Игорь Вардунас - S.W.A.L.K.E.R. Байки из бункера (сборник) Страница 31

Старик доброжелательно кивал головой в такт велеречивым словесам, внимательно слушая самолично придуманную когда-то пьяную белиберду. А что, даже мелким божкам полагаются предсказания, видения и откровения!

Но дослушать вдохновенный бред ему не дали.

– Ээ, братка, слышишь? Уважаэмий, базар ест!

Михалыч собирался было вспылить, за то что его отвлекают от важных дел, но, узнав своего единственного любимца, обитающего в здешних дурных краях, сменил гнев на милость.

– Вазген Вартанович, вай-вай, зачэм так нихарашо паступаэшь? – старик откликнулся в тон любимцу. В свое время он потратил уйму времени, обучая того «русско-кавказской» речи, зато сейчас пожинал плоды своих трудов: каждая беседа с местным полиглотом неизбежно улучшала настроение, вне зависимости от темы разговора. – У нас тут палёты-шмалёты, панимаеш, пастароним нэту входа. Катэгорически!

– Какой-такой пастароний, батоно Михалыч! Обидеть хочешь старого друга, да? – «старый друг» насупился, от чего его надбровные мешки самопроизвольно раздулись, а хоботок закрутился против часовой стрелки – верный признак обиды и раздражения. – Я к тибэ с дилавым придлажениэм! Вах, ни придлажениэ, а целый бизнес-шниблес, мамой клянус! Сами Нибиса миня к тибе атправили!

Синекожий с несвойственной его соплеменникам грацией извлек из-за спины бутыль, на треть заполненную мутновато-бурой жидкостью, – она источала настолько сногсшибательный «аромат», что у старика немедленно защипало в глазах, – и с торжествующим видом протянул Михалычу.

– Прымы ат всиго сэрдца, братка! И ни аткажи в малом… Ашотика, кравыночку маю, наслэдника нэнагляднога атстрани-

ат палётов, да? Ну какой он Избраный, балбэс и лодирь, мамой клянус!

– Да тихо ты! – зло оборвал Михалыч, пряча презент за пазухой. Конечно, откат был еще тот – дерьмо, если честно: не бормотуха, скорее термоядерное слабительное на три «нескучных дня». Однако Вазген никогда в зажиточных синежопых не числился, уж чем богаты… да и как откажешь «старому другу». – Иди давай, пазоришь толька!

– От спасиба тибе, добрий чилавэк! Вазген Вартанович добра ни забиваит, в агонь и в воду пайду за табой, батоно Михалыч, мамой клянус!

Но старик уже не слушал.

Когда на взлетном поле помимо уклонистов остались лишь Янки Дудль и Лох Несс, впору было хвататься за голову. Пришло время отправлять в полет последнего «счастливчика», но память-предательница так и не выдала Михалычу имени того, чью неприкосновенность оплатили мутанто-родители. Что делать? Что делать?!

Когда пасует здравый смысл, молчит логика, а память изо всех сил делает вид, что она совершенно не при делах, остается последнее средство. Не особо надежное и верное, но за неимением вариантов… Михалыч решительно сунул руку в карман, нащупал там кругляш побольше да посолиднее и вытащил на свет довоенный пятирублевик.

– Давай, Фортуна, бери все в свои шаловливые руки. Решка – Дудль, Орел – Лох.

Старик высоко подкинул монету, затем поймал ее на открытую ладонь, которую тут же крепко сжал. Поднес вплотную к близоруким глазам и лишь тогда разъял свой захват.

– Ну вот… Лох, он и есть лох, даже если орел…

Лох Несс готовился к взлету долго – уклонисты давно сбежали домой, радуясь счастливому избавлению от всеобщей повинности, но Михалыч не торопил уродца: свою долю невезения тот отхватил сполна.

Закончив приготовления и предстартовую разминку, Несс с неблагозвучным именем (а других Михалыч никому и не давал) с места взял хороший разбег и, постоянно взвинчивая темп, стремглав бросился по взлетной полосе вперед, навстречу пропасти.

«Хорошо идет, красиво», – отметил про себя старик. Это не помешало ему достать из-за уха огрызок карандаша и прицелиться в прозвище отлетающего синежопа. Лох шел в списке последним, «вернее, крайним» – быстро поправился Михалыч и вновь вернулся к созерцанию взлета, покуда оставив надпись «Лох Несс» в неприкосновенности.

– Лох, шасси убирай! Молодца! Крылами, крылами работай! Ногами пружинь! Резче, резче! Красава! Жми! Отрыыыыыыв!

Тушка синежопа рванулась прочь от земли и…

– Твою-то гребанную мутоматушку! – прошептал человек, ошалело глядя на поднимающегося над пропастью мутанта. Лох Несс орал, как резаный, срался на лету от страха, но продолжал держаться в воздухе. Какое там держаться – он летел!

– Охренительный я нострадумус, – Михалыч яростно, всей пятерней, почесал свою седую, провидческую голову. – Только Избранного нам для полного счастья и не хватало!

Что случится с синежопами, когда они узнают о досадном летном инциденте? Когда окончательно уверуют в собственные силы и способность летать? Чем все это обернется для людей? Старик не знал. А главное – знать не хотел.

Старая «берданка», тысячу лет не использовавшаяся по назначению, лишь служившая Михалычу причудливым посохом-костылем, сама собой оказалась в руках. Единственный патрон. Один выстрел – один Избранный, курс нынче такой, иначе… Старик прицелился.

– Стоооой, сука! Не стреляй! – хорошо знакомый голос, но…

Додумать Михалыч не успел – винтовка, выбитая из рук мощным ударом, отлетела на землю. Владелец, не удержав равновесия, последовал за ней и оттуда изумленно выдохнул:

– Вазген?!

– Что же ты, тварь гуманоидная, творишь?! – Вазген Вартаныч орал на чистом русском, потешный кавказский акцент исчез в неизвестном направлении. – В ребенка целишься, урод?!

– Вартаныч, чего кричишь? – Старик, чертыхаясь и охая, поднялся. – Все ущелье завалено вашими заморышами. Подумаешь, плюс-минус один…

– Внизу сеть натянута, тупой ты дебил! Думаешь, кто-то даст гробить своих детей на забаву отмороженному пришельцу?!

– Кто тут пришелец – это очень большой вопрос, – Михалыч с ненавистью уставился на взбешенного синежопа. – Лично я – на своей земле!

Хоботок Вазгена вытянулся во всю немалую длину и мелко задрожал, то сокращаясь, то вновь увеличиваясь, что в переводе на человеческий означало глубочайшее презрение.

– Когда ты грохнулся с неба на свою землю, мы тебя выходили, починили, на ноги поставили…

– …на цепь посадили, – перебил его старик.

– Скажи спасибо, что не в клетку! С нашими сородичами вы именно так и обходитесь. Мы слишком долго терпели тебя и потакали твоим тупым выходкам… Изо всех сил пытались наладить контакт, узнать людей получше. И, наконец, узнали: вы – бесперспективная ветвь эволюции, бесполезная, но, к счастью, исчезающая форма жизни, ненавидящая все вокруг. Для венца творения вы слишком жестоки, ленивы и невежественны, вам ничего не интересно, кроме пьянства и мздоимства. За столько лет не выучить ни одного слова на нашем языке, не запомнить ни одного имени – ты хоть знаешь, как называется наше племя? «Синежопы» – это неправильный ответ! А сегодня ты поднял оружие на ребенка…

Михалыч равнодушно пожал плечами:

– Глупо судить обо всех людях по одному желчному старику со скверным чувством юмора. Впрочем, бог вам судья. Что теперь? Убьете меня?

– Ты так ни хрена и не понял, человек. Мы не отбираем жизни у разумных существ. Даже у таких маньяков и детоубийц, как вы.

– Ну так что со мной будет, о гуманный синежоп?

– Ничего. Вали домой, контакт между культурами не удался, все свободны. Я пришлю кого-нибудь, с тебя снимут цепь.

Старик криво ухмыльнулся и тяжело опустился на землю.

– Не утруждайся, как-нибудь сам управлюсь.

Он долго копался в карманах, пока, наконец, не обнаружил искомый кусочек гнутой проволоки. Всунул ее в замочную скважину, провернул и без труда снял железный обруч с ноги.

Хоботок синежопа дернулся и с резким свистом втянулся. Михалыч хорошо знал этот аналог человеческого «вздрогнуть от неожиданности» и потому вновь ухмыльнулся, на этот раз удовлетворенно. Он был доволен произведенным эффектом. Оставалось только добить заносчивого мутантишку.

– Шпчь вщщьщ фьфьы щпщшшшш, – старик издал ряд клокочущих звуков и с коротким смешком закончил, – чщффффьыт!

Крошечные фасеточные глаза Вазгена полезли бы на лоб, имей они такую возможность. Но из орбит они точно чуть не выскочили!

К чести мутанта, он быстро взял себя в руки, вернее, в единственную руку. Укоризненно качнул непропорционально большой головой и широко растянул толстые губы – улыбались синежопы в точности как люди.

– И тебе не хворать, – произнес он в ответ на прощание Михалыча и, подражая тому, добавил: – Образина ты бледножопая.

Человек хмыкнул и, махнув рукой, быстро зашагал прочь. Но, не пройдя и тридцати метров, обернулся и громко сказал своему бывшему любимцу:

– Сетка ваша в ущелье – полное говно, каждый год ее латаю. Не забывай натяжение проверять да прогнившие нити менять. И еще: обними от меня детишек из летной школы, я буду скучать по их страшным рожицам.

Когда старик исчез вдалеке, а пыль, поднятая им, улеглась на дороге, Вазген поднял из грязи «берданку», извлек из нее патрон и с удивлением, медленно переходящим в облегчение, уставился на безобидную резиновую пулю.