Николай Чадович - Особый отдел и пепел ковчега Страница 35

Сердобольная старушка склонилась над ним.

– Ты, милок, выпивший или заболевший? – прошамкала она.

– Вызовите… «Cкорую», – теряя сознание, пробормотал Кондаков. – У меня открылась язва…

Поздно вечером, когда о посещении больных не могло быть и речи, Цимбаларь и Людочка нахрапом прорвались в палату, где под капельницей лежал уже слегка порозовевший Кондаков.

– Ну как ты себя чувствуешь? – спросил Цимбаларь, пока Людочка взбивала сиротскую больничную подушку.

– Сейчас лучше, – бодрым тоном ответил Кондаков. – А когда сюда привезли, был почти что трупом. Давление – шестьдесят на сорок. Не меньше двух литров крови потерял. Вот теперь возмещаю. – Он пере– вёл взгляд на капельницу. – Пятую бутылку вливают.

– Тебе есть уже можно? – Цимбаларь стал разгружать битком набитые продуктовые пакеты.

– Ни-ни! – запротестовал Кондаков. – Мне этого ничего нельзя. Сегодня всё под запретом: и еда, и питьё. Завтра позволят съесть мороженое.

– Почему именно мороженое? – удивился Цимбаларь, вытаскивая палку копчёной колбасы.

– Потому что оно холодное, – объяснил Кондаков. – От тепла могут швы в желудке разойтись. Мне же язву с помощью зонда зашивали, без операционного вмешательства.

– И каково?

– Приятного, конечно, мало, но всё же лучше, чем резать… Загнали в глотку метра полтора вот такого шланга, – он для наглядности продемонстрировал свой указательный палец, – и давай в желудке шуровать. Ощущение такое, словно там мышка-норушка завелась… А потом, воспользовавшись моим беспомощным положением, переодели в больничное и забрали все личные вещи, включая мобильник. Хорошо ещё, что я пистолет с собой не взял.

– Фальшивые удостоверения медиков не озадачили?

– Я их успел в мусорную урну сбросить… Как вы хоть нашли меня?

– Через бюро регистрации несчастных случаев, – ответил Цимбаларь. – Может, тебе лучше в наш госпиталь перебраться?

– Не стоит. Больница вполне приличная. Аппаратура современная, врачи опытные, лекарств пока хватает… Тем более что задерживаться тут я не собираюсь.

– Это уже врачам решать, а не тебе самому.

– Пётр Фомич, вы Ваню сегодня видели? – спросила Людочка.

– Видел, – кивнул Кондаков. – Он меня возле дома, где Уздечкины живут, поджидал. Разъяснил обстановку, мы и разошлись… А что такое?

– Не отзывается на звонки. Такое впечатление, что мобильник отключен.

– Да ничего с ним не станется! – вмешался Цимбаларь. – Раньше он целыми неделями где-то пропадал.

– То раньше! – горячо возразила Людочка. – У него задания такие были. А сейчас совсем другое. Мы договорились встретиться и обсудить ситуацию по Уздечкиным. Все сроки давно прошли.

– Ваня с дочкой ихней успел снюхаться, – сообщил Кондаков. – Та ещё проходимка! Подмётки на ходу режет. Обещала карманные часы продать. Если найдутся, конечно… Посмотрел я эту квартирку. Внутри словно Мамай воевал. Мнится мне, что бетила там давно нет. Хотя на физиономии сыночка метка от сталинских часов осталась. Их пьяный батя когда-то в детскую кроватку сунул. Хотел, чтобы сынок счастливым вырос. А он вырос наркоманом и тунеядцем.

– Наркомания – тоже счастье, – промолвил Цимбаларь. – Правда, мимолётное. Ширнулся – и ты уже почти в раю.

– Получается, что старший Уздечкин знал о чудесных свойствах часиков. – Сообщение Кондакова весьма заинтересовало Людочку.

– Скорее всего, знал, – согласился Цимбаларь. – Он хоть умом и не блистал, но догадывался, что без вмешательства свыше такой вахлак поэтом никогда не станет… К тому же часики сами по себе странные. Время не показывают, тяжелые, словно из сплошного золота, и всё время теплые.

– И всё же я за Ваню волнуюсь. – Людочка нервно ломала пальцы. – Душа не на месте… Мы перед тем, как сюда приехать, все тамошние окрестности обшарили. Никто ничего не видел, никто ничего не знает… Куда он на ночь глядя мог податься, а главное – зачем?

– Врач, зашивавший мою язву, между прочим сказал, что не усматривает никаких объективных причин её возникновения, – со значением произнёс Кондаков. – Дескать, весьма странный случай. Другое дело, если бы я перед этим перенёс сильный стресс. Но ведь ничего похожего не было! И откуда вдруг такая напасть?

– Ты к чему клонишь? – насторожился Цимбаларь.

– Да всё к тому же… Мы вышли на след бетила. И наша цель, откровенно говоря, отнять его у нынешнего хозяина. Бетил сопротивляется. Такая уж у него природа. Сначала я в неприятности вляпался, теперь с Ваней что-то случилось… Вы бы, ребятушки, тоже себя поберегли.

– Мысль в общем-то страшненькая, – усмехнулся Цимбаларь. – Чем ближе цель, тем ожесточенней будет противодействие? Так по-твоему?

– Пока это лишь моё предположение, – сказал Кондаков. – Но надо быть готовым к любым неприятностям.

– Подождите. – Людочка жестом попросила внимания. – Если развивать ваше предположение и дальше, то получается, что человек, владеющий бетилом, вообще неуязвим!

– Не совсем так, – возразил Цимбаларь, у которого идеи в голове рождались быстрее, чем холерные вибрионы в питательной среде. – По-видимому, бетил отзывается исключительно на самые сокровенные человеческие желания. Иудей Давид, вступая в неравную схватку с филистимлянином Голиафом, жаждал победы всеми фибрами своей души. И кивот, находившийся неподалёку, помог осуществлению этой страстной мечты. Японский император молился перед яшмовым флаконом, в котором находился бетил, за могущество и процветание своего государства, со всех сторон окружённого алчными врагами. И от тех тысячу лет подряд только клочья летели, вплоть до сражения в Коралловом море, когда Рихард Зорге уже сделал своё роковое дело. Примерно те же цели преследовал и Сталин, ставший новым хозяином похищенной святыни. Победа в войне была его идеей-фикс, ради которой он не щадил ни сограждан, ни ресурсов, ни даже собственных детей. Уздечкин больше всего на свете хотел стать поэтом и стал им, даже вопреки законам естества. Хотя в повседневной жизни оставался растяпой и неудачником… Трудно представить, как использует бетил его нынешний владелец. Может, он гениально играет на кларнете, очаровывает женщин или проворачивает финансовые сделки. Но вряд ли он применяет его в целях самозащиты.

– Это и не нужно, если бетил сам умеет постоять за себя, – вставила Людочка.

– Пока фактов, подтверждающих версию Петра Фомича, нет, – продолжал Цимбаларь. – Кроме его язвы, конечно. А с Ваней, думаю, всё в порядке. Такую пуганую ворону ни в один силок не заманишь… Уверен я лишь в одном. Бетил находился у Уздечкина практически до самых последних дней жизни, хотя он и скрывал это от своих домочадцев. Надо бы серьёзно поговорить с детишками, Павликом и Нюрой. Оба на руку нечисты. Нашли, скажем, после смерти отца какую-то забавную вещицу и загнали за бесценок. Или сменяли на дозу дури. С них станется!

– Как же ты, интересно, собираешься с ними поговорить? – с сомнением осведомилась Людочка. – На правах пожарного инспектора? Или сетевого маркетолога? Да они тебе просто кукиш покажут. Большой-пребольшой!

– Тогда надо найти верный способ вызвать их на откровенность. – Говоря так, Цимбаларь усиленно поправлял воротник своей рубашки, что сразу породило у Людочки вполне определённые подозрения.

– Опять у тебя на уме какая-то провокация? – догадалась она.

– А что делать, когда другого выхода нет? – Цимбаларь говорил с убеждённостью, скорее всего, напускной, однако избегал встречаться с Людочкой взглядом. – Сыночек-то всё равно известный наркоман. Этим обстоятельством грех не воспользоваться. Подбросим в квартиру Уздечкиных хорошую партию торчка. Грамм этак на сто-двести. И вызовем компетентные органы. Как бы в порядке обмена оперативной информацией. Двойную выгоду поимеем: и хату хорошенько тряхнем, и хозяевам языки развяжем. Если они про часики что-нибудь знают, то с перепуга всё выложат.

– Нет, – твердо сказала Людочка. – Оставим это на самый крайний случай. Мы хоть и не совсем обычная служба, но от гестаповских методов надо воздерживаться.

– Чистоплюям вроде тебя надо до самой пенсии сидеть в экспертно-криминалистическом центре и не лезть в оперативные сотрудники! – не сдержался Цимбаларь. – А ты, Фомич, что по этому поводу думаешь?

– Нам, больным, не должно сметь своё суждение иметь. – Кондаков ловко ушёл от прямого ответа.

Конец дискуссии положила медсестра, заявившаяся в палату со шприцем в руке. Она быстренько выставила всех неурочных посетителей в коридор.

Уходя, Цимбаларь цитировал одно из последних стихотворений Уздечкина, написанное уже в годы перестройки.

Никудышный поэтНезавидной эпохи,Я лавровых венковОтродясь не носил.Меня прошлого тениБеспокоят, как блохи.А начать всё сначалаНе имеется сил.

Глава 9

Над опергруппой сгущаются тучи