Николай Желунов - Закон о тюрьмах Страница 3

Вик покачал головой, ловко прикурил, закрывая спичку от ветра ладонями.

— Брат, почему Господь уничтожил все это? — спросил Гай — Зачем?

— Зачем? — мрачно повторил Вик. — Я не Господь, и не могу говорить за него, но… вот что я скажу тебе, маловерный брат. Да, этот мир был спокойным и сытым, вдобавок очень самодовольным. Люди редко резали друг друга на улицах, и если делали это, то от безделья и сознания собственной никчемности. Но мир, тем не менее, был переполнен грехом, как чаша, в которую льют через край. Когда я говорил со своей паствой, я называл это добрым грехом.

— Добрым грехом? — взволнованно спросил Гай.

— Добрый грех и на грех-то иногда не похож, но он также противен Господу, как прелюбодеяние, убийство, богохульство. Я достаточно помню, чтобы иметь право так говорить. Что такое добрый грех? Это когда ты не делаешь никому зла, когда даже помыслы твои чисты от него, но дела оскорбляют Бога. Ты помнишь, что такое Интернет?

— Интернет?

— Так называли всемирную информационную систему, куда мог войти любой желающий. Так вот, существовали люди, которые развешивали в Интернете фотографии и фильмы с голыми бабами, и брали деньги за просмотр, а иногда и вовсе бесплатно. Скажи, Гай, кому они делали зло этими бабами?

— Не знаю…

— Да никому. И в Священном писании ничего не говорится об этом, ведь когда его писали, никакого Интернета не было! А церкви для собак, ты слышал о таких? А фильмы, в которых Бога изображали негром, или женщиной, или компьютером? Шоу трансвеститов, однополые браки? А знаешь, что сказал мне один парнишка, которому я пытался объяснить, что пускать по ноздре кокаин — грех? Он рассмеялся мне в лицо, и спросил, какая заповедь запрещает это. Вот это и есть добрый грех.

— Я устал и хочу есть, — простонал Драхо.

— Люди не забыли о Боге, — продолжал Вик, не обратив на Драхо никакого внимания, — но относились к нему, как к забавному старику с седой бородой, что сидит себе на небе в белой хламиде, и занимается своими делами. Они слушали воскресную телепроповедь, а потом переключали канал на шоу голубых. В конце концов, чаша Его терпения переполнилась, и все свершилось, как сказано в Откровении Иоанна Богослова… так-то, парень. Посмотри на этого червяка, — Вик махнул стволом винтовки в сторону предводителя, — он творит зло, даже не задумываясь, над тем, что делает. Он топчет ближнего и радуется жизни на свой манер.

— Дайте же пожрать, — капризно сказал Драхо.

— Мясорубка тоже хочет жрать, — отозвался Гай, — поэтому лучше заткнись и ползи вперед. До ужина еще далеко.

Ветер постепенно стихал. Когда над пустыней сгустились сумерки, облака пыли и пепла стекли на землю; и, взобравшись на очередной холм, путники увидели перед собой широкое, ровное как стол, поле — лишь в нескольких шагах внизу сиротливо скрючилось одинокое деревце. А на горизонте, за грядой высоких дюн, полыхало призрачное зарево — словно отсвет гигантского костра. В воздухе явственно ощущался запах дыма. Гаю остановился — ему чудились приглушенные расстоянием вопли.

— Что это? — завороженно прошептал он.

— Содом, — уверенно ответил Вик, — мы нашли его, брат. Все это время он был так близко…

Мясорубка вдруг тихо загудела и озарилась изнутри голодным багровым светом. Драхо опасливо покосился на нее:

— Да, это он. Вы сделали глупость, когда убили детей. За них вы могли бы купить в городе жилье и много жратвы…

— Мы не убили их, — нахмурился Гай.

Драхо хрипло раскашлялся:

— Мне все равно… Вы обещали отпустить меня. Только сначала дайте поесть.

— Я обещал, — вздохнул Вик, — но ты называл нас сукиными детьми и пожирателями падали. Было такое?

— Подождите, — даже в темноте было видно, как затрясся Драхо, — я ведь привел вас к Содому! Вы никогда не дошли бы сюда без меня!

— Дошли бы. Ты не единственный торговец детьми в этих пустынных краях.

— Но вы обещали!!

— Я обещал. А Гай нет. Я тебя отпускаю, иди. А ты, Гай, отпускаешь Драхо?

Гай подошел к дрожащему предводителю и взял его за бороду:

— Ты знаешь какую-нибудь молитву?

— Ч-ч-что?!

— Если не знаешь, просто проси у Бога прощения, — Гай снял с плеча парализатор.

Драхо, тяжело дыша, опустился на колени.

— Ну? — сказал Гай.

— Г-гады, сволочи, — заголосил бывший предводитель, — за что? Кто дал вам п-п-право?

— Ты видел демона? — спокойно сказал Вик, его сигарета огненным цветком тлела на ветру, — видишь эту машину, что мы зовем Мясорубкой? Как ты думаешь, кто дал нам все это?

— Нет, нет, нет, — мотая головой, Драхо медленно отползал назад, — я хочу жить, слышишь, бородатый псих, я не полезу в эту дыру, сам туда лезь! Нет, нет…

— «И совершу над ними мщение наказаниями яростными, и узнают, что я Господь, когда совершу над ними свое мщение!» — торжественно проговорил Вик.

Звук выстрела эхом прокатился по холмам и потонул в пыльном разреженном воздухе. Мясорубка довольно чмокнула, принимая обмякшее тело.

— Ловко вы его, — раздался из темноты веселый молодой голос.

— Кто тут? — хрипло вскрикнул Вик, водя стволом из стороны в сторону.

— Не пугайтесь, я добрый, я добрый, — одинокое скрюченное дерево зашевелилось, и помахало друзьям ветками, — спускайтесь ко мне, поговорим.

Гай сбежал вниз и торопливо смастерил костер из обломков повозки; сухое дерево вспыхнуло, как картон. Вик тенью замер на склоне холма, не выпуская винтовку из рук.

— Осторожней с огнем, — проговорило дерево, закрываясь голыми ветками, — мне бы не хотелось стать пищей для вашего костра.

— Кто ты такой?

— Меня зовут Лоллипоп, Дуб Лоллипоп. Раньше я был человеком, таким же как ты и он. Когда с неба пошел серный, а потом и огненный дождь, меня немножко оплавило, но не убило совсем. Как видите, я врос в землю, пустил корни, и вполне доволен тем, как я устроился.

Вик и Гай с любопытством смотрели на это чудо. Дерево было невысоким — всего метр или полтора от земли, у него была сморщенная серая кора, живое человеческое лицо и толстые безобразные руки-ветви, которыми оно прикрывало глаза от яркого света костра. На ветках шелестели десятка два сморщенных бледно-зеленых листьев.

— Как же ты выжил в пустыне? — спросил Гай.

— Глубоко под землей еще есть немного воды, я могу дотянуться до нее корнями. А путники, идущие в Содом, мочатся на меня, в такие дни у меня праздник, — улыбнулось дерево, — когда будете уходить, пожалуйста, помочитесь на старого доброго Лоллипопа. Если стесняетесь, заходите сзади, так я ничего не увижу.

Вик и Гай снова посмотрели на сияющий бледными сполохами горизонт. Крики как-будто стали громче. Там, за холмами, кто-то вопил от боли, перекрывая восторженно-злобное гудение множества голосов.

— Думаю, сегодня мы туда не пойдем, — покачал головой Вик, — зато завтра у нас будет трудный день. Доставай-ка консервы, Гай.

Вик расстелил на песке брезентовое покрывало, и друзья сели ужинать. Лоллипоп, изголодавшийся по общению, болтал не умолкая.

— Разные люди здесь ходят, разные ходят. Бродяги, голодранцы, беженцы с побережья, веселые торговцы водой, усталые женщины с голодными глазами. Тянет людей в Содом, модный город в этом сезоне! И все, все останавливаются здесь хоть ненадолго — перекинуться со мной парой слов, посмотреть на диковинку, да, диковинку. Вот вы когда-нибудь видели говорящее дерево? Ха! И никто не видел. Ничего, дайте время, нас будет много. Для кого Господь очистил этот мир? Вы только не подумайте, что я ставлю на людях крест, я ведь и сам помню время, когда я ходил на двух ногах и ел мясо — правда, это уже далеко позади, я теперь Дуб, Дуб Лоллипоп, самый славный малый в этих краях — но я сумел приспособиться к новым условиям, а люди всё хотят жить по старинке, всё цепляются за ошметки того мира, которого больше нет…

— Но ведь ты не по своей воле стал таким, а? — перебил Гай. Он смотрел на большую свежую лепешку, что Вик извлек из своего рюкзака и разломил пополам.

— О-е, — воскликнул Дуб, — хлеб, настоящий хлеб? Не может быть! Как давно я не видел хлеба… дадите попробовать? Хотя бы маленький кусочек?

— Ты не ответил на мой вопрос, — Гай отщипнул хрустящую корочку, на четвереньках приблизился к Лоллипопу.

— Прости, если ненароком обидел, добрый юноша. Конечно, я не сам себя сделал таким, и очень страдал душой поначалу — поначалу. Но потом рассудил: раз Бог уничтожил миллиарды, а мне сберег жизнь — значит, Он оставил меня для какой-то высокой цели! Высокой цели! Поглядите на мои слабые ветви: я не могу убить, украсть, возжелать чужого добра — я безгрешное существо! Ха-ха! Я высшее существо, чего там стесняться!

Гай кинул кусок лепешки в рот дереву, и оно с аппетитом зачавкало.

— М-м-м, блаженство… где же вы взяли лепешку, мои добрые друзья?