Ив Престон - #Потерянные поколения Страница 30

– У нас больше нет Советника Моро.

Смысл этой фразы доходит до меня не сразу.

– О. Ее же… – слова словно застревают в горле. – Она же не…

– О, нет, Моро жива и в добром здравии, – слегка улыбается Министр, поняв причину моего замешательства. – Всего лишь… освобождена от обязанностей Советника по результатам расследования, которое и вывело меня на вас.

– На меня? – переспрашиваю я, ничего не понимая. Сердце замирает где-то у горла. Если бы сейчас здесь находился профайлер, он бы уже говорил, не останавливаясь, озвучивая все то, что творится у меня в голове. Я ничего не могу поделать со своим страхом, не могу справиться с ним, не могу…

Соберись. Перестань трястись и включи мозги.

Здесь нет профайлера – значит, тебя ни в чем не обвиняют.

Пока что.

Министр кладет на стол папку. Открыв ее, он аккуратно раскладывает на столе бумаги.

– Знаете, что это?

Я отрицательно качаю головой.

– Отпечатано на светлой бумаге. Значит… что-то важное, – вслух замечаю я. Самовнушение помогает: голос почти не дрожит.

Министр переводит взгляд на меня.

– Здесь собраны все ваши обращения к Советнику Моро. И они… весьма интересны. – Он откидывается на спинку стула. – Интересно и то, что вплоть до предыдущего собрания Совета она убеждала нас в том, что мы ничем не можем помочь силентам, что их состояние неизменно, и мы должны радоваться, что это так. Хотя каждый раз, обращаясь к ней, вы утверждали обратное и даже прилагали рекомендации.

Прервавшись, Министр берет одно из моих писем и подносит его ближе к глазам.

– «Мы называем силентов “погасшими”, считая, что в них угасли все чувства и эмоции, – но это мнение ошибочно, – читает он вслух. – Смотрителям следует как можно больше разговаривать с силентами, и со временем их эмоциональная реакция станет более заметной». И вот еще, это меня особенно заинтересовало: «Силенты обладают невероятной телесной памятью – это можно обнаружить, обратившись к деятельности, которой силент занимался в прежней жизни». – Министр откладывает письмо, вновь переводя взгляд на меня. – У вас хороший слог.

Невольно прикрываю глаза. Помню, как писала это письмо: тогда я была совершенно другим человеком.

– Мне казалось, что мои наблюдения могут принести пользу, – тихо говорю я скорее самой себе, чем Министру.

– Моро лишена статуса Советника и всех сопутствующих привилегий, – в голосе Министра звенит металл. – Ее судьбу решит Справедливость. Теперь необходимо разобраться с последствиями ее халатности… И здесь пригодится ваш опыт, – прибавляет Министр уже намного мягче.

Поднимаю на него глаза.

– Мне нужно вернуться к Смотрителям?

Я сама удивляюсь, как обреченно звучит мой голос. Неужели я настолько привыкла к Корпусу? Или же так сильно боюсь вернуться? Если сейчас он скажет «да», то я уже не смогу возразить.

К моему счастью, Министр отрицательно качает головой:

– Стратег сказал, что вы нужны Корпусу. – Улыбаясь, он разводит руками. – А кто я такой, чтобы перечить Стратегу? Ваш опыт Смотрителя… Я всего лишь прошу поделиться им.

Он кладет на стол передо мной небольшую вещицу. Это видеокамера.

– Запишите сюда все, что вы знаете о силентах.

# Глава 3

Солара доходчиво и со знанием дела разъясняет принципы первой медицинской помощи; она действительно хороший лектор, но я не могу сосредоточиться на ее словах, от меня ускользает смысл.

У нас больше нет Советника Моро.

Наверное, ее судьбе можно посочувствовать, но, пожалуй, пусть этим займется кто-то другой. Я закрываю глаза – и перед моим мысленным взором предстает Моро во время нашей первой и единственной встречи. Я смотрю на нее и понимаю, что она не станет признавать своей вины.

Ведь она считает, что все сделала правильно.

И я с ужасом осознаю, что мне ясен ход ее мыслей, что теперь я могу понять ее логику.

Чем больше Смотрителей – тем больше тех, кто освобожден от службы в Корпусе. Моро ничего не пыталась сделать для того, чтобы улучшить положение Смотрителей, и правильно: пускай Смотрители будут не в чести, ведь тогда больше людей достанется Корпусу. Скорее всего, она даже полагала, что таким образом помогает Корпусу, приближает день нашего возвращения домой. Я слышала, что у нее в Арголисе остались муж и двое детей, и она хочет вернуться к ним как можно скорее, но этого недостаточно, чтобы оправдать ее, ведь и силенты, пострадавшие из-за нее, тоже были чьими-то родственниками. Тогда, в Арголисе, у них был выбор: идти или остаться – и они пошли с нами, хотя знали, какая судьба ожидает их в конце пути. Они пожертвовали собой, и Моро для себя приняла эту жертву.

Вот только она ошиблась. На самом деле не так уж и сильно Корпус нуждался в людях.

«Этот фокус с Ускорением мог бы дать нам сейчас уже Третье, даже Четвертое поколение. Поставил бы Министр всех перед фактом: нужна армия, плодитесь и размножайтесь – и была бы у меня куча штампованных солдатиков, но зачем? – сказал Кондор. И добавил: – Несколько сильных диверсионно-разведывательных отрядов порой способны сделать намного больше, чем целая армия».

Мои размышления окончательно переключаются Кондора. «Ты лжешь каждым своим шагом», – сказал он, а затем назвал это Знанием. То, как Кондор говорит, те слова, которые он использует, все это еще больше отдаляет его от Нулевого поколения, он будто бы и не принадлежит к нему вовсе. Но при этом он Стратег, самый важный человек для Корпуса. Он подарил нам шанс на возвращение домой.

«Ты лжешь». После Бунта малодушных ложь превратилась в преступление. Справедливость строго следит за любыми ее проявлениями – профайлеры необычайно чувствительны ко лжи.

А теперь Кондор говорит, что только ложь может спасти нас.

Вот он, побочный эффект Справедливости: мы привыкли, что все должно быть на поверхности. Но для того, чтобы Корпус мог выгнать захватчиков, которые засели в нашем городе, придется переступить через это, заново научиться лгать, обманывать, притворяться кем-то другим, обрести способность адаптироваться, подстраиваться под окружение, скрывая свою настоящую сущность, свои чувства и эмоции. Кондор хочет, чтобы после мобилизации я помогла ему подготовить разведчиков-диверсантов, научила их тому, что умею сама – создавать ложное представление о себе.

Но я не имею ни малейшего понятия о том, как этому можно кого-то научить.

Вечером с этими словами я и захожу в зал к Кондору. Дорогу нашла сама, и это уже маленькая победа. Кондор пристально смотрит на меня, и я не могу понять, что именно отражается на его лице.

– А как ты этому научилась? – спрашивает он наконец.

Пожимаю плечами.

– Подумай, – продолжает он. – Это умение не могло появиться из ничего. Подумай, почему тебе приходилось притворяться? От кого ты пряталась?

– Силенты, – отвечаю я немного резко. – И я не пряталась от них, я всего лишь… Все дело в том… – Судорожный вздох сдержать не удается. – В том, что, хотя собственные эмоции у них проявляются совсем слабо, силенты очень восприимчивы. Когда я была спокойна – они тоже вели себя спокойно, но если меня что-то волновало, то с ними справиться было подчас невозможно. – Я вспоминаю, как испугалась, когда это обнаружила, как подумала: может, они как профайлеры? – Не сразу, но я поняла, что силенты реагируют только на внешние, невербальные проявления эмоций – жесты, движения… и со временем я научилась… не беспокоить их. – Я вновь вздыхаю. – Но я не уверена, что смогу научить этому кого-то другого.

– Сможешь, – улыбается Кондор, – еще как сможешь. До мобилизации у тебя еще есть время, чтобы осознать свое Знание и понять, как передать его другим.

Я вздрагиваю, услышав шаги. В зале появляется незнакомый мне курсант в форме, с шестом в руках.

– Надо же тебе как-то успевать за своим отрядом, – отвечает Кондор на мой вопросительный взгляд. – Или ты думала, мы с тобой только болтать будем?

Я едва успеваю поймать шест, брошенный Кондором в мою сторону, и привычно стискиваю его в руке. По крайней мере, сейчас я точно знаю, что нужно делать.

Та к проходит неделя. Вечерами после занятий я или до отбоя просиживаю в общей комнате, выполняя просьбу Министра, или спускаюсь в зал на тренировку к Кондору… после которой все равно сижу допоздна, делая записи на видеокамеру. Сначала это дается очень тяжело, слова находятся с трудом, я говорю сбивчиво, перескакивая с одной мысли на другую, – и приходится по несколько раз перезаписывать одно и то же. Все, о чем пытаюсь рассказать, внезапно становится таким важным – каждая деталь, каждый случайно пойманный эпизод, – что я не знаю, как мне собрать все эти разрозненные фрагменты воедино.

Помощь приходит неожиданно. Солара, заглянув к нам как-то вечером, обнаруживает меня перед камерой и дает дельный совет. Теперь перед каждой записью я составляю примерный план того, о чем собираюсь говорить, и выясняется, что я могу сказать очень много. Все это время я даже не догадывалась, что обладаю самым настоящим Знанием, которое всего лишь нуждалось в оформлении.