Вадим Денисов - Генетический взрыв Страница 36

Мне до сих пор непонятно: что мы строим, ребята? Залетин от таких разговоров отмахивается, ему вечно некогда. Только он не от моих вопросов отмахивается, а от своих, точно таких же.

Хорошо, у меня хоть есть возможность поинтересоваться у первого лица. А каково простому человеку, живущему в крошечной, подконтрольной Центру общине? Такой человек спрашивает злее, настойчивее: «Что вы мне предлагаете, вожди анклавов, что будет конкретно со мной и с моей семьей? Вы, пусть чисто декларативно, ответьте народу: через три года, товарищ мелкий предприниматель, в идеале у нас тут в Сочи будет вот так… ух! Сидит сейчас бывший фермер, а ныне патрульный, с задумчивым лицом и, вспоминая школьное образование, размышляет: «Хорошо. Но где, извините, дедушка Ленин с его Декретами о Мире и о Земле?» Нет декретов, вообще никаких.

Я не знаю, что планирует Гарик (да и власти Севастополя) делать, например, с частной собственностью на землю, но что-то мне подсказывает – «Декрет о Земле» сработал бы круто. Это вам не шуточки, это серьезно, ясный знак, маяк. Настолько ясный, что число сторонников у автора такого стратегического документа резко возрастет. Потому что крестьянин или фермер поймет, за что ему лично стоит рисковать жизнью в схватках с неприятелем и терпеть все невзгоды переходного периода.

Что, нет Ленина, не подобрали на роль? А где хотя бы Рузвельт с его знаменитым девизом: «Каждая американская семья должна каждый день иметь на столе курицу»?

Какой будет строй у свершенного, какие возникнут партии? Есть ли они сейчас, зарождаются ли новые, оппозиционные? Каковы будут цели и задачи общества после победы над гугонцами, приоритеты и планы экономического развития? Ничего этого нет. Вообще. И если еще недавно можно было сваливать на «некогда, пока воюем, брат, терпи и надейся», то теперь люди все чаще и чаще стали задавать неудобные вопросы.

Убежденные коммунисты живут в одном периметре с монархистами, анархистами и сторонниками развитого капитализма. Это бомба, и она рано или поздно рванет и в новом мире. К 1917 году ВКПб, надо сказать, основательно подготовилась. Партийное и государственное строительство шло параллельно ведению боевых действий против белых и Антанты. Все успевали. Сейчас – зияющая пустота вместо ответов…

Задранный на левом предплечье подрывника-самоучки рукав куртки открывал еще не потерявшую четкости характерную черную татуировку – волчий крест идейных нацистов. Это еще не свидетельствует о его однозначной принадлежности к Правому Сектору или былым добровольческим батальонам, в которых выжили наиболее приспособившиеся, а значит, самые умные. Эти-то как раз и наклепали хутора в степи, живущие по своим, одному Богу известным законам, далеко они не лезут, у них новые приоритеты.

Димка рассказывал мне, что чаще всего на полуостров пробираются не организованные группы диверсантов, а как раз одиночки-фанатики, сами себе в свое время свернувшие голову набекрень, ущербные несчастные люди, так и не сумевшие перестроиться в новых условиях. Ортодоксы, у которых циклически запускающаяся программа уничтожения и самоуничтожения не позволяет запускать другие, рациональные.

Свалившийся с плеча автомат неприятеля лежал рядом, а небольшой тактический рюкзак остался на спине. Не, в него я не полезу, вдруг очередное «СВУ» взорвется, на этот раз у меня в руках, кто знает, какие меры предосторожности могли прийти в голову отчаянному диверсу?

А ведь он к яме бежал…

Вот был бы прикол, успей диверс прыгнуть вниз ко мне, полумертвому! Но он не успел, времени у носителя нацистской свастики хватило только на быструю смерть от осколка собственноручно сваянной адской машинки.

Носимая рация не добивала. Пойду проверю ту, что в машине.

На авось.

Скорей бы, устал я до невозможности, полежать бы надо.

Закончив осмотр, въедливый Валерка неторопливо подошел к нам, положил локоть на крыло черного «Хайлюкса» и доложил:

– Больше следов нет, один он воевал. Всего одним дураком меньше, жаль.

– Это было очевидно. Ну что, повезло тебе, Гош, – кивнув напарнику, констатировал высоченный группер по имени Дима, с позывным «Фидель», очень своевременный такой спасатель, вовремя сообразивший, когда и куда за мной нужно ехать, представитель принимающей, так сказать, стороны и мой опекун.

– Что-то пошло не так? – без особого интереса поинтересовался я.

– Все пошло не так. А еще больше у него бы пошло не так, поймай он тут колонну с нормальным головным дозором, сразу уронили бы.

– Полный дилетант? – Мне очень хотелось что-нибудь подсказать.

– Не совсем. Но почти. Полный бы еще раньше подорвался. Этот басмач спецкурса, конечно, не прослушал, но со штатным взрывателем был знаком, кто-то его обучал на очень скорую руку. Но я бы такого оленя на задание не послал. Разве что для самоубийства, в качестве наказания. Вместо нарядов. Подожди, Гош, мне кое с кем переговорить нужно…

Я отошел в сторону, а Фидель, быстро связавшись по рации, начал с каким-то Мельниченко разборки по факту: почему неделю назад изменили маршрут патруля, из-за чего контроль над участком был утерян, как вообще получается, что диверсы подходят чуть ли не к Балаклаве, сколько можно терпеть безделье и манкирование службой со стороны некоего Шугайло, по какой причине не согласован комплекс мер по противодействию проникающим группам и не пора ли принять предложение Фиделя о сплошном минировании неведомых мне подходов. Валерий, внимательно слушавший обрывисто доносящийся из динамика рации разговор командиров, часто кивал, тихо матерился и щелкал пальцами.

Наконец Фидель закончил и, повернувшись к напарнику, коротко сообщил:

– Валерка, в Форосе опять серого видели.

Брашпиль тоже нахмурился.

О чем они?

Так я и не понял, почему у Фиделя такой позывной, меньше всего Димка напоминает легендарного кубинского лидера, он абсолютно конкретен, немногословен, а внешне похож на поджарого волчару, а не на бородача с сигарой. А еще на какого-нибудь полуромантического мушкетера-бретера, человека с окровавленной шпагой, но с легкой печатью интеллигенции на усталом лице. Мне Димон представлялся героем, действующим в фэнтезийной книге или в фильме.

Представьте, сцена на ночной улице средневекового города. На главного героя нападают трое негодяев в серых плащах с капюшонами, у двоих на левом, видимом зрителю плече, на плаще вышиты черные цветы, похожие на тюльпаны. У одного с правой стороны на ткани просматривается многолучевая звезда, стилизация принадлежности негодяев к какому-нибудь Тайному Ордену, который курирует второе или третье лицо государства или, может быть, большого и значимого вольного города. Вооружение у нападающих смешанное, прихватили кто во что горазд…

Главный герой – мужчина сорока лет, высокий, не худощавый, но подтянутый, с отличной осанкой. У него средней длины темные волосы, выбивающиеся из-под темно-коричневой шляпы в стиле «Охотник за ведьмами», такая была у Ричи Блэкмора. В руках у главного героя меч с узким и длинным клинком и развитой гардой, похожий на ранние шпаги. Щита нет, фу, пошлость какая, доспехов тоже. Короткая кожаная куртка, широкий ремень с блестящими латунными люверсами, удобные холщовые штаны. На поясе в хольстерах-кобурах висят два дульнозарядных колесцовых пистолета, наружу торчат длинные ручки с резными набалдашниками.

Дерутся, что же им делать при таком раскладе…

– А в рюкзаке что?

– Взрывчатка, Гош.

– Так и знал, – удовлетворенно кивнул я.

– Не только, командир, – быстро поправил его не менее интересный человек Валерка Брашпиль, хоть он и является полной противоположностью своему групперу. Маленький, плотный и очень резкий: от выражения обманчиво мирного полноватого лица с носом картошкой, умеющего за мгновение превращаться в страшную маску опытного убийцы, до порывистых быстрых движений натренированного тела. Оба чем-то напоминали мне Санчо Пансу и Дон Кихота.

– Хавки немного бестолковой, – пояснил он, – вода и отличная аптечка с ширевом, хоть себе забирай.

– Я тебе заберу…

Оба из спецуры, уверен, никаких сомнений быть не может. Не спрашивал специально, откуда именно, а они не особо-то и распространялись. Живут в Балаклаве, Димка меня и устроил на постой к знакомой. А у Валеры я взял напрокат машину. Вон она, в яме лежит кучей мятого металла, хоть под землю провались! Но Брашпиль не унывал и меня не упрекал. В этом мире меньше всего жалеешь технику, мало ли ее, брошенной и забытой, стоит по дворам и дорогам, заводи да пользуйся. И все равно неудобно.

– Что-то я побоялся в рюкзак лезть.

– И правильно сделал, – одобрил мое решение Фидель. – Хотя ничего страшного с тобой бы не случилось.

– Если шприцом не уколоться, – хмыкнув, добавил Валерка.

– Наркота? – спросил я, и Брашпиль улыбнулся еще раз.

В быту, если я сумел понять их вечерний быт в те редкие дни, когда они являлись со службы относительно рано, это обычные русские мужики, часто вымотанные, но готовые поговорить о чем угодно, боевая специализация никак не проявляется… Пока дело не касается любого оружия и способов его применения. Сами они эти темы, как правило, не поднимают, наверное, обоим все это дело за годы службы смертельно надоело. Но цепляются за тему сразу и прочно, как волкодавы, – привычка, даже инстинкт.