Ян Валетов - Школа негодяев Страница 35

Здесь покоилось (если это слово подходила к трупам, сброшенным в яму с нечистотами) не одно тело. Сергеев видел как минимум с десяток фрагментов, которые теперь мало походили на человеческие останки. Известь и лед сохранили тела от поедания лесным зверьем, но там, где известью поливали недобросовестно, от покойных остались лишь обглоданные костяки. Умка на несколько мгновений закрыл глаза, заставляя сердце снова забиться спокойно. Он просто не имел право на проявление эмоций. Вздохнул, медленно выпустил воздух сквозь сжатые губы, и лишь потом медленно перевел взгляд на Ирину.

Она стояла в двух шагах от него, с белым, словно маска смерти лицом, держа «Галил» на отлет, за ремень. Глаза у нее были, как плошки – круглые, и полны таким ужасом, что Сергеев на какой-то момент едва не поддался панике: метнуться к ней, прижать ее к плечу, чтобы она не видела всего этого…

Не видела отбраковку. Отработанный материал.

То, что лежало в выгребной яме, не было трупами взрослых людей. Мертвые подростки. Не дети – тела были крупнее, но и не взрослые. Наверное, те, кто не выдержал химобработки или «съехал с катушек» при записи новой матрицы на обезображенный препаратами мозг.

Одноразовые инструменты. Мусор.

Их не хоронили и не сжигали. Слишком много чести. Их выбрасывали, как севшие батарейки.

Ноги у Ирины подломились, она, было, осела, теряя сознание, но тут же вскочила, и на четвереньках, гремя оружием о землю, метнулась вверх, на рельсы, где звучно и густо вырвала.

«А ведь она видела многое, – подумал Умка, все еще обшаривая глазами яму. – Она видела такое, от чего блевали бы даже опытные санитары городского морга. Но чтобы так… С таким цинизмом отнестись к мертвым – это даже не бросить их собакам. Гораздо хуже. Понятно, что мертвецам все равно, но те, кто бросил сюда тела, тоже давно мертвы, потому что в этом поступке нет ничего от живого человека…»

Умка выбрался на рельсы, опустился на колени рядом с Ириной. Она сидела на шпалах, поджав под себя ноги, не озаботившись даже вытереть следы рвоты с губ, и тихо, с подвыванием, плакала.

Сказать было нечего. Сергеев просто обнял ее за плечи, прижал к себе и, уткнувшись в его куртку, Ира зарыдала в голос.

Надо возвращаться, подумал Сергеев. Вадим с Матвеем уже волнуются. Надо возвращаться. А потом садиться в засаду, здесь, у ямы, и ждать следующую группу ассенизаторов. И когда они появятся… Когда они появятся, они пожалеют, что родились на свет. А мы въедем на базу в их одежде, на их же мотодрезине. Пусть только они появятся. Пусть…

И в этот момент Умка почувствовал, как рельс, на который он все это время опирался левой рукой, начал тихонько вибрировать.

– Телефон не отвечает…

Сергеев не стал дожидаться, пока «Нокия» начнет повторный набор, и снова нажал кнопку с зеленой трубкой.

– Не хочет с тобой говорить… – констатировал Блинов с печалью в голосе.

Виски циркулировал в его крови в объёме не меньше литра. Владимир Анатольевич то трезвел на глазах, то снова сваливался в пике. Справедливости ради надо было заметить, что такая доза могла свалить слона среднего размера, но в сочетании с адреналином спиртное действовало слабо, Блинчик никак не мог достичь желанного состояния беззаботности.

– Ты не только меня обидел. Ты и ее обидел. Ты, Умка – злой! Ты обижаешь всех! А зачем? Зачем, спрашивается в задаче?

– Ох, помолчал бы ты, Вова…

Длинные гудки.

Не стерильный голос оператора, а длинный безнадежный гудок.

«Я не хочу тобой говорить».

«Абонент Плотникова не хочет отвечать на ваши звонки, пожалуйста, позвоните позже. А еще лучше – никогда не звоните».

Умка вдруг представил себе Викин «Нокия Артэ», вибрирующий на полированной столешнице, и как она смотрит на мигающую надпись на экране, и медленно проводит рукой над телефоном, но не для того, чтобы снять трубку, а для того, чтобы сбросить в пепельницу столбик серого пепла. А трубка жужжит и медленно ползет по столу, словно живое существо: «Ну, возьми меня, хозяйка, пожалуйста, возьми!»

– Вот ты затыкаешь мне рот, но сегодня мне поверил? – спросил Блинов и закивал головой, словно старый китайский болванчик. – А как же, а как же! Тут, когда дело касается твоей Вики – ты мне поверил… Это хорошо! Друзьям надо верить…

В комнату заглянул Васильевич.

– Владимир Анатольевич, борт готовят. Пора выезжать.

Блинчик замахал коротенькими ручками.

– Сейчас, сейчас… Мне переодеться надо! Не могу же я лететь в таком виде? Правда, Умка? Я быстро… В душ – и сразу едем!

Он попытался встать, но не удержался и с размаху шлепнулся седалищем на подушки дивана, отчего каркас застонал и затрещал. Бузькин посмотрел на шефа, потом на Сергеева, раздраженно пожал плечами и вышел. Блинову удалось встать только с третьей попытки, и он по сложной траектории направился к дверям туалета.

Сергеев набрал телефон Марины Плотниковой. Тот же эффект.

– Ты не переживай, Сергеев, – сказал Блинов, неуверенно открывая дверь в службы. – Ну, мало ли что может быть? Может, они в кино? В театре? Просто звук выключили? Ладно, Вика тебя не любит, но малая-то точно ответит!

– Я поеду к ним. А ты, давай – мотай в аэропорт и дуй отсюда, пока твой друг-прокурор тебя не посадил.

– А давай я вас подожду… – с пьяной смелостью предложил Блинчик. – Хули там прокурор! Видали мы таких прокуроров! Я их, знаешь, на чем вертел?!

Он таки вошел в ванную, но тут же вывалился обратно с полотенцем, которым вытирал потный, несмотря на то, что кондиционеры работали на полную мощность, лоб.

– Они думают, что я кончился. Все эти прокуроры, гэбня ебуч. я, думают, что меня сожрали! А я не кончился! Пусть подавятся! Я не буду прятаться, Умка! Я пойду на них грудью!

– Тогда тебя убьют, – пробурчал Сергеев, терзая телефон. – Или посадят. Или посадят, а потом убьют.

– Хорошо, – согласился Владимир Анатольевич, всем своим видом показывая, как тяжело ему смирить гордость. – Пусть ты прав! Вовремя отступить – это не позор, а мудрость! Я уеду и спрячусь! Но ненадолго! Только на несколько месяцев! А потом вернусь, и тогда…

– Хорошо. Уезжай на несколько месяцев, – легко согласился Сергеев. Спорить с Блинчиком стоило только в моменты просветления, а пока глаза его оставались мутноватыми и работы мысли не отображали вовсе, можно было не тратить время и силы. – Давай, приводи себя в порядок. Тебя ждут. Только скажи мне, почему, по-твоему, они решили давить на меня через Вику и Маринку? Это же бред! Они же знают, что мы давно не живем вместе?

– А что это меняет? Ты же не с дураками имеешь дело, – неожиданно трезвым голосом спросил Блинов. Муть закружилась в его глазах легким облачком и начала истаивать. Адреналин побеждал алкоголь. – Представляешь, какой психологический портрет написан в твоем досье? Можешь и не сомневаться – о тебе известно все! Каждый твой звонок, все твои симпатии и антипатии, пристрастия и пороки записаны, пересчитаны, проанализированы, подшиты и подколоты! И о твоих амурах с Плотниковой они знают все, даже в какой позе вы предпочитали трахаться… И не смотри на меня так! Это же очевидно! Я таких досье, знаешь, сколько перечитал? Да, и никаких секретов особых у тебя нет, особенно от профессионалов. Ты думаешь, что раз вы вместе не живете, то все думают, что ты стал меньше Плотникову любить? Да все, даже ленивые, знают, что ты за нее горло порвешь кому угодно. За нее и за Маську. С Маськой ты, вообще, видишься чуть не каждую неделю – я с родными дочерями вижусь реже! Конспиратор х. ев! Живете вы вместе, не живете – какая, нафиг, разница? Они же вам не съехаться предлагают… Задача другая – взять тебя за яйца! Ну, кто бы мог придумать такое еще год назад? Тебя хотят заставить дать компромат на меня, и из-за этого хотят прищучить саму госпожу Плотникову, пресс-секретаря премьер-министра…

Он задумался, оценивая ситуацию, а потом тряхнул головой и вытер сочащуюся потом лысину.

– Во, расклады!

– Откуда информация?

– От тех, кто работает на твоих больших друзей! Да, да! Тех самых друзей, которых ты героически защищал от меня грудью!

– Блинов, – сказал Сергеев устало и снова нажал кнопку повтора. – Кончай паясничать. Задрал, честное слово!

Гудки! Гудки! Гудки!

Умка едва сдержался, чтобы не запустить трубкой в стену.

– Слушай, – Блинов снова завальсировал, теперь уже в обратном направлении, от ванной к креслу, и уселся, повесив полотенце на шею. – А давай сделаем так… Я все равно линяю, и мне все эти разоблачения по барабану… Отдай им пленку! Хер с ним! Ну, пусть я буду демоном зла! Это все мы уже проходили – умоемся, утремся, переморгаем! Нас, блядь, этим не проймешь! Пусть они эти пленки выставят на всеобщее обозрение! Плевать!

Блинов даже хохотнул коротко от удачной мысли.

– Пусть! Кто был в той комбинации я? Лично я? Шишка? Нате вам вашу шишку, – он сделал неприличный жест рукой. – Нате, сосите! Только шишка давно уже растет на пальме, а пальма та – на одном тропическом острове! Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!