляя неровные прорехи на куртке и брюках, не раня, однако, тело. Смерчики, порожденные крохотными духами Воздуха, стекались к правой руке Алексея, к широко раскрытой ладони, обвивали её, превращаясь в мириады тончайших волокон, свиваясь в длинный и тонкий хлыст из уплотнившегося воздуха. «Кнут Ветра» — одно из сильнейших воздушных заклятий, с помощью стихийного Духа ставших подвластными Алексею. Только им двоим известно, что Дух попросил в обмен на свою помощь, ведь альтруизм изначальным стихиям чужд испокон веков.

«Отче наш, Иже еси на небесех!» — зашептала Ольга, одержимая страхом за себя и мужа.

Защитный круг померк совсем. Ольга даже успела заметить, как вспыхнули древки воткнутых в землю стрел и невесомым пеплом упали к ногам защищаемого ими человека, образуя круг из орехового пепла — защиту не менее сильную, чем Круг Света. Пепел орехового дерева не менее священен, чем сам орешник, из которого были сделаны древки. Нематериальный, змеящийся как живой, хлыст в руке Алексея тем временем стал плотным, осязаемым, только края его оставались размытыми, как будто постоянно двигались с огромной скоростью. «Зачем же ты снял Круг?» — подумала Ольга, как заворожённая глядя на мужа, с которого то ли ветер, то ли напирающая на него из дома неведомая сила сорвали уже и куртку, и свитер. Джинсы все ещё сопротивлялись напору стихий, но уже трещали по швам. А потом Алексей открыл глаза, которые были плотно закрыты все это время, и Ольга чуть не вскрикнула. Они налились небесной голубизной! Зрачок, радужка, белок: все стало глубокого голубого цвета, как ясное весеннее небо, как лепестки васильков на лугу. Его глаза излучали неяркий голубоватый свет. «У людей глаза не светятся», — пришло на ум.

«Да святится имя Твое…»

Ольга сделала шаг назад, не опуская камеру. Бесстрастный механизм исправно жужжал моторчиком, не выражая эмоций, стеклянным глазом взирал на происходящее. В окошке видоискателя был виден обычный человек, голый по пояс, в рваных джинсах, который стоял, опустив руки, и покачивался, как будто был пьян. Подняв взгляд от видоискателя, Ольга увидела, как левой рукой Алексей начертил перед собой в воздухе какие-то знаки, на мгновение вспыхнувшие таким же голубым светом, как и его глаза, и сделал шаг вперёд, за пределы Круга, занося правую руку с извивающимся в ней Кнутом Ветра. Охотник пошёл вперёд, навстречу серому мареву, рассекая его ударами воздушного бича, зажатого в руке. От каждого удара на сущности вспухали рубцы, взблескивающие серым, неживым пламенем. Напор неведомой силы стал иссякать. С каждым ударом от струящегося из дома марева как будто отрывали кусок. Лишившись подпитки из дома, отрубленные куски сущности падали на землю, вихрем поднимая жёлтые осенние листья, которые тут же бурели и рассыпались прахом.

«Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…» — продолжала Ольга. Воздух наполнился воплем десятков голосов. В этой какофонии ужаса захлёбывались плачем брошенные младенцы, хохотали безумные старики, сладострастно стонали шлюхи, рычали взбесившиеся собаки. Все это звучало на фоне растекавшегося вокруг чистого и ясного голоса: «Не делай этого. Мы не враги тебе. Вспомни, кто ты! Прекрати, нам больно… Ты слышишь, ИМ больно… Он причиняет нам страдания. Прекрати это! Останови его! Дай нам свободу. Слейся с нами. Вернись к нам! Позволь нам быть тобой. Стань нами. Иди к нам, не сопротивляйся… Будь с нами… Познай блаженство муки…»

«Яко на небеси и на земли».

Ольга уронила камеру и попыталась зажать уши руками. Не помогло. Голос, зовущий и обещающий, звучал в мозгу, ему вторили вопли, стоны и безумный хохот. Стоя на коленях и мало соображая, что делает, Ольга достала дрожащими руками пистолет, передёрнула затвор и, направив его на Алексея, нажала курок, не понимая, зачем она стреляет в собственного мужа. Сухим щелчком, необычайно громким в осеннем воздухе, раздался выстрел, на мгновение заглушив даже голос в голове, рвущий сознание на куски. Чтобы он замолчал, она снова нажала на курок, одной частью сознания сопротивляясь тому, что делала.

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша…»

Вторая половина сознания ликовала: решится вопрос с разводом, не надо будет делить небогатые пожитки, не надо тратиться на адвокатов, только на похороны… А над всем этим царствовал голос… В перерывах между выстрелами, пока срабатывал спусковой механизм, пока боёк шёл к капсюлю патрона, пока воспламенялся порох и пуля начинала свой разбег по винтовой насечке ствола, голос твердил одно и тоже: «Будь с нами… Иди к нам… Пусти нас в себя… Познай блаженство… Не сопротивляйся… Ты нужна нам… Ты необходима нам!..»

Выстрел.

«Якоже и мы оставляем должником нашим…»

И снова: «Будь с нами… Иди к нам… Пусти нас в себя… Познай блаженство… Не сопротивляйся… Ты нужна нам… Ты необходима нам! Мы хотим тебя…» Опять выстрел. Снова голос. Пистолет дёргался в руках, выплёвывая в Алексея крошечные кусочки смерти, глаза Ольги застилали слезы, но руки не слушались её, палец продолжал давить на курок.

«И не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго».

Девушка пыталась читать молитву, но мысли путались, слова молитвы заглушал все тот же голос в голове… К счастью, ни одна из пуль, выпущенных Ольгой и тем, что двигало её руками, не достигла Алексея. Из воздушного бича в его руке отделялись крошечные смерчики, неслись навстречу смертоносному серебру, из которого были отлиты пули охотников, и рассекали их на части, расшвыривая осколки далеко в стороны. Боёк звонко щёлкнул о патронник, возвестив о том, что патроны закончились и давить на курок уже незачем. Затвор встал на задержку, оголив курящийся дымком ствол. Ольга увидела, как её левая рука потянулась к кармашку на поясе, в котором хранились запасные обоймы, так же набитые патронами с серебряными пулями, губительными для нечисти. Она пыталась остановиться, но рука не слушалась, как будто чужая — абсолютно враждебная воля управляла сейчас её конечностями. Все что ей оставалось — с ужасом наблюдать за тем, как собственное тело предает её, отказываясь подчиняться сознанию. «Боже! Что же это делается!» Руки жили своей жизнью, правая сжимала пистолет, левая уже подносила к нему новую обойму, начинённую смертью. Обойма плавно вошла в рукоятку пистолета, несмотря на все попытки Ольги к сопротивлению. Рука с пистолетом стала подниматься, разворачиваясь чёрным зрачком ствола к лицу Ольги. Ствол медленно пополз ко рту. Глаза Ольги, и без того большие, вмиг стали огромными, наполнились отчаянием. Ствол упёрся в плотно сжатые губы, обжигая их, палец медленно пополз к курку. Ольга почувствовала, как что-то горячее потекло по её ногам и в животе вдруг стало противно холодно.

«Господи! Нет! Не-е-т!»

На левом запястье Алексея неярко полыхнуло — сработал оберег, и кожаный шнурок с костяным шариком соскользнул с его руки, ловкой змейкой метнулся к Ольге, опережая ход времени, бурой молнией пробороздив листья, взметнулся по ногам к руке, сжимающей пистолет. Ольга увидела золотистый свет, которым переливался обычный с виду костяной шарик на конце шнурка, сейчас напоминающий диковинную змейку, увенчанную золотой короной переливающихся лучей. Змейка-шнурок изогнулась на руке Охотницы, на мгновение став похожей на готовящуюся атаковать кобру, и ударила светящейся головкой в пистолет, в то самое место, где отпущенный пружиной боёк уже устремился к патрону, начисто срезая и боёк и капсюль, безнадёжно уродуя дорогую заграничную машинку.

И как только пистолет перестал представлять опасность, руки плетьми упали вдоль тела, оружие выскользнуло из рук, и сама Ольга с тихим стоном, похожим на всхлип, повалилась навзничь. «Он меня защитил своим амулетом, обо мне думал», — мелькнуло в гаснущем сознании.

Полуголый Алексей сидел в десяти метрах от ничком лежащей Ольги, спиной к двери дома, который только что чуть не убил их болью и ненавистью десятков неприкаянных душ. С правой руки на землю тягучими каплями падала кровь, собиралась в густую лужицу на листьях около подошвы ботинка. На плотно захлопнутых дверях дома были кровью начертаны руны, запечатывающие зло внутри. Сил у Охотника не было даже на то, чтобы просто подняться, а предстояло ещё обойти дом и сделать то же самое со всеми оконными и дверными проёмами, не давая внезапно пробудившемуся злу вырваться наружу, в мир беспомощных людей, не только не способных противостоять ему, но и не сознающих того, что любое действие имеет последствия. Не вставая с прогретых осенним солнцем ступеней, Алексей достал из одного из кармашков на поясе перевязочный комплект, зубами разорвал стерильную обёртку, достал бинт и перекись водорода. Сорвал жестяную крышечку с пузырька и, морщась, плеснул жидкость на глубокую рану на правом запястье. Перекись тут же зашипела, уничтожая способные вызвать воспаление раны микроорганизмы. Уронив пузырек под ноги, Охотник достал из пакета ватно-марлевый тампон и приложил его к ране. Затем стал плотно бинтовать. Покончив с перевязкой, Алексей поднялся и, шатаясь, пошёл к распростёртой на земле Ольге, которая все ещё была без сознания. Он наклонился над лежащей женой (бывшей, или ещё нет?), и стал хлопать её по щекам здоровой рукой. Без результата. Достал из того же кармашка, что и перевязочный пакет, маленькую желатиновую капсулу с нашатырём и раздавил её под носом у Ольги. Бесполезно! Попробовал поднять её на руки и не смог. Слишком много сил потратил на борьбу со взбесившимися душами. Кряхтя, Алексей поднялся с колен и, ухватив Ольгу за куртку, волоком потащил к машине, открыл дверь и с неимоверным трудом погрузил бесчувственное тело на заднее сиденье, пнул ногой стоящий рядом кофр и присел с ним рядом. Взгляд упёрся в пижонски-красное крыло внедорожника. Цвет показался неуместным, вызвал дурные ассоциации. «Перекрашу на хрен», — зло подумал Алексей и запустил руки в необъятное нутро кофра. Порывшись в нём несколько секунд, он достал кусок мела, которым обычно чертил магические знаки, и пошёл к дому, на ходу бормоча про себя ругательства. Ругался на всех и вся: на себя за то, что плохо подготовился к делу и чуть не гробанулся вместе с женой, на Олега Ефимцева за то, что тот купил этот дом и припёрся к ним с заказом, на сам дом, на жившего в нем светило социалистической медицины, на аборты и, почему-то, на Сталина, который и вовсе был не причастен к нынешним событиям, разве что как современник профессора. Подойдя к дому, Охотник пошёл вокруг него по часовой стрелке, нараспев произнося слова запирающего наговора и размашисто чертя мелом руны на захлопнутых ставнях, прекрасно понимая, что мел не поможет. Смоет первым же дождём, а крови для такого количества окон у него не хватит, даже если он перегрызёт себе коронарную артерию. Тем более что окна были на втором этаже, мезонине, чердаке, и была огромная печная труба, которую тоже надо чем-то заткнуть и запечатать. Но все это не надолго, а значит, надо было как можно быстрее найти средства навсегда обезопасить этот дом и разобраться с его бестелесными обитателями. Как лезть на второй этаж с располосованной рукой, он и представления не имел. Плюнуть на него и оставить до лучших времен? Пока рука не подживёт? Пожалуй, так и надо сделать, но, как назло, за домом, там, где не было видно со стороны фасада, отыскалась лестница — старая, наверняка сразу развалится под первым, кто решит на неё взобраться. Тут же стояли банки с краской, валялись кисти, валики и прочие малярные принадлежности. Алексей вспомнил, что тут до него побывала бригада таджикских маляров-штукатуров-плотников-на все руки. Так что вопрос о том, откуда краски и верёвки, отпадал. А вот вопрос о надёжности лестницы актуальности не терял. Не хотелось ехать домой, заталкивать в машину складную лестницу, возвращаться обратно… Нет, решительно не хотелось. придётся попробовать себя в роли акробата, исполняющего смертельный трюк, ведь если он упадёт с этой лестницы, то недолгий полёт запросто может окончиться не просто ушибами и ссадинами, а вполне серьёзным вывихом или переломом. Окна второго этажа располагались метрах в пяти-шести над землей, а Ольга вряд ли оклемается до ночи. Лежать под окнами дома, в котором черт его знает что набирает силу — погибель. Если уж не от того, что притаилось в доме, так от ночного переохлаждения.