Запертый (СИ) - Михайлов Дем Страница 31

Может психануть и уйти? Вонь настолько сильная, что мне отбило обоняние. Но переносицу ломит нещадно — и это суммируется с приступами тошноты и головной болью. Хотя тянет блевать не только мне — трое уже опорожнили желудки, остальные вот-вот последуют их примеру.

— Живее, сурвер Амос! Чего застыл на месте? Денежки так легко в этой жизни не даются!

Может психануть и уйти? Эта почти ядовитая грязь уже покрыла меня с головы до ног, проникла под пластыри и повязки, попав в каждую рану и ссадину. Жжение уже поутихло и почти незаметно на фоне трещащей от боли башки…

Да… я могу уйти прямо сейчас. И пошло все к черту — вместе с той сурверской взаимопомощью, которую я пока в своей жизни и не видел ни разу. Но… я ведь сам подписался на эту работенку. Лезть в вонючее дерьмо — мой выбор. Раньше меня заставляли бригадир и моя трусость. И я подчинялся. Но сейчас я сам решил, предварительно выбив себе отличнейшие условия — пожалуй, лучшие в моей жизни.

Так что…

— Сурвер Амос!

Наклонившись, я зачерпнул ведром жижи, чуть повернулся и передал его назад. Стона я не сдержал. Ребра отозвались мучительным спазмом, обещающим мне все круги ада. Я рассмеялся. Хрипло, во весь голос, не обращая внимания на скрестившиеся на мне лучи чужих налобных фонарей, в то время как мой собственный луч бил в заляпанный дерьмом потолок. Из дерьма торчала удивленно раскрывшая рот тухлая рыбья голова, что тоже смотрела на меня.

— Все… — выдохнул кто-то почему-то облегченно — Вот он и потек чердаком…

— Потекла твоя задница — буркнул я, цепко хватая прилетевшее ко мне второе ведро и окуная его в центр грязевого омута — Р-раз!

Полное до краев ведро с тяжелым чавканьем вылезло из тухлого болота, проделало полукруг и уперлось в протянутые рукавицы стоящего за мной.

— Два! — едва выпустив первое ведро, я вскинул руки и поймал второе, летящее мне прямо в голову. А ведь швырнул его бригадир, взяв из стоящих рядом резервных. То ли хочет наконец-то пробить мне башку под благовидным предлогом, то ли просто убыстряет и без того тяжкий темп, спеша проведать как там его избалованный сыночек с пораненной коленкой…

Я снова захохотал и вот чудо — во мне разом все перестало болеть. Нет, я понимал, что это иллюзия. Просто измотанный разум, похоже, решил ненадолго прервать свои мучения и попросту начал игнорировать посылаемые израненным телом сигналы. Что ж — мне же лучше! Если это поможет продержаться хотя бы полчаса — стандартная норма для впередистоящего или поднимающего — то я только рад… я только рад…

Полчаса я продержался. Мог бы и чуть больше — как я всегда и делал в прошлом, уматываясь на самом тяжелом фронте работ, потому что стеснялся напрягать других — но что-то внутри головы властно шепнуло и я громко оповестил, что пора кому-то другому мочить яйца в рыбной тухлятине. И снова это туповатое удивление на грязных лицах работяг. Как так? Амос терпила вдруг вспомнил о своих правах и даже не побоялся их озвучить? А следом за удивлением на их лицах ненадолго проявилось злобное недовольство и скрыть его сумел далеко не каждый. О да… я вас понимаю… Ведь если главный терпила перестанет работать за двоих — эту норму придется выполнять кому-то другому. А ведь все привыкли работать меньше, а получать столько же или даже больше… Ведь раньше меня то и дело пододвигали если и не от нормальной денежной ставки, то от выбора хороших… О! Точно!

— В этот раз первым свой бонус выбираю я! — громко, отчетливо и без малейшей вопросительной интонации озвучил я на весь бетонный путепровод, что отозвался ехидным эхом — Мое право! Моя очередь! Да, бригадир Паттари?

— Да… — уже почти безразлично отозвался тот, поднимаясь по лестнице, чтобы сменить измотанного поднимающего — Твое право… да…

На этот раз от меня все разом отвернулись ненадолго. И тоже по понятной причине. Ведь терпилу можно использовать разными способами. В моем случае чаще всего я пролетал мимо хороших бонусов. За такую вод адскую работенку род Якобсов всегда платил щедро и не скупился на бонусы. И не всегда это была просто жратва. Старые, но целые и крепкие комбинезоны, обувь, поясные ремни, неубиваемые кожаные поясные сумки, дешевые, но крайне популярные электронные часы в непромокаемом пластиковом корпусе и с почти вечной батарейкой. И в таких вот проявлениях щедрости даже бригадир не мог постоянно выбирать первым. Тут все соблюдали святую очередность. Ага… все кроме меня. Как только доходила очередь выбирать мне, так бригадир, чуть смущенно покашливая, оповещал меня, что мол вон тому сурверу, твоему брату и коллеге, сейчас это право нужнее — у него родился сын, дочь, а может внучатая племянница обосралась чем-то зеленым и нужны дорогостоящие медицинские тесты… или просто у него депрессия, потому что развелся с женой или она ему изменила, а он ее любит и не в силах расстаться, ведь сурверская любовь навсегда… И чтобы ему стало легче — ты, Амос, уступил бы ему свое право? Уступишь? Вот спасибо. Но вторым ты быть, конечно, не можешь — ведь это право принадлежит кому-то другому, кто очень и очень ждал этого сладкого мига.

А я сука будто не ждал…

Но я всегда молча кивал. И почти всегда оказывался последним. А затем также молча сгребал со стола какую-нибудь хрень стоимостью в пять-шесть динеро, кою продавал максимум за трешку. Вот и вся награда за порой шестнадцатичасовую адскую смену…

— Р-раз! — приняв ведро, я передал его стоящему за мной Нурлану — Р-раз!

Темп ускорился, ведь позицию впереди занял еще не настолько умотанный парень. Ведро за ведро мы добывали из этой долбанной шахты, подавая их наверх, где они опрокидывались в огромный передвижной бак на колесах. Как только мы его заполним доверху, сидящие там наверху рыбаки укатят опорожнять тару, а мы получим минут пять отдыха. Но не больше — стоит пробыть без движения чуть дольше и усталое тело тут же воспротивится новой нагрузке.

— Р-раз…. Р-раз!

Ведро за ведром… движение за движением… отупелое тело двигается на автомате, сознание ушло или даже провалилось куда-то в сумрак, где и затихло. В голове ни единой мысли, лишь что-то вспыхивает и гаснет, вспыхивает и гаснет… А я продолжаю передавать ведра с грязью, затем отдыхать стоя, а иногда делая пару шагов вперед, чтобы сменить позицию и все это время в погруженной в сумрак голове что-то вспыхивает и гаснет, вспыхивает и гаснет…

Почти десять часов — вот сколько времени нам понадобилось на адскую работенку. Хорошо, что мы этого не знали, пока не освободили путепровод полностью. А когда нам сообщили сколько часов мы проработали, то на удивление уже не было ни сил, ни желания. Плевать…

Кое-как поднявшись, частично отмывшись прямо в одежде под дармовым теплым дождем из гусака, что торчал из кафельной стены рядом с главным огромным садком, я сполз по стене и замер под водным напором, тупо глядя, как грязные ручейки воды стекают в бывший бассейн. Вода тратилась щедро, но всем было плевать — техническая вода так и так уходила в рыбные садки, так что потерь никаких. Поэтому никто из пяти вечерних работяг нисколько не возражал. А еще они приготовили рыбные бутерброды и два больших термоса — с чаем и кофе. Металлические стулья с дырчатыми сиденьями выстроились в ряд — такие не страшно испачкать. Вот только за стол никто не спешил — выползшие из-под душа работяги вытянулись прямо на бортике бассейна и затихли бездвижно. Да… раньше я поступал точно также. Лежал так час, иногда два, а потом, еле-еле поднявшись, я ме-е-едленно плелся домой и там вырубался до следующего утра. Так было раньше. Сейчас же я заставил себя подняться и, держась рукой за стену, доковылял до стола, уселся, взял первый попавшийся бутерброд и целиком отправил в рот. Бутерброд вонял тухлятиной. Стол вонял тухлятиной. Я сам вонял тухлятиной. И даже кофе источал зловоние… обоняние будет поражено еще где-то сутки… Попробую прожевать такую вонючую еду. Но я прожевал, проглотил, запил кофе и взял следующий бутерброд, действуя как машина. Я сожру весь этот дармовый ужин… а потом можно и поспать…