Олег Дивов - Стальное сердце Страница 30

В самом центре кризисного отпечатка лежал очень четкий и хорошо знакомый след. Тим мысленно выругался. Еще один замкнутый круг. В разрешении кризиса участвовал известный журналист Иван Иванович Гаршин собственной персоной. Проклятый язвенник Гершович.

Отец дышал медленно и размеренно. Тим быстро просмотрел еще несколько уровней его поля, но ничего вразумительного не обнаружил. «Проклятье, вся работа впустую. Отец просто напрямую связался с Гаршиным и попросил за Тимом присмотреть. Ни малейшей ниточки к Проекту. Никакой информации. Тьфу! Ладно, попробуем зайти сбоку. Посмотрим, не завалялось ли у папы в кармане чего-нибудь путного».

Тим протянул руку и вытащил из висящего на стуле пиджака отцовский бумажник. Вытряхнув из кармашка визитные карточки, «принюхался» и остолбенел. Гаршин и тут отметился. На одной из карточек он оставил след, ясно различимый, свеженький. Но карточка была совсем не его. Чтобы прочесть написанное, Тиму пришлось до боли сузить зрачки. Он все еще находился на самом глубоком уровне пси, и обычное восприятие давалось ему с трудом.

На карточке было написано: «Академия медицинских наук СССР. ЦНИИ нейрохирургии. Самохин Андрей Николаевич. Ведущий специалист». И ничего не говорящий Тиму номер телефона. АТС-459, это где-то далеко на северо-западе Москвы.

Тим раздраженно сунул карточку обратно в бумажник. «Нейрохирургия? Кем может быть этот э-э… ведущий специалист Самохин? Не понимаю. Устал, котелок уже совершенно не варит. Но тем не менее Гаршин дал отцу именно эту карточку. Уж не с ведущим ли специалистом Самохиным отец решил организовать мне встречу? Крепкие парни в белых халатах, смирительная рубашка, лоботомия, электрод в башку… Нет, не похоже. Психиатрам меня отец на растерзание отдаст, не впервой. А вот нейрохирургия – это слишком круто. Ладно, будем исходить из ленинского принципа «упремся – разберемся». Что-то мне эта АТС-459 не нравится. Что у меня с северо-западным направлением связано? Потом, потом…»

Тим убрал бумажник на место и повернулся к отцу. «Как же мне тебя заштопать? Нужно восстановить каким-то образом твою защиту, а то ведь ты развалишься, просочишься через синий кокон, вытечешь наружу весь и копыта отбросишь. Ты меня, конечно, чуть не замочил, но это еще не предлог к тому, чтобы стать отцеубийцей».

Любовники внизу отдыхали, подпитаться было нечем. «Могли бы и по второму разу начать». Тим хихикнул. До него вдруг дошло, что не начнут. Он так основательно «почистил» нижнюю квартиру, что в ней теперь не то что любовью заниматься, даже просто находиться было противно. «Ладно, и так справимся. Осталось недолго». Тим попробовал разобраться, как у отца формировалась защита, – и ничего не смог разглядеть.

Он раздраженно заерзал. «Проклятье, ведь чернота заползла внутрь! Неужели я не смогу ее как-нибудь вытащить?» Тим собрался и «щелкнул» запредельно, так глубоко, что заломило виски. «Ничего не вижу. Как будто и не было защиты. Съелась, мать ее так, проглотилась! А что же мне теперь?.. А?!»

Тим зарычал. «Только без истерики». Он нарастил защитный кокон и осторожно сжал его до размеров, которые имела черная мембрана. Отец задышал чаще, с его лица сошла восковая бледность. «Нормально.

Но ведь кокон долго не продержится сам по себе. Он намертво заякорен на мою энергетику. И если все оставить так, как есть, то отец будет постоянно через всю Москву тянуть из меня силы, чтобы не развалиться самому. Мы окажемся связаны толстенным канатом, и если отцу-то это будет до лампочки, то мне… Он же меня слижет, как леденец!»

Тим схватился за голову. «А если вот так?» Из последних сил он воткнул в отца несколько щупалец и принялся строить защитный кокон из собственных ресурсов клиента. С кем угодно этот фокус прошел бы нормально, но с бешеной энергетикой папули строительство шло чертовски медленно и страшно тяжело. Но получалось. Через двадцать минут Тим вобрал в себя ошметки прежнего кокона и, вытаращив глаза от усталости, держась за стену, выполз на кухню.

Дико хотелось есть. Тим вытащил из холодильника тяжелую кастрюлю и, ухватив ее обеими руками, принялся через край жадно хлебать ледяной борщ. Выгреб из хлебницы черствую горбушку и между глотками борща сгрыз ее, осыпая крошками стол. Выпил из горлышка несколько глотков водки. И, утираясь рукавом, поспешил обратно в гостиную.

Сергей Костенко спал, по лицу его блуждала мечтательная улыбка. Тим «щелкнул», внимательно «обнюхал» новую защиту отца, подпитывавшуюся от его собственных ресурсов, и нашел, что защита уже неплохо держит, а со временем нарастет прочная. Не развалится папуля.

Отец что-то пробормотал во сне. Тим поджал губы. Пережив энергетическую метаморфозу, отец действительно выглядел хоть куда. Теплый, мягкий, открытый к контакту, сильный. И совершенно здоровый человек. Но все-таки Тиму было страшновато. Он сотворил такое, чего не положено делать с людьми насильственным путем. Тим прислушался к своим ощущениям. «Решим, пожалуй, что отец это заслужил. Нечего было обижать ребенка десять лет подряд. А то, что на самом деле папуля этого не хотел, а всего лишь плевалось ядом его бессознательное… На это мы положим. С бо-ольшим прибором. И все тут».

Тим круто повернулся, и его так качнуло в сторону, что он чуть не упал. «Пора рвать когти. Чтобы успеть домой к тому моменту, когда папа очнется и позвонит мне насчет завтрашней встречи. Он ведь не помнит ничего. Слава богу, после энергетической атаки такого уровня начисто отшибает память. Что интересно…»

Тим замер, держась за дверной косяк. «Но ведь у Гаршина тоже должна быть местная амнезия! Или… Или нет. Гаршина я всего лишь ударил. Слегка тюкнул. Ну, поковырялся чуток у него в голове, за черную метку подергал… Он вполне мог запомнить наш разговор. А мою агрессию – нет. Просто у него должно было остаться впечатление, что я нахамил ему, поднялся и ушел. И тогда добренький язвенник вручил папе визитку некоего Самохина… Ох, не к добру все это».

Тим выпил еще водки на кухне, закурил и пошел одеваться. «АТС-459. Северо-западное направление. Почему меня это так беспокоит?!» Он еще раз посмотрел на спящего отца, открыл дверь и неожиданно вспомнил: «Конечно же! Когда я бил по оператору Проекта, «веретено» улетело именно на северо-запад…» Тима снова зашатало. «Скорее отсюда. Все обдумаем потом.

Но только что мне сказать отцу, когда он позовет меня на встречу?»

По коридорам Министерства культуры Тим двигался с трудом, преодолевая встречный поток чиновников, спешащих покинуть здание с окончанием рабочего дня. Он лениво «обнюхивал» людей, ища в их аурах черные метки. Это уже превратилось в привычку. Тим не вполне представлял себе, что сделает с меченым, попадись тот на его пути, но все нюхал, нюхал, нюхал… Меченых не было. По домам разбегалась бездарная мелкая сошка, не представляющая интереса для Проекта. Обычные клерки, озабоченные растущей инфляцией, отсутствием уверенности в завтрашнем дне, проблемами в семье, но никак не вопросами отечественной культуры. Люди как люди.

Приближаясь к кабинету отца, Тим плавно наращивал мощность пси-восприятия. «Если там будет опасно, тут же бью на поражение. Всех, кто подвернется». Перед самым кабинетом Тим активировал защитный контур, остановился и пробил стену зондирующим лучом. В кабинете сидели двое. Один – отец. А второй… «Ого! Нет, это не опасно. Но это, черт побери, интересно!» Тим без стука открыл дверь.

– А, Тимуля! – обрадовался отец, вставая ему навстречу. – Ну, чудесно. Слушай, я побежал, а вы тут с Андреем Николаевичем поговорите… Ты мне позвони вечером, ладно? – Он хлопнул сына по плечу и, просочившись мимо, исчез в коридоре.

Тим медленно прикрыл дверь, не отрывая взгляда от отцовского гостя. Перед ним сидел в мягкой расслабленной позе, уютно сложив руки на коленях, самый мощный сенс, какого только Тиму доводилось видеть в жизни. И его лицо показалось Тиму удивительно знакомым.

– Самохин Андрей Николаевич, – представился сенс, не вставая и не протягивая руки. – Присаживайтесь, Тимофей.

– Тимофей Костенко. Обычно меня называют Тим.

– Присаживайтесь, Тим, присаживайтесь.

Тим медленно подошел к столу и сверху вниз уставился на сенса. «Лет тридцать пять-сорок. Достойный противник. Сидит очень спокойно, правда, замкнув контур, но это у него инстинктивное. Не «щелкает», не суетится, вообще делает вид, что он обычный человек. Черной метки не наблюдается. Симпатичное лицо».

Сенс, в свою очередь, рассматривал Тима.

– Я слышал, ваше журналистское расследование зашло в тупик… – произнес он глубоким, бархатных тонов голосом.

– Вы не обычный сенс, – пробормотал Тим, осторожно садясь напротив.

– Что? – поднял бровь Самохин.

– Вы не обычный сенс, – повторил Тим.

Самохин небрежно пожал плечами. Но на лице его появилось озабоченное выражение. Похоже, он изначально настроился на беседу с позиции обычных людей, несенсов. И теперь не мог сменить заранее отработанную модель поведения. «Совсем ты, мужик, не гибкий, – подумал Тим. – А это скорее всего значит, что если ты и провокатор, то поневоле. Оч-чень интересно!»