Кошачий эндшпиль - Павел Андреевич Кузнецов Страница 33

боли. Поэтому концепция воспиталищ, где каждый ребёнок воспитывался в неведении относительно социального статуса родителей, опираясь в самоутверждении лишь на собственные возможности и достижения, выглядела для элиты спасением. Неспроста поэтому даже на Земле, среди элиты, были крайне популярны интернаты с полным пансионом, где ребёнка растили в относительной строгости и дисциплине, по максимуму ограничивая влияние предков. В Республике это явление приобрело куда как более масштабный характер, тут не было затыкания дыр, а была выверенная чёткая система.

Отчасти система эта была сродни советской, рождённой в годину борьбы с беспризорностью самого начала Советов. Тогда тысячи детей оказались на улице — их родители погибли в Первой Мировой и Гражданской войнах. Дома зачастую оказывались разрушены военными действиями или разграблены идейными противниками и вездесущим криминалом. Когда говорят, что гражданская война пролегает по семьям, не просто сообщают некую банальность. Семьи и вчерашние соседи оказываются по разную сторону баррикад, и используют знание друг друга и образа жизни друг друга, чтобы по максимуму нагадить противнику. Обычная война соседей и родственников за лучшие условия, которая и без того постоянно идёт в обществе, в такие моменты оказывается особенно острой, выплёскивается наружу из недр общества. Мне навсегда запомнился рассказ знакомого парня, бежавшего в Россию из охваченного гражданской войной Таджикистана. Там вчерашние родственники и соседи, придя в свои родовые селения, начинали не просто гнобить родню идейных противников — они ставили её на грань выживания. Доходило до того, что зелёнкой заливались соленья в подвалах. Чудовищная, непредставимая мелочность приводила к фатальным последствиям для всех участников идейного противостояния. Как итог — на улице оказывались дети, лишённые родителей и очага. Советская власть предложила для таких систему детских домов, летние лагеря и игру в детский вариант коммунизма. Было разработано множество традиций и коллективных игр для диких волчат, позволивших, наряду с ответственными воспитателями, цивилизовать эту прослойку, дать ей образование и включить ребят в нормальную общественную жизнь гигантской страны.

Я немного вдавался в историю вопроса в Республике. Так вот, после Эпохальной Революции и последовавшей за ней гражданской войны ситуация оказалась похожа, только масштаб был ещё значительней. Целые планеты превратились в выжженные пустыни, были более не пригодны для жизни. Миллиарды беженцев, и многие из них — дети, чьи родители погибли в планетарных бомбардировках, дети, оказавшиеся оторваны от родителей, воевавших по разные стороны баррикад, заброшенных войной за миллионы световых лет от собственных чад. Порой оказывалось невозможно вообще восстановить родословную того или иного ребёнка, ведь масштабной генетической программы Ордена тогда не существовало, она лишь зарождалась. Испепеляющая война не способствовала и целостности компьютерных баз данных, не говоря уже о физических носителях, типа пластика или бумаги.

Именно на это сложное время пришёлся первый бум воспиталищ, были созданы и внедрены методы коллективного воспитания, а сами занятые воспитанием люди выделились в отдельную касту, идейную и высокопрофессиональную. Идея же Экспансии, постоянная накачка общества, непрекращающаяся колониальная война — поддерживали в этих людях осмысленность существования даже много веков спустя. Ну а последним ударом по институту семьи стала пресловутая республиканская Вторая (Сексуальная) революция. Воспиталищам была отведена роль ударного кулака Высших по родовой системе и патриархальному укладу. Получается, последняя революция началась не с армии и не с флота, она началась с системы воспиталищ и Ордена, как кадрового стержня Республики. Выходит, как ни крути, с какой стороны ни смотри, а воспиталища были рождены революцией. Они — дитя революции, её плоть от плоти.

И теперь можно оспаривать отдельные идейные посылы, то есть содержание подготовки в воспиталищах, но отнюдь не её методы. Система оказалась полностью самодостаточной и предельно функциональной. У самих республиканок она не вызывала никаких серьёзных нареканий, несмотря даже на оторванность от собственных чад. Да, те же кошки бухтели, но признавали её глубинную правильность и социальную значимость.

Выходит, ситуация с воспиталищами имеет и ещё одну грань: дети элиты. Она помогает выпестовать неизбалованных жизнью наследников для крупных родов и поставляет свежую кровь в систему управления и власти. Дети приходят в рода и фракции уже сформировавшимися, без примитивных закидонов избалованных сынков, стараются развиваться в личном плане, а не почивать на лаврах всего готового. Блат здесь сведён к минимуму, хотя и совсем не исключён. Однако такого масштаба, как в той же Литании, он не примет никогда. Отсюда большая устойчивость Республики к деградации и идейному разложению человеческого материала, особенно его внутривластной части, к снижению эффективности работы социальных лифтов.

И вот теперь передо мной стоял человек, буквально дословно иллюстрирующий всю гениальность республиканского решения вопроса с наследниками и воспитанием. Потому что я в своё время отчётливо зарубил себе на носу: любые социальные законы, да и законы науки вообще, познаются через отклонения от них. Познаются в исключительных ситуациях, в вопиющих нарушениях. Так, аэродинамику мы познаём в первом приближении после неудачного полёта на деревянных крыльях с колокольни. Необходимость считаться с интересами коллектива в своих решениях — после того, как коллектив втопчет тебя или ближнего твоего за чрезмерную самостоятельность в грязь. Или монополия власти на применение силы в обществе. Только когда перед глазами человека проходят яркие, насыщенные ситуации, в которых близкие или знакомые буквально перемалываются бездушным правоохранительным механизмом за их прегрешения, человек начинает признавать право государства требовать. Скорэль был как раз таким исключением, на примере которого кристально ясно представала вся ценность воспиталищ для будущего и настоящего Республики.

Отвернувшись от окна, я окинул взглядом помещение, ловя положение в пространстве своих кошек. Милена с Арьей всё так же находились в районе стола и пили чай. Викера безразлично привалилась к зоне входной мембраны, и только Миса оставалась олицетворением республиканского долга, молчаливой статуей возвышаясь за плечом мэра. Вздохнув, я окончательно принял решение — благо, кошки полностью доверились мне в этой нашей миссии.

— Мисель, проводи, пожалуйста, господина Скорэля за правое крыло стола, — начал раздавать указания, сам шагая к столу. — Арья, не составишь нам компанию за чашкой чая? Надо бы только подогреть… послать ассистентку? И господин Скорэль. Я дам вам одну запись. Вы должны обещать мне, что заставите сына смотреть её на протяжении целого вечера, не менее четырёх часов кряду…

Уже в катере, едва мы все туда загрузились, Милена не выдержала. Присела ко мне на колени и от имени всех кошек потребовала объяснений.

— Думаете, он слишком