Воспитанник орков. Книга третья (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич Страница 30

Это были кочевники, перегонявшие огромные стада овец с летних пастбищ, расположенных где-то высоко в горах, на зимние, в низинах. Домом для них служили огромные шатры, сделанные из черного войлока. Внутри шатра помещалось несколько поколений и, что удивительно, всем хватало места. Шатер можно было собрать за считанные минуты, и уложить на телеги с высокими колесами, в которые были запряжены зукки — небольшие горбатые быки.

Спали все на тонких тюфяках, набиваемых сухой травой, а вместо столов расстилали посередине шатра войлок. Все имущество кочевников — одежда на теле, медные котлы — многократно латаные, но передававшиеся по наследству как фамильные драгоценности, деревянные тарелки и ложки, глиняные кружки.

Это были вообще удивительные люди. За все время пребывания у кочевников, Данут не заметил, чтобы они молились каким-нибудь богам, или приносили им жертву. Не было у них ни жрецов, ни шаманов. И, не похоже было, чтобы у них были какие-нибудь правители, или хотя бы старейшины. Кажется, была только мудрая старая женщина, которую время от времени спрашивали — какая будет погода, но не больше. Что делать, куда идти, как ухаживать за овцами и зукками, передавалось от отца к сыну, и от матери к дочери.

Кочевники ночевали в шатрах и зимой, и летом. Но Дануту спать в душном шатре, да еще при теплой погоде не хотелось. Одолжив кусок войлока, он предпочитал проводить ночи под открытым небом.

Данут не заметил отличий в одежде мужчин и женщин. И те, и эти носили штаны. Ну, так даже удобнее бегать за овцами.

Главным богатством для кочевников были овцы. Их доили, получая из молокапростоквашу, сбивали масло, делали сыр. Вычесанную по осени, а по весне состриженную шерсть можно было продать, обменять на необходимые товары. Но самым главным было изготовление войлока, когда все ту же шерсть тщательно мыли, вычесывали, а потом, растягивали на раме, пропитывали горячей водой с мылом и топтали. Эту процедуру повторяли многораз, пока не получался войлок, служивший едва ли не вечность! Из него потом делали ковры и шатры, куртки и шляпы, пользующиеся огромным спросом у моряков. Войлок и овечьи шкуры выменивались у оседлых крестьян, главным образом на зерно, из которого пекли лепешки, на крупу, из которой варили кулеш, на соль, да на кое-какие овощи.

Не пропадали даром даже и «отходы жизнедеятельности», которые собирали, смешивали с сухой травой, сушили, а потом использовали как топливо.

Питались кочевники очень скудно — простокваша и сыр, лепешки с диким луком, иногда рыба, если издалека приезжали рыбаки, чтобы поменять рыбу на войлок. Кулеш варили два раза в неделю, но он был отменно вкусным.

Мяса почти не ели. Разве что — на большие праздники, случавшиеся пару раз в году, на свадьбы, да на похороны. Мяса доставалось по небольшому кусочку, но всем поровну.

Удивительно, но как ласково кочевники обходились с животными. Данут ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из кочевников (даже подростки!) ударил зукку, или пнул овцу.

Пасти стада людям помогали собаки — огромные, добродушные великаны, обросшие длинной шерстью. Но горе было волку, осмелившемуся приблизиться к отаре. Только зимой, когда волки сбивались в стаи, они осмеливались атаковать стада, одновременно отвлекая собак, и пытаясь задрать как можно больше овец.

Потихонечку Данут начал помогать людям, оказавшим ему помощь. Да что там — спасшим ему жизнь. Еще не окрепнув, как следует, он начал собирать вместе с женщинами навоз. Вроде бы, занятие не очень достойное для мужчины, но никто и не думал смеяться, или подначивать. Каждый делал то, что он способен делать. Не было деления на мужскую, или женскую работу. Овец гнали все вместе, все вместе их вычесывали и стригли. А готовил тот, кто на данный момент оказывался свободен и, неважно, мужчина это был, женщина, или ребенок.

Правда, нашелся кое-кто, кто время от времени «выдавал» в сторону Данута либо порцию заливистого смеха, либо какую-нибудь незамысловатую шутку. Ну, умный человек уже догадался, что это была особа женского пола. Чисто внешне — совсем девчонка, но как успел узнать Данут, это была совсем еще юная вдовушка, потерявшая мужа в снежный буран. Увы, в степи такое бывает. Мужчина отправился искать отбившихся от отары овец, не взяв с собой верную собаку. Овцы вернулись сами, а пастуха отыскали лишь по весне, когда сошел снег. Трудно сказать, что пережила молодая женщина, когда увидела обезображенное тело своего мужа, которое удалось опознать лишь по медному браслету, подаренному женой на свадьбу. Старшие говорили, что женщина словно бы «замерзла». Ни с кем не разговаривала, не улыбалась. Боялись даже, что наложит на себя руки. Жусан, как звали молодую женщину, спасалась тем, что ухаживала за увечными или больными овцами, отпаивала из рожка новорожденных ягнят, помогала занедужившим собакам и людям. Когда в степи отыскали полуживого незнакомого парня, именно она принялась ухаживать за ним. Так, потихонечку она «оттаяла» и ее сородичи уже одобрительно поглядывали в сторону молодого парня. Может, это судьба? А парень... Когда его подобрали, он был кожа да кости, но когда он встал на ноги, немного отъелся и окреп, стало понятно, что он сильнее любого из мужчин в стойбище. Однако, пока он только собирал навоз, помогал управляться с овцами. И ничем иным себя не проявил.

Но вскоре для Данута представился случай отличиться. Однажды вечером пропала одна из собак — молодая псица и, как ее не искали, отыскать не могли. Народ был расстроен, потому что собаки были все равно, что члены семьи. И тут Данута осенило. Если он может посылать «мыслеформу», то почему бы не попробовать сделать обратное? То есть, попытаться получить сигнал (ну, как бы правильнее сказать?), или зов от самой собаки. Ведь она же (если жива!), сидит где-нибудь, пытаясь привлечь к себе внимание. Но если она не может сказать (ну, залаять, какая разница?), то все равно она сейчас думает о своих хозяевах.

Не говоря никому ни слова, Данут дождался, когда стадо погонят дальше, а сам вышел в степь и начал внимательно вслушиваться. Голоса собаки он не услышал — ни лая, ни поскуливания. Может, псица и издавала какие-то звуки, но из-за блеяния овец, шелеста ветра они были не слышны. Но тут воспитанник орков уловил еле-еле узнаваемый позыв. Показалось, что где-то потерялся ребенок, а теперь ему темно и страшно. Данут попытался вспомнить, как выглядела собака, но он, покамест, был не настолько сведущ в опознании животных и, посему, сумел сформировать в мозгу только образ большой собаки. Большой и мохнатой.

Удерживая образ, он начал тихонечко поворачиваться вокруг своей оси и, чудо! — услышал жалобное поскуливание, появившееся в его голове. Стало быть, псица сумела увидеть «мыслеформу» и откликнулась на нее. Стараясь выдержать направление, не сбиться с пути, Данут пошел навстречу шуму в голове, а он становился все сильнее, а потом воспитанник орков увидел дыру в земле, откуда поскуливание было уже не мысленное, а настоящее.

Не жалея рук, обламывая ногти, Данут начал расширять яму, где и обнаружил пропажу. Судя по всему, бедняжка залезла в эту нору и повредила лапу, а в попытках вылезти еще и наглоталась земли, потому и не могла дать знать о себе.

Вытащив бедняжку, Данут прижал ее к себе, поднял на руки и понес. Псинка была довольно увесистая, но воспитаннику орков даже в голову не пришло ставить ее на лапы и заставить идти самостоятельно. Так вот и нес ее на руках, а собака дрожала и прижималась к человеку, словно ребенок, потерявшийся, а теперь отыскавший свою мать!

Встречать Данута выбежали и люди, и собаки. Товарки «пропажи» уже недовольно толкали подругу носом — мол, становись на землю, и не позорься, что люди скажут? Но воспитанник орков отнес собачонку на повозку, где была «лекарка». Убедившись, что переломов нет, а лапа только ушиблена, Жусан отпустила собаку.

Перед тем как убежать, псица подбежала к Дануту и, виляя хвостом, принялась заглядывать парню в глаза, подпрыгнула, положив ему лапы на плечи, отчего тот едва не упал, а потом лизнула его в щеку. Народ, обрадовавшийся, что член их большой семьи нашелся, радостно засмеялся, а громче всех смеялась юная вдова.