Алексей Гравицкий - Зачистка Страница 36

Но отчего-то это казалось теперь важным. И он уже сейчас чувствовал, что чего-то ему будет не хватать.

Мимо блокпоста прошли не так бурно, как накануне. Утро было ранним, часовые сонными. Лишь помахали седому рукой, тот кивнул в ответ, и база «Долга» осталась за спиной.

До дороги он не дошел метров пятьдесят. Повернул направо к кордону и пошел, насвистывая.

Все, кажется, было как раньше, но что-то было не так. Изменилось что-то. Последний раз сталкивался с таким ощущением в юности, когда несколько лет не гостил у бабушки, а потом вдруг собрался да приехал. Сам, а не когда родители привезут. Дом и двор узнал сразу. Во дворе стояла пара столбов, между которыми натянулись веревки для белья, росли три каштана. В детстве дворик казался необъятным, в нем был сосредоточен целый мир. А в тот приезд он перемахнул его в несколько шагов и поразился, какой, оказывается, это крохотный пятачок. Всего несколько лет — и огромный мир превратился в крохотную, в несколько шагов, площадку.

Слушай, Змей, отчего все не так? Ты не заметил, мир не изменился?

Это похмелье, — зло бросил Игрок.

Не изменился, — пропыхтел Снейк. — Мир вообще не меняется. Это мы меняемся. Может, кто-то наконец повзрослел, и детство в заду свербить перестало.

Детство давно кончилось, — вздохнул Мун. — Тут старость, похоже, на носу.

И кризис среднего возраста, — сердито пробурчал Снейк.

Мун не стал препираться. Не хотелось. Хотелось сохранить странные похмельные наблюдения. Зафиксировать этот миг. Он почему-то казался значимым. Кажется, кто-то стал чересчур сентиментальным.

Сзади неслышно двигался Игрок. Все-таки Сберкнижка не лузер, далеко не лузер.

Мун долго шел и вслушивался в походку белобрысого. Так ходят те, кто ходить умеет не только от дома до работы и от работы до магазина.

Зона просыпалась. Снег, что сыпал вчера, стаял. А вернее, даже не лег, падал и влагой питал раскисшую землю.

Когда подморозило, снежная крупа сыпать уже перестала. Сейчас утреннее солнце, редкое для этих мест, плавило подмерзшую грязь. Под ногами начинало похлю-пывать.

Снейк, — позвал негромко, когда до кордона оставалось уже всего ничего.

— Чего тебе? — недовольно отозвался тот. Обиделся бородатый за вчерашний загул. Ну и хрен с

ним. Обижаться — занятие глупое и бесперспективное. А ему побоку. Охота кому-то на него дуться, нехай.

Как через кордон пойдем? — не обращая внимания на надутость приятеля, спросил Мун.

Денег воякам пихнем, да и все.

Денег? — отчего-то оживился белобрысый, словно узнал что-то новое.

Не боись, Сберкнижка, — по-своему понял его Мун, — это наши расходы.

Игрок послушно притих. Мун тоже топал молча. Говорить не хотелось, да и издеваться над этим дурнем надоело. Слишком просто его поддеть.

Деревья, что загустели было, образовывая перелесок, снова стали редеть. Там впереди взгорок, чуть в стороне над дорогой покореженный железнодорожный мост, рельсы, криво тянутая колючая проволока. А под мостом обустроились вояки. Армейские живут не шибко богато, если денег дать — пропустят. Хоть в ту сторону, хоть в эту. Главное — знать, с кем договариваешься.

Последние расходы, последний проход через кордон. А дальше…

Мунлайт остановился. Скинул рюкзак.

Тормози, — бросил не оборачиваясь на всякий случай, хотя и Игрок, и Снейк сами уже остановились.

Чего такое-то? — нетерпеливо спросил белобрысый.

Поглядеть надо, — пояснил Мун, вытаскивая старенький бинокль.

Чего тут глядеть? — не унимался Игрок. — Вон кордон, пошли уже.

Он вел себя так, словно ему в штаны муравьев напустили. Мунлайт поднял бинокль и принялся очень медленно оглядывать окрестный пейзаж. На блокпосту царило невиданное оживление. Солдатиков было больше обычного, и ни одной знакомой хари седой не увидел.

Дальше вдоль железнодорожного полотна прогуливалась еще одна группа. Человек пять с автоматами. И снова ни единого знакомого, хоть даже смутно, лица. А еще куда-то запропали вечно гоняющие по этим склонам слепые собаки.

Выходит, люди ходили здесь давно, и их было много. Возможно, больше, чем он углядел. Паршиво.

Хочешь побыстрее на тот свет? — Мунлайт опустил бинокль.

Чего там? — тихо спросил бородатый.

Армейские что-то активизировались. Не пройдем. Снейк задумчиво поворошил бороду.

Может, через туннель, по старинке?

А «электры»? Там такой рассадник этой дряни, что мама не горюй. И мы не в том составе и не с тем снаряжением, чтобы через такую полосу препятствий топать.

Мун снова поднял бинокль и принялся разглядывать окрестности. Хреново выходит. Где проблем не ждали, там-то они и всплыли. Расслабился рано. Черт.

Чего делать-то будем? — буркнул Снейк.

Да в чем проблемы-то? — взвился вдруг Игрок. Бородатый схватил его за плечи и зажал широченной

ладонью рот.

Не ори, — тихо попросил он, сурово сверкнув очами, и ослабил хватку.

Отпущенный Игрок посмотрел с привычным для него раздражением. Отошел в сторону.

Я не ору, — сказал тихо, отойдя на такое расстояние, где уж точно никто не достанет. — Только чего бы не выйти на дорогу и не пойти тихо-мирно вперед?

Ты дурак или прикидываешься? — искренне удивился Снейк.

Да пусть идет, — рыкнул вдруг Мунлайт, которому все это порядком надоело. — Слышь, Сберкнижка, мы тебя к кордону привели, деньги ты заплатил. Охота — топай на все четыре. Выходи на дорогу и шуруй тихо-мирно, куда хочешь, если тебе жить надоело.

— Да пожалуйста, — небрежно отмахнулся белобрысый. И прежде чем сталкеры успели что-то сообразить, резко

выбежал из-за деревьев на открытое пространство. Снейк взвыл и схватился за голову. Мун тихо и емко выматерился. Теперь оставалось только наблюдать за развитием событий со стороны.

Игрок двигался резвой походкой. Он отошел совсем недалеко. Всего шагов на пятнадцать от спасительной тени деревьев. Муну показалось на секунду, что дурак одумается и вернется, но не тут-то было.

Белобрысый вскинул руку и приветственно замахал той группе армейских, что прогуливалась вдоль железнодорожного полотна.

Идиот, — безнадежно махнул рукой застывший рядом в напряжении Снейк.

Игрок тем временем продолжал махать руками, пока его не заметили с насыпи. Мунлайт ждал, что оттуда раздастся очередь, но автоматы молчали. Кто-то из армейских даже махнул рукой в ответ.

Все, пора рвать когти, — тихо произнес седой, поворачиваясь к приятелю, не совсем понимая еще, что происходит.

И так и застыл на полуслове. Снейк стоял на том же месте, но лицо его было настолько мрачным, что Муну сделалось не по себе. Он вопросительно посмотрел на бородатого. Тот вместо ответа стрельнул глазами куда-то в сторону.

Предчувствие рванулось наружу, выступило на спине мерзким липким потом. Еще не понимая, что произошло, Мун осторожно посмотрел туда, куда указал взглядом бородатый. Там в десятке шагов от них между деревьями стояли четверо солдат с автоматами и держали их на мушке.

Слова кончились не только у него, но, по всей вероятности, и у Снейка. Солдатня тоже разговорчивостью не отличалась. И не двигалась. Вояки застыли, как манекены или фигуры из музея мадам Тюссо. Молчание затягивалось и от этого вдруг стало жутко смешно.

Fuck off and die! Time to say goodbye, — пропел седой и расхохотался.

Спокойно, — ворвался в ситуацию ставший до боли знакомым за последние два дня голос.

Мунлайт обернулся. Игрок снова был с ними. Только вел теперь себя несколько иначе. В его движениях прибавилось уверенности. Ушла растерянность, ушла неуютность и раздражение. Сейчас он был хозяином ситуации, и от этого его распирало. Человек в знакомой обстановке, в привычной ситуации, в своей тарелке — другой человек.

Вот оно, осенило вдруг, все это время у белобрысого был вид человека, севшего не в свои сани.

Игрок подошел ближе, но все же сохранил между собой и сталкерами расстояние шагов в пять. Видимо, опасался за свое здоровье, вдруг кто из проводников осерчает и раскрасит вторую половину лица. Что ж, разумно.

Спокойно, — повторил Игрок. — Это свои.

Кому свои? — недовольно пробурчал Мун.

Мне, — коротко ответил белобрысый. — И вам, если вы беретесь выполнить основную часть работы. Вы ведь беретесь?

Интерлюдия

Если бы я мог поговорить с отцом, я бы спросил его, что такое человек. А еще — что такое человечность. Я давно заметил, что это неравнозначные понятия. Казалось бы, одно должно характеризовать другое, быть его отличительной чертой, раз уж два этих слова имеют общее звучание, но нет.

Я не до конца понимаю это. Я вообще многое не понимаю до конца. Я вообще многое не понимаю.

Как можно быть бесчеловечным, будучи человеком?

Или как можно любить и делать больно?