Александр Бушков - Золотой Демон Страница 35

— Берем, — буркнул Самолетов.

Японец уставился на Ивана Матвеича с той же хищной мечтательностью, как совсем недавно отец Панкратий. Так стиснул украшенную бирюзой рукоять меча, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

— Но-но! — шутливо погрозил ему пальцем Иван Матвеич. — Без глупостей тут… Господа, большая просьба не медлить. Мне в путь не терпится, да и вам, полагаю, тоже…

Он ухмыльнулся, сделал ручкой и теми же невероятными прыжками унесся в голову обоза.

— Канэтада-сан говорит: этот демон, несомненно, смертен. Он не может объяснить, но он это чувствует.

— Приятное известие, — сказал Самолетов. — Знать бы только, в каком яйце у него смерть, в какой утке… Пойдемте, Аркадий Петрович? Недурно бы и в самом деле побыстрее в путь…

Поручик помедлил было, но, убедившись, что все в порядке и благородный японский господин более не собирается собственными руками обрывать свое существование, пошел следом за Самолетовым.

Тот сказал негромко:

— Обратили внимание? Какая разная участь выпала двоим, кинувшимся на эту тварь с обнаженным клинком? Андрей Никанорыч, бедняга, погиб жуткой смертью, а вот японец остался целехонек…

— И что?

— Да откуда я знаю? Просто участь им выпала разная…

— Все равно, — сказал поручик. — Что-то я не усматриваю тут той самой пресловутой черепахи, из-за которой строительство пошло наперекосяк. Или, быть может, вы…

— Нет…

— Вот видите, — сказал поручик угрюмо. — Что же тут ломать голову, если все равно не будет толку. Может, все от того, что японец не отсюда родом, совервюннейший у нас чужак, обитает на островах в далеком море и на него все эти штучки попросту не действуют. Коли уж будоражить фантазию…

— Может, нам это обсудить с профессором?

— Да как хотите, — пожал плечами поручик. — Все-равно заняться нечем… Интересно, у него водка есть?

Глава XI

КАК ИХ ИСКУШАЛ ДЬЯВОЛ

Поначалу адский грохот оглушил, слился в неразборчивую какофонию, а происходящее показалось совершенно непонятным хаосом. Потом, когда он немного присмотрелся, стал соображать, что тут к чему. Благо понять это было не так уж и трудно неплохо выученному офицеру…

На равнине кипел конный бой. Неисчислимое множество всадников перемешалось в яростной сече. Лязг оружия, вопли торжества и боли, грохот копыт, отчаянный визг раненых лошадей…

Сон, конечно — но удивительно реалистичный… Поручик Савельев наблюдал за битвой откуда-то сверху, похоже, с широкой вершины высокого, отлогого холма. Он сидел верхом на коне с аккуратно подстриженной гривой, конь стоял смирно, и рядом располагались другие всадники — он этого не видел, а словно бы откуда-то знал.

Очень быстро он сообразил, что как бы пребывает в чьем-то чужом теле и смотрит на происходящее глазами этого человека. Самостоятельно он не смог предпринять ничего — хотел посмотреть вправо, не получилось, хотел глянуть, кто стоит рядом с ним слева, — опять-таки не вышло. Он наблюдал только то, что видел тот, в чьем теле поручик оказался…

Справа кто-то охнул, отчаянно завопил:

— Ай-яй-яй!!!

Внизу, на равнине, слева от зрителей, вдруг накренилось высокое знамя на позолоченном древке — квадратный кусок ярко-синей материи с изображением черной птицы, висевший на горизонтальной перекладине наподобие древнеримских вексиллумов, — так и не выпрямившись, клонилось к земле, клонилось… Рухнуло наконец и синее полотнище моментально оказалось смято промчавшимися по нему всадниками в странных кольчугах и коротких желтых плащах. Торжествующий вопль пронесся над равниной.

Совсем рядом звонко и отчаянно зазвенел гонг. Откуда-то слева, понукая коней безнадежными криками, вылетела кучка всадников и помчалась наперерез тем, кто только что втоптал в землю копытами коней синее знамя. Сшиблись. Лязг железа. Поручик видел, что кинувшихся наперехват гораздо меньше, чем атакующих, так что исход схватки предсказать нетрудно. Он начинал понимать расстановку сил: нападающие — в желтых плащах, они со всех сторон рвутся к холму, а противостоят им всадники в черных и синих плащах. Понятно уже, что «желтые» перехватили инициативу — не столько числом, сколько яростью, а «черно-синие» больше обороняются, пытаются создать кольцо вокруг холма, ни к чему более не стремясь…

— Ойе! Остановите их!

— Кем? Разве что твоей охраной…

— Нет уж! Не трогать с места!

— Больше у меня никого нет…

— Сделай что-нибудь, собака ленивая! Хоть что-нибудь сделай!

Поручик откуда-то знал, что эти слова обращены к тому, в чьем теле он сейчас находится. И знал, что услышал «собственный» голос:

— Не могу…

— Собака никчемная!

— Вот они! Вот они!

Тот, чьими глазами поручик смотрел на происходящее, повернул голову в ту сторону. Его охватила столь лютая ненависть, что у поручика на миг помутилось сознание.

Конный отряд в желтых плащах, выстроившись клином, отчаянно прорубался к холму. Над ним реяло странное знамя: на высоком шесте — диск золотого цвета с каким-то неразличимым отсюда изображением и по его краям развеваются конские хвосты красного цвета. Нападающие, отсюда видно, охвачены какой-то бешеной решимостью, они ломят, словно кабан сквозь камыши, рубятся отчаянно, их сабли мелькают, порой представая широкими сияющими полосами, — а защитники холма, наоборот, дрогнули, потеряли себя, они еще дерутся, еще держат подобие строя, но видно, что их боевой дух бесповоротно сломлен и очень скоро они способны припустить врассыпную…

Тот, в чьем теле поручик оказался, кипел от ненависти — а вот сам поручик, если бы удалось такое, рот бы разинул от несказанного удивления…

Это Лиза рубилась в первых рядах атакующего клином конного отряда, прямо под знаменем с багряными конскими хвостами. Он не мог ошибиться — ее лицо, пусть и искаженное сейчас яростью, ее волосы, длинными прядями выбивавшиеся из-под золоченого шлема, ее глаза. Сверкающая кольчуга, украшенная чеканными золотыми дисками, желтый короткий плащ с прорехой от сабельного удара, черный высокий конь с пенной мордой и бешеными глазами, богатая уздечка, увешанная причудливыми бляхами…

Ее сабля обрушилась — и заступивший дорогу всадник грянулся под копыта, а конь с опустевшим седлом шарахнулся в сторону. Одним отчаянным рывком отряд в желтых плащах продвинулся на несколько конских корпусов. Оборонявшиеся раздавались в стороны, отступали, как ни надрывался частыми ударами гонг на холме, как ни орал оглушительно кто-то рядом с поручиком.

Багряные конские хвосты оказались уже совсем близко. Поручик видел, как Лиза, привстав на стременах насколько удалось, крест-накрест махнула саблей над головой. Слева вылетел еще один построенный клином конный отряд в желтых плащах, но без знамени — и, разворачиваясь лавой, пошел на соединение с первым. Гонг замолчал.

Тот, в чьем теле поручик оказался, не отводил от Лизы глаз, кипя от ярости, даже, кажется, рыча и подвывая под нос. Они встретились взглядами — и Лиза, улучив момент, погрозила клинком, улыбнулась так, что у любого мурашки пошли бы по коже. Это была она и не она — дикая амазонка, совсем близко увидевшая заклятого врага, предвкушавшая встречу и расплату… Такой никак не могла быть его Лиза, благонамеренная барышня из хорошей купеческой семьи, — но эта отчаянная предводительница лихих конников походила на нее, как две капли воды. С окровавленным клинком, разметавшимися волосами, сбившимся набок шлемом, горящими глазами — удалая и яростная, она была прекрасна… И для кого-то сейчас — сама Смерть…

Очаровательная дикая смерть рвалась к холму во главе своей бешеной оравы. Сине-черные поворачивали коней, пытаясь уйти, кто-то заверещал, как заяц, справа несколько беглецов столкнулись, их кони упали, образовав кучу-малу… До золотого диска, обрамленного багряными конскими хвостами, казалось, можно уже добросить камнем, теперь видно, что на нем отчеканена волчья голова в окружении непонятных знаков. Желтые плащи достигли отлогого подножия холма. Послышался знакомый женский голос, исполненный незнакомой ярости и воли:

— Живыми! Всех — живыми!

— Прочь! Прочь! — отчаянно завопил кто-то рядом.

Стоявшие на вершине всадники поворачивали коней, галопом спускались с противоположной стороны холма. Чей-то конь слева споткнулся, полетел через голову вместе с всадником. Тот, в чьем теле поручик находился, несся за остальными.

Потом была долгая, бешеная скачка очертя голову по необозримой степной равнине — на горизонте справа и слева виднелись округлые холмы, слишком правильные, кажется, чтобы быть творением природы. Рассмотреть их толком не удалось — всадник остервенело понукал коня, стараясь не отстать от спутников; трава, цветы — все сливалось в пеструю полосу, несущуюся под ноги с невероятной быстротой, впереди столь же неразборчивыми яркими пятнами мелькали силуэты собратьев по несчастью…