Дмитрий Старицкий - Две свадьбы и одни похороны Страница 34

А мне СТРАШНО!

ЖУТКО страшно!

ХОЧУ взять жизнь!

ЖИЗНЬ!!!

А тут надо вот так вот: взять и ВСТАТЬ ПОД ПУЛЕМЕТ.

Не оставить себе ни единого, даже призрачного шанса остаться в живых.

Чтобы этот пулемет навертел во мне много-много мелких дырок.

ВО МНЕ!!!

Не поручусь за точность цитирования, но эта мысль о жизни и папиросе настолько пронзила меня до пяток, что заставила впервые в жизни обратиться к Богу с молитвой.

«Боже, — взывал я мысленно, тычась носом в сухую траву, — если ты только есть! Помоги мне сохранить пасомых моих, чтобы они имели хотя бы возможность припасть к стопам твоим. Они мляди и грешницы, но не ты ли сам предпочел раскаявшуюся блудницу Магдалину тем бабам, которые никогда не грешили? Я пытался убежать, но не смог. Я пытался всех обхитрить, но не сумел. Меня догнали. Меня обхитрили. Боже, укрепи мою мышцу, укрепи мой дух, ибо сам я слаб. Дай силы мне, ибо я всего лишь человек, а не Рэмба голливудская».

Отложив в сторону карабин, лежа отстегнул подсумок с магазинами, вынул хромированный кольт из кобуры, передернул затвор и засунул его за пояс на спине. «Когда ни помирать, а все день терять!» — говорили мои предки. И их мудрость так придала мне недостающих сил, что я, кряхтя и мелко подрагивая, встал на колени и выпрямил спину.

Никто не стрелял, но вставал я из-за своего укрытия с обреченным чувством бойца, поднимающегося в атаку под ураганным огнем противника. Жутко захотелось продлить это мгновение, впитать в себя окружающий лик чужой Природы; вздохнуть ноздрями в полную силу ее запах; обнять своих девчат… Но, увидев, что переговорщик от бандитов прошел уже половину расстояния до валуна, торопливо несколько раз перекрестился, быстро поднялся на ноги, опустил шемах на шею и пошел к этому чертову камню сам, непроизвольно подрагивая поджилками.

В голове — полная шизофрения. С одной стороны, я молча продолжал истово молиться, то есть совершал «умное делание»[127] для укрепления своего слабого, как оказалось, духа. А с другой — в той же голове билась, постоянно натыкаясь изнутри на кости черепа, фраза из песни: «Тут старшой Крупенников встал, как на парад»,[128] взывая к предварительному оплакиванию моей никчемной тушки, которая очень скоро станет дырявым чучелком.

И вдруг, на очередном трудном шаге, за одно мгновение ясно осознал, как прозрел, что я уже мертв. Мертв с той самой секунды, когда покинул СВОЙ мир и очутился ТУТ, в ИНОМ мире — ПОТУСТОРОННЕМ. А если я уже мертв, то какого хрена я буду эту блатную мразь страшиться. Он меня второй раз убить уже не сможет.

«Спасибо тебе, Боже, — поблагодарил мысленно. — Спасибо, что пришел на помощь. Спасибо, что не оставил меня в сей трудный час».

И я, мертвый, остановился, не доходя шага до валуна, держа его слева от себя, и глядел на подходящего ко мне бандита глазами зомби.

На душе вдруг стало спокойно и легко. И дрожь исчезла. Правы оказались самураи, которые каждый день с утра напоминали себе, что они уже мертвы.

Когда Ваха не дошел пяти метров до валуна, я сказал строго:

— Стой там. Еще шаг — и мой снайпер сделает в твоей бестолковке лишнюю дырку для вентиляции.

— Ай-вай, и руку даже не пожмешь? — покачал Ваха головой, однако остановился, хотя и сделал лишний шаг.

Был он коренаст, хотя и не маленького роста. Силен и поджар. Суровый супостат. Светлые глаза. Рыжий волос, щетина на подбородке тоже рыжая. Даже ресницы и те рыжие. Кавказец. Явно горец — там много рыжих. Да почти каждый «черный» кавказский народ заявляет, что настоящие их представители рыжие и светлоглазые. Ага… Белые и пушистые, как же иначе.

— Еще чего, — ответил я брезгливо. — Может, ты горлом трипперный.[129] Законтачусь[130] еще ненароком. Что сказать хотел — говори.

Ваха смерил меня с ног до головы злым глазом. Поморщился. Сказал презрительно, словно констатировал что-то или отвечал незримому сейчас оппоненту:

— И чего в тебе бояться?

— Неизвестного, — ответил я, ухмыляясь.

— Ну-ну… — Ваха с сомнением покачал головой и перешел к делу, за которым пришел. — Значит, так… Девок оставляешь здесь. Всех. Сам берешь хабар с автобусом и звиздуешь на все стороны. Предложение более чем щедрое. Цени.

— Больно ты борзой, как посмотрю, — сказал я, глядя ему в переносицу. — А может, в Одессе ЛЮДИ за нас СЛОВО скажут. Что ты мне на это сбрешешь?

— В Одессе тебя никто не ждет. Проверено, — уверенно заявило лицо кавказской национальности.

— Не там проверял. Не твой уровень. Ты слишком мелко плаваешь, сявка. — И сплюнул в сторону его ботинка.

— Слушай, Ваня, я твой нюх топтал. — Ваха стал не на шутку заводиться.

— Я вот думаю, — перебил я его, скользя взглядом по его рукам, — а не западло[131] ли мне с тобой базарить. Может, ты крыса?[132] Откуда мне знать? Ты мне малявы[133] от ЛЮДЕЙ не принес.

— Да я тебя буду на ленточки резать! — Зрачки у Вахи моментально расширились, а крылья носа стали как выгрызенными.

— Чем, Ваха? Своим обрезанным писюльком? — Я ухмыльнулся очень так мерзенько. — Слишком тупой и мелкий инструмент. Только коз барать. Так что иди себе, дырявый,[134] обратно и кукарекай там высоким голосом. Что стоишь? Ждешь, чтобы на твоего отца внуки нассали?

— Ну все, русня. — Он выхватил из-за спины кривой кинжал и резко бросился на меня с отчаянным криком: — Рэзать буду!!!

Я тут же прыгнул боком влево за камень, одновременно правой рукой выхватывая пистолет из-за пояса и уже на лету стреляя тяжелой пулей 45-го калибра в Вахин силуэт, заслонивший мне солнце.

Камень надо мной тут же с визгом брызнул каменной крошкой от попавших в него пуль. Но разобрать, кто и откуда стреляет, было невозможно. В долине со всех сторон эхо отражало звуки многочисленных выстрелов.

А я очень неудачно упал на руку, которая моментально продернула меня дикой болью. Во всех остальных частях тела вроде бы целый, я, воя от этой боли, быстро перекатился под валун.

Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.

22 год, 32 число 5 месяца, четверг, 18:12.

Когда Анфиса, вправив мне выбитый локоть, дала запить из фляги две таблетки анальгетика и боль немного отпустила, я наконец-то смог озаботиться последствиями своего безумства. Однако результат превзошел все самые оптимистические ожидания. Как бабка наворожила.

В коротком боестолкновении с бандитами (Роза на слух по компьютеру отхронометрировала всего 32 секунды стрельбы) потерь мы не понесли. Только Бульку слегка зацепило вскользь над ухом шальной пулей из пулемета. Но это было еще в самом начале, до стрелки. Больше контузило, чем ранило, оттого она и не закричала от боли, бухнувшись в обморок. Но голова есть голова, любая царапина на ней очень активно кровит.

Поначалу вид был у девушки, я скажу, страшный. Краше в гроб кладут. Полголовы кровью залито. Глаза в разные стороны смотрят. Никого не узнает или узнавать не хочет. Как бы еще не серьезное сотрясение мозга до кучи?

Но ничего, управились. Безжалостно выстригли клок волос из ее шикарной копны и перевязали со стрептоцидом. Хотя повязка на голову — очень сложная, но ничего так, справились, даже аккуратно получилось.

А Альфие, которая никого к Бульке не подпускала, попенял:

— Кровищи как с порося натекло. Что же ты жгут не наложила подруге?

— Куда? На шею, что ли? — вытаращила она на меня свои прекрасные гляделки, потом врубилась. — Жорик, а не пошел бы ты… Нашел время юморить. Не смешно.

Остальные все в этом бою отделались испугом. Далеко не легким.

В том числе и я.

Страшно мне было. За девочек. На себя я уже рукой махнул, когда на эти дурацкие переговоры вылез. Хотя проще было бы кончить всех бандюков без разговоров вообще. Но вот убедиться захотелось, дураку, что эти додики точно по наши души пришли. Убедился, придурок. Чуть Бульку не потерял.

Кое-как привалился к валуну. На отходняке трясет так, что сигаретой в рот не попадаю. У девчат же никакой трясучки не вижу, как в страйкбол отыграли. Это у них, наверное, от неосознания еще того, ЧТО сейчас произошло. А может, как раз все перешибает жуть восприятия того, что МОГЛО БЫ произойти, не положи сейчас мы бандитов в этой долинке.

Перевязанную Бульку девки самостоятельно и деловито уложили на кусок брезента и отнесли вшестером в автобус. Там пристроили на полу около кофемашины, постелив под нее надувной матрас. Заодно таблетками накормили от души. Разными. По принципу: хоть что-то, да подействует.

Приказал всем выпить кофе, а сам все же нашел в себе силы встать и пойти осматривать тушки наших супротивников, павших смертью подлых, и заодно пошариться там на предмет трофеев. Зря, что ли, боезапас тратили? Он тут денег стоит.