Николай Буянов - Медиум Страница 36

Поезд все никак не хотел отходить. Игорь Иванович топтался поодаль и время от времени с грустью поглядывал на большие вокзальные часы. Сначала Алёнка с некоторым раздражением подумала, что отец просто ждет, когда же поезд наконец тронется и затянувшееся прощание завершится. А потом вдруг поняла, что он, наоборот, изо всех сил оттягивает этот момент… Она поймала его взгляд.

«Я буду по тебе скучать», – сказала она одними губами.

«Я тоже. Я очень люблю тебя».

«И я тебя люблю».

– …жареного ешь поменьше. Ты знаешь, тебе это вредно.

– Я помню, мам.

– У открытого окна не сиди, простудишься. Попроси нижнюю полку. И, как приедешь, сразу дай телеграмму, чтобы я тут не тряслась.

Цепкий взгляд Аллы Федоровны прошелся по дочери, как рентгеновский луч на таможне. Она в двадцатый раз одернула на Алёнке легкую «адидасовскую» курточку, поморщилась от вида висевшей на плече объемистой брезентовой сумки («Ну абсолютно не в тон. Говорила ей, дуре: возьми ярко-голубую, ту, что Георгий привез из Ирана. Нет, уперлась. Пойми поди современных детей».).

Алёнку пригласили в спортивный лагерь как одну из лучших учениц школы. Она уже многое умела. Могла несколько часов просидеть неподвижно, в самой неудобной позе, затаив, загнав внутрь себя дыхание. Могла свободно и неслышно пройти на большой высоте по узкой доске или перебраться по ней, повисая на руках (такими хитрыми макетами был оборудован зал для занятий). Ее учили метать ножи, ножницы, вязальные спицы – все то острое, что могло оказаться под рукой. Учили надежно и незаметно со стороны выводить противника из строя, используя для этой цели практически любой предмет – от электролампочки до авторучки и подстаканника.

Однажды она увидела в кино китайского мастера, который виртуозно обращался с изогнутым мечом. Вооруженные копьями враги, напавшие на деревню, отлетали от мастера, как горох от стенки, десятками. Дедушка вытворял настоящие чудеса акробатики, оставаясь невредимым, хотя на него, бедного, нападали со всех сторон одновременно. (Алёнка втайне подозревала, что артист был молодой, просто его искусственно состарили с помощью грима и седого парика.)

Фильм так потряс её, что на следующей тренировке она спросила, почему её не научат фехтовать на мечах. Тренер со странным именем Владлен лишь пожал плечами (на самом деле имя не было странным – это было сокращенное «Владимир Ленин». Когда-то было модным «награждать» детей подобным образом.).

– Думаешь, тебе это когда-нибудь пригодится?

– А Юрка Лепестков из нашего класса тоже занимается у-шу. Но они там учатся владеть и мечом, и даже алебардой.

– У них другие цели.

– Какие?

– Восстановление старинных методов ведения боя. Следование традициям. – Владлен помолчал. – Они своего рода ученые-историки. Как твой отец.

– Значит, польза от этого все-таки есть?

– Конечно. Тебе ведь нравится, как поет русский народный хор?

Алёнка кивнула. Не так давно они с Артуром ходили на концерт «Вензелей». Артисты привели её в восторг.

– «Белая кобра» принадлежит к даосским школам. Даосы считают, что внешний мир и человек, его «я», составляют единое целое. Мудрец в их понимании – это человек, который собственного «я» не имеет.

Она удивилась.

– Вы хотите сказать, что мудрец не имеет своего внутреннего мира? Как же скучно ему должно быть…

– Ты не поняла. Его внутренний мир просто ни чем не отделен от внешнего. Он воспринимает их как нечто единое.

– А мое «я», значит, отделено от внешнего?

– Ну, это уж ты сама должна решить. Раз ты чувствуешь перегородку между ними – её нужно будет сломать. Но это очень сложно…

– А зачем её нужно сломать? Какой смысл?

– Ты должна воспринимать окружающий мир целиком, не раскладывая его. по полочкам. Если на тебя нападают – неожиданно, из-за угла, у тебя не будет времени анализировать – только действовать. Действовать правильно, не анализируя и не думая, прислушиваясь только к самой себе, – это и есть «сломать перегородку».

Алёнка подперла кулачком голову и задумалась.

– Юрка Лепестков говорит, что изучает комплексы с оружием, чтобы через форму прийти к интуиции. Мы приходим к интуиции через отказ от формы. Где же разница?

Владлен улыбнулся.

– Нет тут никакой разницы. Цель одна, разные только пути достижения. Музыка. Ката. Икебана. Чайная церемония – выбирай любой.

– А какой путь у нас?

– Выживание, – ответил Владлен. – Любой ценой, любыми средствами. И выполнение задачи.

Что это за «задача», он уточнять не стал. А она не стала спрашивать. В конце концов, ей было четырнадцать, возраст Джульетты (правда, уже через месяц пятнадцать). Лето в буйстве зелени наполняло сердце неизъяснимым восторгом – восторгом свободы («Свобода есть осознанная необходимость, поэтому вот вам задание на лето: отчет об экскурсии в литературный музей…» «Ну-у-у!» – недовольный общеклассный гул. «Никаких „ну“! В сентябре проверю каждого».).

Она будет ждать приезда в лагерь. Артура. Алена представила себе его открытую белозубую улыбку на загорелом лице, уверенный взгляд… Сердце забилось быстрее. Она украдкой дотронулась до своих грудей и подумала с огорчением: маловаты еще. Не сформировались. Ну да огорчаться не стоит. Если принять во внимание наследственность (на Аллу Федоровну не налезал ни один отечественный лифчик).

Она вдруг подумала о Марине, и на секунду ей стало грустно. Как было бы хорошо встретить её в поезде! «В лагерь?» – «В лагерь». «Вот здорово! Значит, вместе?» – «Конечно. Я думала, тебя родители не отпустят». – «Ну да. Я уже совершеннолетняя». Но Марина исчезла – сразу, в один миг, необъяснимо. «Ты и знать-то была не должна…»

– Внимание, – провозгласила через динамик железная тетка. – Со второго пути отправляется поезд номер 621…

И перрон тут же пришел в движение, будто включили задремавший было кинопроектор.

– Ну, беги в вагон, – забеспокоилась мама. – Господи, я ничего не забыла? Сырую воду не пей. Деньги храни в разных местах, чтобы все сразу не украли. И трать поэкономнее, меньше шляйся по дискотекам…

Алёнка молча прошла мимо, к отцу, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Я ведь только на месяц, – тихо сказала она. – Когда едешь в санаторий?

– Скоро. Через неделю.

– Вот видишь. Домой вернемся вместе.

Она долго махала из окна вагона. До тех пор, пока перрон не скрылся из виду Алла Федоровна, ласково взяв мужа под руку, помахала в ответ вышитым платочком и зло прошипела:

– Делаешь для них, делаешь, ночей не спишь, а благодарности никакой. Даже не поцеловала на прощание.

Игорь Иванович улыбнулся. Но вслух ничего не сказал, как обычно.

Гоги цвел. Загар, заработанный за полевой сезон, въедался так, что не сходил круглый год, до следующего лета. Черные буйные волосы были на сей раз безукоризненно уложены (знакомая парикмахерша расстаралась и получила огромный букет белых роз). Сшитый на заказ костюм в незаметную серую полоску сидел как влитой на худощавой фигуре – длинные эластич ные мышцы на руках не выпирали, как у катков, но очень элегантно обозначались). Рубашка была выбрана не белоснежная, а кремового оттенка, что должно было подчеркивать неофициальность обстановки: просто встреча нескольких старых друзей по случаю юбилея одного из них.

Гостей было немного, и стол от яств отнюдь не ломился: балык, дорогие фрукты в вазочке, дальневосточная икра, марочный коньяк в плоской красивой бутылке, шампанское – спартански просто, интеллигентно и по-современному. Только отец юбиляра, благообразный старичок, глуховатый и согбенный годами, но с орлиным молодым взором, посокрушался:

– Совсем сын от корней отбился. Разве у себя дома мы бы за таким столом сидели? Вино бы рекой лилось. Шашлык из молодого барашка, виноград, сациви… Сто человек гостей – столы бы пришлось на улицу выносить, под старые вязы.

Георгий рассмеялся.

– Несовременный ты, отец. Тут тебе не Кавказ, тут почти Европа.

И, увидев, что старик вот-вот обидится, обнял его за плечи.

– Подожди, поедем мы ещё домой. И гостей позовем, и столы накроем, как положено. Дядя Сандро барашка зарежет… Он ведь жив-здоров?

– Баран?

– Да ну. Дядя Сандро.

– Что ему сделается, старому кобелю. В восемьдесят пять ни одной юбки не пропускает.

Колесниковы чуть опоздали – они позвонили в дверь, когда Януш Гжельский, друг Георгия по многим экспедициям, с сожалением прекратив поглаживать бедро соседки по столу, супруги проректора по науке, потянулся к бокалу для произнесения тоста. Гоги сделал знак гостям продолжать, а сам пошел открывать дверь.

Алла была сногсшибательна. Сиреневый брючный костюм из струящегося креп-сатина ласково облегал её высокую грудь и упругие бедра. Чуть тронутые темной помадой губы улыбались дерзко и вызывающе. Гоги на секунду остолбенел (ох, а взгляд! Его и её глаза встретились, будто отточенные клинки), затем подавил рвущийся наружу стон кавказского темперамента и галантно припал к ручке.