Ян Валетов - Школа негодяев Страница 34

Лес закончился внезапно. Перед Сергеевым враз открылось неширокое снежное поле, утыкающееся в стены серого, ноздреватого бетона. Одним взглядом можно было охватить насыпь с ниткой старой железнодорожной колеи, несколько остовов сгоревших грузовиков, ржавые покосившиеся ворота с висящей криво створкой, в которые ныряла рельсовая ветка и даже разглядеть лежащие внутри ограды разбитые вагоны.

Они залегли, устроились в снегу поудобнее и принялись осматривать местность: Сергеев с помощью нового бинокля, Ирина через снайперский прицел, который она привычным движением защелкнула в креплении.

С виду, как и ожидалось, недостроенная станция выглядела покинутой, но Умка уже через несколько минут заметил и цепочку не присыпанных снегом следов, проходящих по-над стеной, и то, что рельсы были прикрыты не мощным снежным покровом, как и должно было быть за несколько недель настоящей зимы, а лишь слегка притрушены. Потом он заметил дрожащие столбики теплого воздуха, поднимающихся к стылому небу из разных мест на территории станции – кто-то, живущий внутри, топил печки.

– Видишь? – спросил он.

– Вижу, – отозвалась Ирина. – Заметил видеокамеры на стенах?

Сергеев видеокамеры пропустил, и потому, быстро подняв бинокль, принялся осматривать кромку ограды. Камеры были, причем неподвижные, установленные перекрест, так, чтобы слепых зон не было вообще, просто хорошо замаскированные, чтобы не бросаться в глаза. С такими камерами бороться трудно, под ними не проскочишь. Сергеев был готов побиться об заклад, что ночью эти устройства видели не хуже, чем днем, без включения дополнительного освещения. Можно было бы предположить наличие датчиков движения, сейсмодатчиков, и прочих штучек, но их эффективность вызывала сомнения – слишком много цепочек звериных следов рассекало снежные просторы.

Ничего ж себе, задачка, подумал Сергеев с оторопью, как же тут подобраться? Все просматривается, все простреливается, все прослушивается. Мышь, конечно, проскочит, а вот я для этого крупноват… Странно… И зачем они с этой стороны пользуются рельсовым путем? Тут же лес, в глубине лесопилка, прямая дорога проходит мимо них, вон стрелка на их ветку… Новая почти. А они, зачем-то, пользуют и этот аппендикс. Надо посмотреть…

Рельсы уходили вглубь леса. Здесь уже отчетливо было видно, что путь используется, пусть не очень часто, но, по крайней мере, несколько раз в неделю. Сергеев не знал когда в районе станции прошел последний сильный снегопад, но что-то двигалось по колее уже после него, и рельс был едва-едва припорошен мелким, похожим на изморозь, снежком. Умка смахнул снежинки перчаткой. Головка рельса блестела свежим металлом, а шейку, подкладку и костыли покрывала толстым налетом ржавчина. Шпалы оказались не бетонные, а старые, деревянные, черные от времени и креозота. Сергеев подал знак напарнице, легко перемахнул на другую сторону насыпи, и уже там отцепил ставшие помехой снегоступы.

Просека, в которую ныряла однопутка, была узкой, как раз по ширине товарного вагона, и сосны подступали к рельсам вплотную. Михаил приноровился бежать по наклонной поставив корпус под углом к склону – благо под снегом прощупывалась сухая прошлогодняя трава, плотно заплетшая земляную насыпь: снег осенью выпал «на сухую» и берцы не соскальзывали. Ирина передвигалась в нескольких метрах от Умки, ловко, хоть и не так бесшумно как он сам. Он не видел ее, но слышал негромкое дыхание и шаги с другой стороны пути.

Все хорошо, мысленно приободрил он её, все просто отлично, девочка! Я могу назвать добрую сотню подготовленных мужиков, которые двигаются хуже. Если ты и стреляешь так, как двигаешься, то с меня бутылка первоклассного вискаря твоим учителям! Не поленюсь притащить для Левина на собственном горбу! И еще одна для Данилыча! Хотя Данилыч виски не пьет, ему бы спирта на клюкве, или горилку с перцем…

Лес кончился. Вернее – расступился перед ними. Узкая, как ножевой порез, просека закончилась большой, похоже, что искусственного происхождения, поляной. В конце поляны железнодорожная ветка упиралась в насыпной вал, увенчанный выцветшим до полной утери полосатости коротким шлагбаумом. Все, стой! Дальше дороги нет!

Справа и слева от путей располагались ветхие, кое-где развалившиеся строения бывшего лесхоза. Здание пиловочного цеха некоторое время назад горело, но не рухнуло полностью, а возвышалось над землей, переплетением каких-то металлических конструкций и похожих на сожженные спички брёвен и досок. Склады после пожара еще держались, но местами крыши на зданиях не было, перекошенные оконные проемы смотрели на лес квадратными глазами горелых рам, скалящихся осколками стекла.

Сергеев напрягся, потому что изменился запах – вместо холодного снежного дыхания леса приперченного неистребимым креозотовым душком исходящим от шпал, потянуло химическим смрадом. Умка принюхался. Негашеная известь. Точно. Неприятный, едкий запах, но из-за мороза он не шибал в ноздри, а именно ощущался. И еще – сквозь резкий, как нашатырь известковый дух, пробивалась вонь нечистот.

Ирина приподняла голову над краем насыпи и коротким движением головы позвала Михаила за собой. С ее стороны вдоль пути тянулась подгнившая в нескольких местах погрузочная платформа, выходившие на нее двери складов были приоткрыты или отсутствовали вовсе. В темных проемах повисла густая, как чернильные лужи, тьма. Ира бежала впереди, иногда касаясь левой рукой края настила. Сергеев и сам с трудом соблюдал равновесие – травы под ногами уже не было, сплошь мелкая древесная щепа вперемешку со стружкой, покрытая слоем рассыпчатого снега.

Запах с каждой минутой густел и Умка понял, что не ошибся с источником – нечистоты, залитые известью. За краем складского здания платформа обрывалась. Далее шла вырытая много лет назад яма, предназначавшаяся под фундамент достаточно большого здания, скорее всего, еще одного производственного цеха или сушилок. Копали с размахом. Края ямы теперь осыпались, но было видно, что она не менее двух метров в глубину. На ближнем к складам крае ямищи стояли несколько железных бочек, покрытых белыми потеками, лежала на груде досок железная труба распылителя.

Именно отсюда – из ямы, и раздавалась уловленная Умкой вонь.

Они с Ириной остановились, чтобы оглядеться. Здесь становилось понятным, зачем нужна заброшенная лесхозная ветка – Школа негодяев (а в том, что найдена именно она сомневаться не приходилось!) избавлялась от нечистот. Раз или два в месяц их из отстойника на станции перекачивали в железнодорожную ассенизационную цистерну, потом цистерна выходила из ворот, (значит, в распоряжении базы был тепловоз или мотовоз достаточной мощности) и сливалась здесь, в лесу, в импровизированную выгребную яму. И в холодную зиму здесь пахло не розами, так что Сергеев мог предположить, как здесь воняет летом, когда жара зашкаливает за тридцать.

Он продвинулся чуть вперед, чтобы удостоверится в правильности своих предположений.

Действительно, на насыпи были видны замерзшие потеки – цистерну сливали насосами, через трубу, и часть нечистот попадала на откос, где и превращалась в камень. Можно было попробовать прикинуть количество народа на базе по объему сливаемых фекалий, но Умка и представить себе не мог размеры емкости. Несколько тонн в неделю? В месяц? С водой у них тут порядок, все строения расположены выше зоны заражения, бояться нечего. Им нужна одна артезианская скважина с хорошим дебетом, а фильтры, трубопроводы, распределительная насосная система – все это собирается из пластика за пару суток. Вот с фекальными водами – проблема. Сомнительно, чтобы комплекс зданий был подключен к канализации. Станция стоит на бетонной платформе, готовилась площадка под реакторы, и бетон тут правильный, бог знает на сколько метров вниз. Сверлить устанешь! В любом случае – накапливать и вывозить дешевле, чем строить собственные очистные в таких условиях. А яму, при нормальном водопотреблении сотни человек, надо копать емкую, не на тонну, а тонн на десять – двадцать, и все равно потом откачивать – сизифов труд. Могли, конечно, поставить биореактор, но не захотели – дорого. Зачем тратиться? Все и так нормально. Экологию здешних мест такими мелочами не испортишь.

Сергеев сделал еще шаг, оскользнулся, левая нога поехала вниз, но он не упал, только просел низко, опираясь на руку. Под подошвой берца что-то хрустнуло. Умка белкой взлетел обратно на насыпь, сохраняя равновесие, и только потом глянул, на что наступил. В метре под ним лежала человеческая рука: сломанная кость белой веточкой торчала из-под ледяной желтой корки, а сама рука, замерзшая, как камень, распласталась по снежно-известковой смеси, неестественная, словно муляж.

Михаил почувствовал, что внизу живота внутренности собираются в скользкий, холодный комок. Во рту стало горько и противно от желчи, но Сергеев сдержал конвульсии желудка. Теперь, когда он увидел сломанную конечность вмерзшего в фекалии трупа, вокруг, словно при проявлении фото на старой фотобумаге, стали заметны детали, которых он раньше не замечал.