Олег Верещагин - Не время для одиночек Страница 36

РАССКАЗ ЧЕТВЁРТЫЙ

ТЕ, КТО СО МНОЙ

Что ожидает их в пути,В лесу под ясным летним небом?Быть может — сказка впереди,Быть может — сказка впереди,А может — чай с горячим хлебом?

1.

— И всё-таки я боюсь провокаций, — упрямо сказал Колька, застёгивая куртку.

— Да брось ты! — его тёзка был неожиданно весел и оживлён. — Они сейчас забились в самые глубокие норы, сидят и нос боятся наружу высунуть!

Вообще в душе Колька был склонен с Райко согласиться. День Жатвы был праздником весьма значимым. В Семиречье официально его всё ещё не отмечали, но это "неотмечание" уже давно мало кого касалось. Вечные слова про силу золотых колосьев и веру в животворящую Мать-Землю Колька знал наизусть, и всё равно — они каждый раз его волновали. И он видел, что и всех вокруг они волнуют, даже тех, кто прожил на свете уже много десятилетий и видел не один День. Да и как не волноваться — если именно День Жатвы приобрёл почти религиозный (насколько это было применимо к землянам) оттенок — после Безвременья с его, казалось, навечно умершей природой — некогда такой прекрасной? Её возрождение для землян было практически мистическим… Поэтому нерешительность Бахурева — почему сразу не объявил этот день праздником, как в Империи?! — в этом вопросе его лично раздражала. Но что в такой день нужно быть очень смелым — или очень глупым! — чтобы испортить людям праздник — это однозначно…

— Коль! — из студии высунулась Элли и бешено замахала рукой. У неё шла последняя предпраздничная передача, из-за которой Колька шёл на праздник один — встретиться предполагалось потом. — Коль, сюда скорей!

Колька подбежал, встревоженный. Элли втащила его внутрь за руку, свирепо прошипела — глаза у неё горели почти фанатично:

— Нужны три минуты музыки. У нас тут наперекосяк кое-что… спой под гитару!

— Что?! — обалдело спросил Колька. Элли то ли не так поняла вопрос, то ли сделала вид, что не поняла — ответила:

— Да что хочешь! Быстрей, я объявляю! — и метнулась к микрофонам.

— Ст… да что ж… — Колька растерянно оглянулся, собираясь сбежать, не говоря худого слова, но кто-то ему уже сунул в руки гитару — не его, другую — и подтолкнул на площадку у подвесного микрофона, а Элли уже тарабанила оживлённо:

— И — в честь праздника! — Николай Стрелков исполнит сейчас песню… слушайте нас, это Николай Стрелков, многим из вас известный, как Ветерок! — она бешено посмотрела на Кольку, шагнувшего на площадку.

Он совершенно не знал, что петь. Абсолютно. И, честно признаться, закрыл, даже зажмурил, глаза, беря гитару поудобней… а потом — услышал сам себя, свой голос, поющий всплывшие в памяти строки одной из песен той странной пластинки-самопала, с которой, фактически, началось их настоящее знакомство с Элли:

   — Тем, кто ввысь подняться не спешит,   Не понять мятущиеся души:   Слишком долго мы живём в тиши,   Слишком страх силён ту тишь нарушить…   Пусть итогом полусонных лет   Станет изречение такое:   "Кто сказал — на свете счастья нет?   Счастье — делать то, в чём нет покоя!"

Элли глядела изумлённо, как и оба её помощника — изумлённо и недоверчиво. Колька понял это, как только, сделав над собой усилие, открыл глаза. И продолжал петь — ощущая отчётливо, что делает нечто, очень нужное:

   — Нас хоть не корми насущным хлебом —   Только дай себя же превзойти…   Потому что небо — это небо,   Значит, есть ещё, куда расти…   Потому что небо — это небо,   Значит, есть ещё, куда расти!

   Те, кому не лезет в горло стих,   Проворчат: "И посмелей видали!"   Только вряд ли мы услышим их —   Мы уже ушли в другие дали.   Вот растает в небе дымный след —   И ищи-свищи, как ветра в поле…   Кто сказал — на свете счастья нет?   Счастье — делать то, что скажет воля!

— Элли показала два больших пальца и бешено махала руками вверх-вниз. Колька кивнул ей и улыбнулся, снова повторяя припев:

   — Пусть дрожмя дрожит холодный воздух —   Не страшны преграды на пути…   Потому что звёзды — это звёзды,   Значит, есть ещё, куда расти…   Потому что звёзды — это звёзды,   Значит, есть ещё, куда расти! (1.)

1. Стихи Бориса Лаврова, посвящённые книгам Олега Верещагина. В 1 г. Экспансии, когда Человечество наконец пробилось в Дальний Космос, эта песня стала гимном имперской пионерии и остаётся им до сих пор.

…Оркестры на улицах играли пока что в основном маршевые песни, чаще всего слышалось:

   — Благодарю за щедрость лето,   Зерно к зерну — и каравай…   Вот снова август на рассвете   Ведёт пшеницы караван… (1.)

1. Стихи В.Фирсова.

Всё вокруг украшала тяжеловесная, торжественная символика плодородного года, на очень многих людях, попадавшихся навстречу, была обрядовая одежда, хотя имперцев среди них, конечно, нашлось бы не много; на военных и полицейских — парадная форма. По широкому бульвару, обсаженному деревьями, люди стекались к приземистому, похожему на старинный форт, зданию, над которым развевался большой государственный флаг: голубой с золотыми солнцем, лопатой и плугом, к президентскому дворцу. Даже каменные виселицы возле него были сейчас убраны витыми хлебными снопами и увенчаны солярными знаками, и это не казалось странным или неправильным. В правом углу придворцовой площади, рядом с неправдоподобно чётким квадратом дежурного эскадрона Чёрных Гусар, строились расчёты пионерских отрядов.

— С нами всё-таки пойдёшь, может? — спросил Райко, рассматривал знамённую группу "Охотников" и расчехлённое знамя.

— Ну уж нет, — махнул рукой Колька. — На концерте встретимся, бывай!

— Ветерок ты и есть… Ветерок, — вздохнул Райко ему вслед. И поспешил к знамённой группе.

Центр площади был пуст, хотя по её периметру люди стояли плечом к плечу, а бульвар был запружен настоящим человеческим морем. В небе несколько аэростатов поддерживали полотнища лозунгов и медленно плыл имперский дирижабль… нет, не имперский! Колька, устроившийся (нашлось место) почти у самых дворцовых ступеней, еле удержался от того, чтобы не приоткрыть рот удивлённо: дирижабль был украшен флагом Семиречья и надписью по борту —

ГОРДЫЙ

Это был первый дирижабль Республики Семиречье, построенный совсем недавно по имперским чертежам. Колька про него читал…

С деревьев бульвара, которые, оказывается, оседлали целые кучи мальчишек, послышались приветственные вопли, подхваченные и остальными людьми. Кое-как отведя взгляд от воздушного гиганта, Колька стал осматриваться — но оглядеться толком так и не успел. Неожиданно мощный, почти страшный рёв сирен понёсся над людьми, и над зданием дворца заклубилась буро-серая туча. Колька ощутил, как у него по всему телу дыбом встают мельчайшие волоски. Он сам не видел Безвременья, но образ страшного живого-и мёртвого неба, наверное, уже вошёл в плоть и кровь каждого из землян, потому что люди вокруг начали пригибаться, отчётливо и ощутимо, по толпе прошли волны, и даже пионерские расчёты шевельнулись — лишь Чёрные Гусары остались каменно-неколебимы, но их было слишком мало, и становилось ужасающе ясно, что сейчас эта тьма поползёт и дальше, и захлестнёт, и сомнёт, и…

   — да не лихо не доля ни нет и ни да   не межой да не полем ходила беда   и не знать и не видеть не слышать не сметь   да родила земля не золу и не смерть…

— вдруг зазвучал над площадью, наверное, над всем городом, мужской хор. Он без музыки, ровно и сильно даже не пел, а — выговаривал слова заклятья…

   — да набила земля да пустую мошну   что возьму — то посею, посею — пожну   семя доброе здесь не взойдёт лебедой   семя злое растёт в борозде да не в той   да не в поле беда не во ржи лебеда   не пройти да не выйти отсюда туда   и не знать не смотреть ни назад ни вперёд…   — что возьму — то посею, посею — взойдёт,

— к хору присоединялись всё новые и новые мужские голоса, говорили уже почти все мужчины вокруг (и Колька выдыхал слова урожайного заклятья), а женщины, стоявшие рядом, прятали лица или в ладонях, или на плечах своих спутников…

   чтобы колос живой не сгорел не измок   так отныне слова мои — ключ да замок   так отныне слова мои — пепел да свет   да не доля не лихо ни да и ни нет (1.)

1. Стихи Дмитрия "Фангорна"