Виталий Романов - Чужие в доме Страница 32

Гранитные стены никогда не были гладкими. Их разрезали глубокие трещины. Многочисленные выступы, казалось, облегчали задачу. Бывало, что Дрю собирался с силами и начинал подъем. Но всякий раз, преодолев небольшую часть пути до вершины, не выдерживал, оглядывался за спину, вниз.

Сердце мгновенно уходило в пятки, он покрывался холодным потом, а руки становились ватными. Дрю «зависал» на стене, не имея мужества и воли, чтобы двигаться дальше. Хуже всего оказывалось то, что спускаться вниз, обратно, было гораздо труднее. Трясущиеся ноги срывались с выбоин в скале. Набившаяся в щели пыль и выросший в трещинах мох приводили к тому, что ступни мальчика скользили, не находя опоры. Временами он повисал на руках, подвывая от страха.

Этот сон не давал покоя Дрю многие годы. Даже когда Морович вырос, стал взрослым, загадочное видение возвращалось к нему снова и снова. Иногда оно навещало его каждую ночь, иногда надолго пропадало, но Морович всегда чувствовал, что сон вернется. И каждый раз существовала возможность выбора: остаться внизу или лезть наверх, словно это было нечто большее, чем обычный ночной кошмар.

Почему сегодня — именно сегодня — он решил, что обязательно нужно долезть до вершины? Дрю не мог ответить на этот вопрос… Страшная боль под ребрами, с правой стороны, лишала его способности думать, анализировать события. Он упал, сорвался со стены. Долго скользил вниз, по склону, с криком, выпучив глаза от ужаса. Но то, о чем он так боялся подумать раньше, то, о чем всегда подсознательно догадывался, не решаясь взбираться наверх, случилось. Он не просто сорвался. Падая, он упал на острый каменный выступ, и гранитный шип пронзил его насквозь. Теперь Дрю висел, точно жук на булавке, и страшная боль в груди лишала его рассудка…

Земля почему-то раскачивалась под ним из стороны в сторону. От этого боль становилась еще сильнее, и каждая секунда превращалась для выросшего мальчика в вечность…

— А-а-а, — простонал Морович, пытаясь разомкнуть дрожащие веки.

— Очнулся, придурок?! — Грубый окрик прорвался в — обожженный болью мозг экс-звеновца.

— Мм… — с трудом выдавил Дрю, не будучи в состоянии открыть глаза. Пламя костра сжигало изнутри, и у Моровича не осталось сил, чтобы вернуться во внешний, привычный для людей мир.

— Ну-ка, подпали его чуток, чтоб посмотрел на меня, — распорядился кто-то. Слова были громоздкими, неуклюжими. Они колотились о мозг бывшего сержанта, не в силах проникнуть внутрь.

Щелкнула зажигалка, и маленький огонек лизнул подбородок экс-звеновца.

— Х-ш-ш-ш… — Морович, который неожиданно почувствовал острую боль, хотел закричать, но что-то мешало ему набрать воздух в легкие.

— Открой глаза, урод! — властно приказал голос. — Иначе поджарю.

Веки Дрю задрожали сильнее, потребовалось колоссальное усилие, чтобы шевелящиеся, меняющие форму и цвет слова попали в голову бывшего сержанта и он смог их осмыслить. С трудом, очень медленно он разлепил отяжелевшие ресницы, и в первую секунду яркий свет больно ударил по зрачкам.

И тогда Морович вспомнил… Он снова видел, как полуголый человек, с которого сорвали полосатую рубаху зэка, катался по земле, плакал и умолял не делать этого. Он видел здоровенных бритоголовых громил, которые по приказу босса легко скрутили щуплого, беспомощного человечка. Вместе с этим несчастным Дрю вопил от невыносимой боли, когда острый стальной крюк впился под ребра…

Да, он не сошел с ума. Морович захлебнулся криком и кровью, и чудовищная боль поглотила все. Он еще пытался хвататься руками за тех, кто был вокруг, но люди, если их можно было так назвать, оставались все ниже и ниже, вместе с хищно блестевшим глазом видеокамеры, фиксировавшим все, что происходило в развалинах заброшенного завода.

Сначала он думал, что умрет через секунду. Такую боль невозможно было терпеть. Но те, кто готовили жертву к казни, слишком хорошо знали, какое живучее существо человек. Дрю прожил секунду, другую, третью. Каждая из них становилась вечностью. Вечностью, наполненной болью. А экс-звеновец все никак не умирал.

— Он очухался, босс! — сказал один из мучителей, пальцами раздвигая кожу вокруг глаза Моровича, чтобы заглянуть в зрачок. — Он в сознании.

— Морович! — негромко, но отчетливо произнес человек в дорогом костюме, командовавший всеми. — Ты слышишь меня, Морович?!

Дрю висел на стальном крюке, и слабый ветер чуть заметно раскачивал трос влево-вправо. У бывшего сержанта не было сил, чтобы поднять голову.

— Морович! — так же негромко повторил крепыш. — Отвечай! А то зажарю, как свинью.

Дрю с огромным трудом приоткрыл глаза, и его губы шевельнулись:

— Да!

— Что-что? — спросил босс, поморщившись.

— Кажется, он говорит «да», — вмешался один из мучителей, стоявший рядом и внимательно следивший за лицом приговоренного.

— Погоди! — с досадой перебил главный. — Я хочу, чтобы он сам ответил. На кой черт убивать его, если он не поймет, за что казнили.

— Понял, босс! — Человек отступил назад, умолкая.

— Морович! — громче позвал босс. — Ешкин кот, отвечай, а то у меня лопнет терпение!

Он легонько толкнул Дрю, подвешенного на крюке, и бывший сержант заскрипел зубами. Превозмогая боль, Дрю разомкнул ресницы, и его мутный взгляд, пробежав из стороны в сторону, нашел говорившего.

— Так-то лучше, — удовлетворенно сказал Хитроу. — Догадываешься, за что тебя наказали?

Морович долго смотрел на человека в дорогом костюме, а потом едва заметно покачал головой из стороны в сторону.

— Ты сдал всю организацию Тони Фонетти, — с сожалением вздохнул тот. — Представляешь, мы строили ее годами, выращивали, тратили кучу денег на то, чтобы посадить нужных людей в нужные места. Это словно сказочное дерево, которое отнимает годы, десятилетия твоей жизни. А потом некий идиот — одним движением — рушит все! Ты понимаешь, Морович, о ком я говорю?

Осоловелые глаза экс-звеновца, страдавшего от дикой боли, все так же недоуменно взирали на говорившего человека. Дрю опять отрицательно мотнул головой.

— Ты — этот идиот! — не выдержав, закричал Хитроу. — Ешкин кот, ты уничтожил все. Все, что мы выстраивали десятилетиями, понимаешь?!

Глаза подвешенного на крюке предателя все так же равнодушно смотрели на бесновавшегося обвинителя.

— Кажется, он ничего не соображает, — снова подал голос подручный.

Известный политик нервно взглянул на часы.

— Мне пора, — озабоченно произнес он, поворачиваясь спиной к Моровичу. — Включайте запись и опускайте!

Загудел мотор крана. Морович захрипел, когда стрела начала поворачиваться: трос пружинил, и крюк, загнанный под ребра, терзал измученное тело бывшего сержанта. Хитроу шагал к катеру, не оглядываясь. Он не остановился, когда звеновец-оборотень закричал. Боб и так слишком хорошо знал, что происходит у него за спиной.

Лебедка крана медленно — очень медленно — разматывала трос, опуская бывшего сержанта. Но не на землю. Моровича собирались погрузить в озеро кипящей воды, вытекавшей из разбитых труб. Когда-то давно люди сделали отвод горячего источника, бившего из недр громоздившихся вокруг скал. Может, из-за этих ключей, из-за вулканической деятельности, приводившей к выбросам кипятка и пара, хозяева бросили завод… Трубы давно прогнили, и вода, бившая из недр, вытекала на поверхность, образуя небольшое озерцо, куда и погружали тело приговоренного к смерти Дрю.

Лебедка вытравливала трос очень медленно, и экс-звеновец дергался на крюке, но этим причинял себе еще большие страдания…

Хитроу почти дошел до катера, когда у него сработал коммуникатор. Мелодично пропел сигнал срочного вызова, политик вытащил аппарат из кармана и, морщась, приложил его к уху:

— Да! — Крики умиравшего предателя заглушали речь. — Говорите громче!

— Все по плану! — услышал босс. — Они у нас.

— Отлично! Доставьте обоих на мою виллу, возникла пара вопросов! — приказал Боб.

— Но мы договорились… — возразила трубка.

— Мое слово — закон, ешкин кот! — раздраженно выпалил Хитроу. — Я просто выясню кое-какие детали, а потом забирай обоих. Они твои.

Босс тут же дал отбой, тем самым показывая, что слушать возражения собеседника не намерен. В этот момент Морович перестал кричать. Политик медленно обернулся. Тело жертвы еще виднелось над поверхностью. У приговоренного просто не выдержало сердце.

Капитан Митревски очнулся гораздо раньше, чем казалось похитителям. У Пирата хватило ума не пошевелиться, не открыть глаз. Придя в сознание, он продолжал лежать на полу «тюремного» отсека, как бревно, прислушиваясь к разговорам ложных «полицейских».

Удар шокера получился очень болезненным. Митревски, провалявшийся без сознания час, а может, и больше, чувствовал, как ноют мышцы, которые свело судорогой в момент электроразряда. Удар был вдвойне неприятен еще и потому, что капитана элементарно «подловили»: он расслабился, непозволительно расслабился, не был готов к такому повороту событий. Хотя, если б анализировал обстановку так, как требовали обстоятельства, ни за что не повернулся бы спиной к совершенно незнакомым людям, которые готовились везти его на другую планету.