Елена Ершова - Неживая вода Страница 30

Он подмигнул снова, на этот раз Игнату. Мотай на ус, мол.

В заброшенную избушку ведьмы Витольд вернулся, как и обещал — к новолунию. Привез ей в благодарность немного дичи, да круп, да прочей хозяйственной мелочи. Более всех, конечно, его возвращению была рада Марьяна — ей давно опостылели и непроходимые безлюдные чащи, и трескучий мороз, и все ведьмы с чертями вместе взятые.

Что же касается черта, то о разговоре с ним Игнат не рассказал никому, как ни упрашивала его пытливая Марьяна. К воротам он больше не выходил, да и к сараю тоже не тянуло — там теперь обосновался страшный постоялец ведьмы. Изредка оттуда доносился стук железа по железу, а в немытых окнах мелькали бело-оранжевые искры сварки, и что там происходило — никому не было ведомо, но до самого своего отбытия черт никому не показывался на глаза. Не увидел его и Витольд, только рассказывал, как встретился ему по дороге снежный вихрь: "Видать, нечистый дух мимо пронесся".

На прощанье Витольд отдал Игнату свою дорожную карту и немного денег на расходы.

— Вам надо до дома добраться да свою жизнь обустраивать, — сказал он. — Сосновец — единственный городок в Опольском уезде, где железнодорожная станция есть. Поезда тут ходят нечасто, но с пересадками доберетесь. Вы, я так понял, в Новую Плиску собрались?

— Не в Солонь же! — хмыкнула Марьяна. — Дома и стены помогают, а на первое время Игнат может у нас пожить. Правда, Игнаш?

Она обратила к нему улыбчивое лицо, но парень промолчал. В кармане его парки притаилась скрученная в тугой рулон карта, а на шее на вощеном шнуре висел амулет — трехгранная металлическая пластина с вырезанным на ней причудливым вензелем. Подарок черта.

Попав в город, Марьяна повеселела и преобразилась — по-модному переплела косу, приоделась в новое шерстяное платье и удобные меховые сапожки. От тепла и сытости ее лицо покруглело и зарумянилось, а в глазах появились прежние озорные бесенята. Тогда Игнат будто впервые ее увидел, и удивился преображению.

"Да как же я мог позабыть, что она такая красавица?" — думал он, улыбаясь в ответ теплой и спокойной улыбкой, пока они вдвоем прогуливались до станции, чтобы узнать расписание поездов и приобрести билеты на Марьянову родину.

Именно в Сосновце, этом маленьком городке, наполненном гомоном детворы, перезвоном весенней капели и шумом проезжающих мимо автомобилей, сердце Игната начало потихоньку оттаивать. Будто бы не было ни страшных шрамов на спине, ни охотничьей заимки, ни ведьмы с ее страшным покровителем, чьи слова шелестом опавшей листвы втекали в Игнатовы уши и копились внутри, разлагая его душу и помыслы, будто змеиный яд.

Не было и призрачной Званки — не ждала она его подле ворот и не являлась в снах. Может, спугнула ее городская суматоха, или образ окончательно вытеснила из памяти похорошевшая Марьяна.

— У-у, только в конце недели, — огорченно произнесла девушка, отойдя от окошка диспетчера и недовольно надув порозовевшие губы. — И верно сказал Витольд, нечасто тут поезда проходят.

— Пусть нечасто, а все не тайга, — возразил Игнат.

Марьяна поглядела на него с прежней лукавинкой, с благодарностью положила теплую ладонь на плечо.

— Вот увидишь, как ты моим родителям понравишься, — сказала она. — Тем более, когда расскажу, что нам пережить пришлось, да как ты меня от смерти спас…

— Ну, уж и спас! — усмехнулся Игнат.

Но искренний порыв девушки был ему приятен.

Тайком от Марьяны он тоже изучил расписание поездов, но тех, что следуют с востока на запад по железнодорожной линии Заград — Преслава. Где-то там, чуть ли не на границе с Шуранскими землями, в глухой тайге да болотах, куда давно не ступала и нога человека, вила свое гнездо вещая птица. Но где именно находилась ее обитель, Игнату узнать не удалось, однако он не слишком удивился этому — если бы навь знала, то давно налетела бы на заповедные места черным вихрем.

От станции к гостинице они возвращались уже в сумерках: по пути Марьяна затащила парня на выставку картин оричского художника Кештыча. Его картины в основной своей массе представляли зимние пейзажи и были выполнены в серо-сиреневых тонах, что оставило в душе Игната какой-то тяжелый, неприятный осадок.

— Я больше люблю яркие цвета, — признался он. — Серости и так в жизни хватает.

Марьяна засмеялась и назвала Игната глупышом, а он не обиделся, только улыбнулся ей добродушно. Потом они постояли на мосту, глядя поверх перил, где над черепичными крышами сливовым соком наливалось небо. Игнат вдохнул свежий, немного кисловатый запах городской жизни. Кое-где уже зажигались огни, а изредка снующие по улицам машины смешивали снег и песок в однородную грязевую кашицу. В одном месте Игнату пришлось подхватить Марьяну на руки, чтобы она не запачкала новые сапожки в одной из широко разлившихся и запрудивших улицу луж. Девушка довольно захихикала и пропела:

— А силушка-то богатырская к тебе вернулась! Не зря, значит, у ведьмы в гостях побывали.

— Еще как не зря, — серьезно ответил Игнат.

И, опустив Марьяну на сухую мостовую, украдкой потрогал подаренный чертом амулет.

На миг у него появилось какое-то неприятное, гнетущее чувство, будто за ними кто-то следует по пятам. Игнат оглянулся, но не увидел никого — только мимо прошла компания хмельных парней, и, поравнявшись с Марьяной, один из них отпустил в ее адрес сальную шуточку. Девушка покраснела от возмущения, а парни загоготали. Игнат шагнул было следом, но Марьяна ухватила его за руку.

— Да брось, не связывайся! — громким шепотом упросила она. — Что с пьяных возьмешь? Нам тут не век проживать, авось, скоро уедем.

Игнат послушно остался на месте, но все же тяжелым взглядом проводил удаляющуюся компанию, пока та не скрылась за ближайшим поворотом.

— А все же, — угрюмо сказал он, — прошли те времена, когда из меня можно было дурачка делать.

Он покачал головой и повернулся к Марьяне. Та почему-то отступила, ее глаза округлились, уголки губ задрожали и поползли книзу.

— Иг… нат, — жалобно произнесла она, и голос ее надломился.

Он растерянно остановился, еще не понимая, чем вызвана такая реакция. А потом почувствовал, как на его плечо легла грубая ладонь, и в бок уткнулось что-то острое.

— Молчи, — произнес прокуренный голос.

До Игната долетел густой запах перегара и пота, он хотел обернуться, но чужая рука больно перехватила его за локоть.

— Ты лучше не дергайся, — посоветовал незнакомец. — А то сделаю дырку, потом не залатаешь.

Он хрипло засмеялся, и обратился уже к Марьяне:

— Ты, курва, давай сюда добро. Все, что есть. И не дергайся, иначе обоим не поздоровится.

— Какое… добро? — пролепетала она, отступая еще на шаг.

Игнат почувствовал, как незнакомец ослабил захват, но лишь для того, чтоб угрожающе махнуть ножом перед глазами Марьяны.

— Дуру из себя не строй, — прохрипел грабитель. — Деньги давай, да побрякушки. Да и шубейку свою не забудь! Тебя это тоже касается, — он встряхнул все еще оторопевшего Игната. — Давай-давай! Некогда тут рот разевать!

И смачно сплюнул в снег.

Дрожащими пальцами Марьяна принялась расстегивать свою шубу. Игнат слегка повернул голову и снова почуял тяжелое дыхание незнакомца, смесь табака и сивухи. Знакомый запах. Так пахло от Касьяна, когда лезвие ножа чертило первые борозды между лопатками.

— Куда собрался? — прорычал грабитель, встряхивая Игната за ворот, и добавил насмешливо. — Дурак!

Игнату показалось, будто ему дали пощечину. По спине прокатилась горячая волна, будто разом разошлись недавно затянувшиеся рубцы, и мир треснул. Узкие улочки слились в одну сплошную черную пелену, фонари выросли до неба, ощетинились ветками.

"Режь!" — утробно взревела навь.

Тогда Игнат отклонился и резким ударом локтя с разворота двинул под ребра. Грабитель зашипел от боли и злобы, его руки соскользнули с Игнатова плеча. Тот вывернулся из захвата, схватил мужчину за одежду, дернув на себя и вниз. Пытаясь удержать равновесие, грабитель уцепился за куртку Игната, но получил ударом колена в живот. Нож беззвучно повалился в снежную кашу, блеснул в тусклом фонарном свете, будто выпавшая металлическая коронка.

"Режь…" — прошелестел налетевший ветер.

Падая вслед за грабителем, Игнат ударил его кулаком в лицо. Под рукой хрустнул сминаемый хрящ носовой перегородки, и лицо мужчины перекосило, окрасилось в темный пурпур, как в щетину, и стало вдруг похожим на лицо дядьки Касьяна.

"Грешные мы, — плаксиво сказал он. — А ты между нами праведник".

Игнат сжал зубы и ударил снова. Лицо Касьяна смазалось и стало похожим на егеря Мирона. Ударил — и теперь это был не Мирон, а Егор. Ударил — и черты лица исчезли вовсе, осталась только хохочущая неживая маска, а в прорези рта сверкнули заостренные акульи зубы.