Дмитрий Манасыпов - Чистильщики пустошей Страница 32

А потом ему стало не до этого. Сильный удар, пришедший сверху, чуть не вбил шлем в голову. Енот откатился в сторону, смог содрать его и успеть парировать следующий удар. Автомат упал на землю, но пальцы каким-то чудом уже тащили наружу пистолет, в который в самом начале он, по совету Кувалды, загнал патрон. Темный и широкий силуэт с щеткой торчащих вверх волос с ревом метнулся к нему, когда сухо щелкнул первый выстрел. Степняк сразу упал, всплеснув руками и запрокинув назад голову. На лицо Еноту попало что-то горячее и липкое. Он успел выстрелить еще два раза, прямо в сутолоку, внутри которой ревел Кувалда. И вдруг что-то упало с неба, тяжелое, жуткое, острое, и в глазах вспыхнули звезды, а потом мир потух.

Звезды, большие и яркие, неслись перед глазами. Было очень больно, почему-то плохо видно и почти не страшно. Его несло на какой-то волне, мягко потряхивая и подбрасывая, и впереди была встреча с родными, и от этого на душе становилось тепло. Но почему, раз он умер, не проходила боль, даже наоборот? С каждой секундой она становилась все сильнее и сильнее. Левый глаз что-то закрывало, Енот хотел поднять руку, чтобы убрать эту гадость, которая мешала смотреть на звезды, но они превратились в бешеный хоровод, внутри взбурлило, сжало в спазме, и он успел только повернуться на бок, когда его вырвало обжигающей глотку желчью, которая заляпала темный металл борта броневика. А ее остатки полетели в густую траву, волнуемую степным ветром, сразу ударившим в лицо.

— Очнулся, слава яйцам. — Чей это такой знакомый и мерзкий, чуть картавящий голос? — Енот, ты как себя чувствуешь, голова сильно кружится?

Его аккуратно заставили перевернуться обратно, подложив под затылок что-то мягкое. Было уже не так темно, и он понял, что видит перед собой лицо Айболита, смотрящего на него очень внимательно, с тревогой в глазах.

— Я живой?

— Удивительно уместное и логичное заявление, молодой человек. — Врач хмыкнул, довольно осклабился и пропал из поля зрения. — Живой, как ни странно. Правда, не совсем целый, это да. С крещением, Енотище, с боевым, так сказать.

— А что у меня? — Парень попытался чуть приподняться на локтях… Не получилось.

— Сотрясение, что не удивительно при таком ударе тесаком по черепушке. Удивительно, мой друг, то, как она у тебя выдержала. Нет, ну скальп-то тебе чуть было не сняли. И я его еле успел приклеить на место. По приезде в город будем штопать, но организм у тебя молодой, так что заживет как на собаке. А вот с верхним краем своего, наверняка любимого, левого уха ты уже попрощался. Прости, брат, недосуг мне было его искать там, чтобы потом попытаться прилепить на положенное место. Хорошо хоть успели тебе кожу гемоклеем на место приладить. Но опасаюсь, что головные боли при перемене погоды тебе теперь угрожают до самой смерти, м-да… Такие удары даром не проходят.

— Да ладно, хрен с ним, с ухом. — Енот немного удивился собственному равнодушию, но, видно, сил ужасаться у организма уже не было. — Хотя оно мне было дорого. А как ребята, а?

— Плохо ребята, — голос врача изменился. — Румпель лежит внизу, ему воткнули в грудь с десяток сантиметров железа. Двоих парней Виннету как корова слизала языком. Ферзь вон лежит, отдыхает. С ним ковыряться долго придется, чуть, может, меньше, чем с Румпелем.

— А фермеры, и степняки?

— Что им будет, тем фермерам? Не знаю точно, но у них если и погибло человек десять, так они это могут и не заметить. Видел я, сколько у них там баб уже беременных ходило. Поплачут, это да, а потом новых нарожают. А вот парней наших, эх… Ладно, лежи уж, не трещи, тебе сейчас дергаться не стоит.

И Айболит, ссутулившись, отвернулся. А Енот, зацепившийся глазами за два длинных брезентовых свертка, лежавших чуть дальше, ничуть не удивился тому, что вскоре со стороны врача явственно потянуло так ненавидимым им табачным дымом.

Молодой стражник, успевший за три дня увидеть и сделать больше, чем за полгода до этого, лежал на мерно подрагивающей спине механического монстра, смотрел на степные звезды, такие красивые и яркие, и радовался тому, что видит их.

Глава восьмая

НЕМНОГО СЧАСТЬЯ, НАЧАЛЬСТВО И НЕОЖИДАННОСТИ

И было исчислено, предначертано и записано.

А числа те знали немногие и не говорили про них.

И в числах тех искали они имя Царя земли, что придет после Полуночи.

И поклонялись, и ждали, и готовили трапезу ему, живую и обильную.

Когда же встал один против них и сказал:

«Нет правды ни в вас, ни в царе Вашем», — то повергли они его и убили.

И тогда призвала семья его издалека тех, кто справился.

Но и тогда лишь немногие поняли, что Воины есть и стоят они твердо и нерушимо.

Ибо это и есть их судьба земная и предначертанье: защищать племя людское…

Солнце настойчиво проникало через окно палатки, Щекотало лучами лицо, заставляло жмуриться. Енот даже поднял ладонь, закрываясь от него, тряхнул головой и окончательно пришел в себя. Сел, огляделся, увидел на соседней койке кого-то, превращенного бинтами в гусеничный кокон, и вспомнил все, что было совсем недавно.

В голове закружилось, перед глазами замельтешили широкие красные круги, и поневоле пришлось вернуться в горизонтальное положение. Последствия удара железной ковырялкой степняка-мутанта сбывались, точь-в-точь как и говорил Айболит. Стражник откинул голову на подушку, которая, к несчастью, не была приятно-прохладной, и решил дождаться, когда кто-нибудь зайдет.

Ждать пришлось недолго. Полог палатки отклонился в сторону, и внутри оказалась строгая и невозмутимая Лиса, несущая в руках металлическое корытце со шприцами и склянками, а также несколько свернутых в рулончики чистых бинтов.

— О, очнулся. С добрым утром, героический спаситель селян и хуторянок. — Девушка поставила корытце на тумбу, а бинты убрала в карман клеенчатого фартука. Потом извлекла из другого перчатки. — Лежать и не вставать. Голова кружится? Болит?

— Да. Может, есть чего-то, Лиса?

— Что именно у меня «есть»? Спирт, шоколад или новые онучи?

— Э?

— Прекрасно, мозговая деятельность явно не нарушена, мышление логичное, что радует. Поворотись-ка ко мне пятой точкой, красавец, сейчас сделаю маленькое чудо, и голова перестанет болеть. Ну, или смущаешься?

— Да ничего я не смущаюсь, — буркнул под нос Енот, поворачиваясь на бок и спуская кальсоны, так как из одежды на нем было только исподнее. В воздухе резко запахло чем-то холодным и острым, звякнуло, и чуть позже Енота попросили перевернуться назад и не услаждать ее взгляда оголенными мужскими прелестями.

— Тем более, Енот, для того, чтобы именно услаждать женский взор, то тебе явно нужно заняться физкультурой. — Лиса ехидно хмыкнула, сдула прядь, упавшую на глаза, и неожиданно подмигнула.

— А укол? — пробормотал парень.

— Да я уже сделала… А ты боялся. Эх, мужики, мужики, все вы одинаковые и боли боитесь.

— Ничего мы не боимся, просто…

— Не спорю, герой, не спорю. Так, займемся нашим следующим отважным спасителем. Ферзь, ты спишь, два метра безобразия?

Беспардонная медсестра перешла к кровати, где лежал кокон из бинтов, оказавшийся чистильщиком.

— Заснешь с тобой, зараза ты такая, — голос звучал глухо и устало, но ожидаемых Енотом отголосков жуткой боли не было. — Давай уже, меняй повязки, а то у меня все чешется под ними.

— Сейчас, сейчас. Так, Енот, приказ о невставании временно отменяю. Сотрясение — это не смертельно опасно, так что встал и на выход. Тем более что тебя там уже давно ждут.

— Кто? — Енот аккуратно сел, вновь почувствовав головокружение, только сейчас послабее.

— А ты выйди да посмотри. И не мешай мне, тем более что сейчас делать тебе здесь нечего. Еще насмотришься, конечно, но все-таки выйди.

И он послушался. Опустил ноги на доски пола, просунув их в кем-то поставленные кожаные тапки без задников, продел руки в рукава длинной стеганой хламиды и пошел к выходу, медленно и очень аккуратно. А на выходе его действительно ждали. Сначала в колени ткнулось громадной лобастой башкой мохнатое четвероногое чудище по имени Хан, а потом на плечи легли руки Медовой, неожиданно и крепко обнявшей оторопевшего парня.

— Живой, дурак ты глупецкий, живой. — Девушка отодвинулась, глядя на него широко раскрытыми глазами. — Как же я за тебя переживала, балбес городской.

— И я тоже рад тебя видеть, Хани. — Он сглотнул, чувствуя, как в глубине души сминается та самая тоска, которая никак не проходила после гибели семьи. А сейчас, когда прямо напротив него были эти большие, влажные зеленые глаза, она стремительно бежала из него, крича и негодуя от собственного бессилия. И этому Енот был только рад. То, что они уйдут из его города, сейчас было неважным и казалось очень далеким.