Наследие (СИ) - "Фалько" Страница 32

— Неплохо, — покивал я. — Если уже с силой умеет работать, значит на правильном пути.

— Он говорит, что после тренировок по укреплению тела что-то нагревать прикосновением стало очень легко.

— Потому что баланс правильный нашёл, — подтвердил я. — Который час, кстати?

— Небо серое, но солнце ещё не видно, — подсказала Таша.

— У всех всё нормально, никто не заболел? Анна Юрьевна?

— Всё хорошо, — сказала женщина. До сих пор не могу сказать, насколько сильный она мастер. Видно, что упорные тренировки забросила лет двадцать назад, наверное, незадолго до рождения Таши. Но потоками ци, как их называет ректор, управляет ловко и тонко. Вот и сейчас сидит в той же позе, что и я, практикуя какую-то технику.

Встав, прошёл к Сяочжэй, уселся перед ней, протягивая руку. Она открыла один глаз, оценивающе посмотрела на меня, затем на протянутую ладонь, выждала секунд тридцать и только после этого протянула свою.

— Как себя чувствуете? — спросил я на русском, поэтому вопрос перевела Анна Юрьевна.

— Гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда я посещала Тибет, — улыбнулась Сяочжэй. — Даже кажется, что смогу пройти весь путь наверх самостоятельно.

— Лучше, конечно, не перенапрягаться, — отозвался я, исследуя состояние её внутреннего моря. Это не так уж и сложно, если одарённый позволяет в него заглянуть.

Если подключить воображение, то можно представить, что из этого резервуара отходят трубы, по которым одарённый черпает силу. У Сяочжэй они огромны, способные спустить целое море за несколько минут. Но при этом хрупкие, словно сделаны из тонкого стекла, покрытого мелкими трещинами. Даже небольшое давление способно разбить их на мелкие осколки. Так вот, за прошедший месяц они приобрели некую крепость. Утрачивает способность пропускать через себя большие потоки силы, но при этом она больше не просачивается и не отравляет тело.

— Выглядит хорошо, — подытожил я. — Но лучше не торопиться. И не совершать подвиги, такие как покорение крутых горных вершин. Хотите, я Вас понесу?

— Хочу, — быстро ответила она, конечно, поняв, что произнёс я это в шутку. Улыбнулась коварно. — Это будет забавно.

Пока солнце не поднялось на полный диск над горами, холод и не думал отступать. Но потом воздух начал прогреваться достаточно быстро и к обеду потеплело градусов до пятнадцати. Мастера и их спутники радовались теплу, некоторые даже забывали, что на солнце можно довольно быстро сгореть, подставляя солнцу лицо и руки. Я же до самого обеда думал только о том, что у нас очень мало воды и многим будет непросто подниматься в гору.

Встречающая сторона появилась ровно в полдень. В лагере вдруг стало шумно, вернулся один из мастеров Соячжэй, следившей за горной дорогой, сказал, что пора выдвигаться, так как ждать никого не будут. За утро второй мастер, тот что постарше, соорудил из досок и верёвки некое подобие заплечных носилок. Я так сразу не сообразил, что это будет. И только когда он примерил на спину, догадался, это такой стул, на котором поедет Сяочжэй. Она ему что-то сказала, затем показала пальчиком на меня. Мастер нахмурился, попытался возразить, но слушать его не стали. Она лично свернула пару одеял, чтобы мягче было ехать, проверила крепление и осталась довольна результатом. Уже на улице, под удивлёнными взглядами арабов, я погрузил на себя носилки, затем там удобно устроилась Сяочжэй. Таша и Алёна на это смотрели с интересом, Анна Юрьевна, скорее, неодобрительно.

Колонну, уходящую в горы, пришлось догонять. Тропинку, ведущую наверх, я осмотрел ещё вчера. Узковато, конечно, но идти можно. Вели группу трое мужчин, больше похожих на горных партизан, чем на монахов. Шли быстро, особо не беспокоясь, поспевают за ними или нет. Для любого эксперта первой ступени, не говоря уже про мастера, регулярно уделяющего внимание физическим нагрузкам, подобное не страшнее лёгкой прогулки по парку. Да, когда идёшь быстро, немного не хватает воздуха, но это почти незаметно. Больше внимания уделяешь тому, чтобы не сорваться и не поехать на камнях. При падении может и не убьёшься, но кувыркаться будешь до самого подножья.

Шли долго, не меньше четырёх часов, почти не сбавляя темп. Без проводников найти дорогу было бы невозможно, даже если на каждом повороте и у каждого приметного камня стояли указатели. Не знаю кому может понравиться жить в подобном месте. Во-первых, высоко, во-вторых, если постоянно видеть холодную и безжизненную местность, можно и умом тронутся. Разве что ты желаешь сбежать от мира. Но для этого достаточно и простого буддийского монастыря, в стенах которого я провёл немало времени. И если бы я не уезжал постоянно в командировки, то начал бы выть со скуки уже на третий месяц. Монахи же приспосабливались, некоторые вообще отгораживались от мира, не интересуясь ни политикой, ни новостями.

Я думал, что мы выйдем к плато или на вершину горы, где будет стоять монастырь, но он меня удивил, расположившись на отвесной скале. Снизу казалось, что в него вообще нельзя попасть, если только не штурмовать отвесные скалы, но проводники повели нас в обход. Мы постепенно поднимались, пока не достигли широкой расщелины, выходящей как раз к белой монастырской стене и тяжёлым деревянным воротам, покрытым красной и золотой краской. За стеной наверняка был небольшой дворик, но снаружи виднелась только серая скала. Наша группа насчитывала почти шестьдесят человек, которые всё же поместились на просторной площадке перед воротами. Я осторожно опустил Сяочжэй, снял со спины носилки. Заметил недалеко группу испанцев и мужчину в костюме. Тот выглядел довольным, несмотря на то, что щеголял всего в одном ботинке, а вторая ступня была просто обмотана тканью.

Створки ворот хрустнули и начали открываться. Сяочжэй развернула меня, встала за спиной, словно прячась. Махнула рукой мастерам, сказала что-то одними губами. Пара её подчинённых как бы невзначай заняла позицию за арабами, чтобы их не было видно со стороны ворот. Поманив рукой Чжэнь, поставила её за спину Алёны. Пока ворота открывались, успела снять соломенную шляпу, надев знакомый ободок с вуалью.

— Спряталась, — пояснил я на вопросительный взгляд Таши.

— А зачем? — заинтересовалась она, немного пригнувшись и возвращая платок на лицо. Алёна, кстати, последовала её примеру.

— На всякий случай, — чтобы не выделяться, я тоже натянул платок, оставив лишь узкую прорезь для глаз. Незаметно улыбнулся.

— Скажу, что не знаю вас, — спокойно отозвалась Анна Юрьевна на взгляды девушек. — И никому не выдам.

— Ну мам, — протянула Таша, — так не интересно. Если спрятались, то все!

Женщина вздохнула, вынула из кармана большой платок и в несколько движений связала его так же, как и у нас. Надвинула широкую шляпу пониже. Теперь, чтобы заглянуть ей в глаза, нужно было подойти очень близко и посмотреть снизу вверх. Таша же захихикала и едва не захлопала в ладоши. Вот уж кому немного нужно для счастья.

Ворота, наконец, широко распахнулись. За ними действительно оказался небольшой дворик, где стояли монахи в тёмно-красных одеждах. Один из них вышел, внимательно оглядел гостей слева направо, затем в обратную сторону. Не увидев кого-то, он обернулся, что-то сказал или спросил. Ближайший к нему монах подтянул одежды и побежал вглубь двора.

— Добро пожаловать в монастырь Идеальное Спокойствие, — перевела Анна Юрьевна громкий голос на китайском, раздавшийся над площадкой. — Или же «в идеальное место для спокойного монастыря», — добавила она задумчиво. Голос прозвучал ещё раз. — Монахи проводят Вас в кельи и позовут на вечернюю трапезу в общий зал.

Старший из встречавших отступил в сторону, вглядываясь в лица проходящих в ворота гостей. Его взгляд метался от одного мастера к другому, в итоге остановившись на нас и он облегчённо выдохнул. Вот и все прятки. Было бы гостей раз в десять больше, может и удалось бы проскочить незамеченным. Когда же мы проходили в ворота, он демонстративно смотрел в сторону, старательно подыгрывая Сяочжэй.

— Кузьма! — мне на плечо легла крепкая и невероятно тяжёлая ладонь. Был бы под ногами не камень, вдавило бы в землю сантиметров на десять. Я обернулся, посмотрев на широкоплечего европейца в одеждах монахов, на фоне которых он выглядел настоящим медведем. Большой нос, голубые глаза, бронзовая кожа, обгоревшая на солнце лысина и кончики ушей. Когда я видел его в последний раз, волосы у него спускались на ладонь ниже плеч, а кожа была молочно-белой, словно никогда не видела солнца. Но вот улыбка осталась прежней, демонстрируя белые зубы, как говорят в народе: «от уха, до уха». — Кузьма!