Никита Аверин - Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник) Страница 37

Рядом с Поштой орудовал саблей Копыто, да и сам есаул тоже бился где-то здесь – не остался дома, когда его люди шли на смерть, захотел вкусить мести.

Поднявшаяся белая тонкая пыль набивалась в ноздри. Животные чихали, люди стягивали противогазы и сдирали респираторы – жарко, дышать нечем. Закат отсвечивал кроваво-красным, пятнал потные лица, будто кровью.

И высоко в небе с истошным карканьем носились птицы-падальщики.

Команд Пошта не слышал, да их не было.

– Дерись, мутант! – заорал на него подскочивший Йети.

Один показал ему зубы, и командир подразделения свалил, но Пошта понимал, что долго лавировать не получится. Нужно защищаться, а лучшая защита – это нападение. Он тяжело вздохнул – копать-колотить, снова переступать через правила жизни листонош, – и вытащил длинный нож. Конечно, против сабли он – ничто, дистанция слишком разная, значит, нужно завладеть чем-нибудь более подходящим.

Дело осложнялось тем, что листоноша не очень отличал «своих» от «чужих».

В толпе уже стало свободнее, бой распался на пары и тройки. На землю Пошта старался не смотреть – ему не хотелось видеть, по чему так мягко ступают все восемь ног Одина.

Щербатый казак с мокрыми от пота темно-рыжими волосами несся на Пошту, раскручивая кистень. Било пластало воздух со свистом, слышным даже сквозь шум битвы.

Кистень – это, конечно, хорошо. Это оружие исторически применялось казаками и прочими нерегулярными войсками именно в конном бою. При достаточном навыке владения кистенем можно не только убивать (внезапно, подло, кроваво), но и обезоруживать. Например, цепью обхватить древко копья, рвануть… Ничем не хуже лассо. Одна беда: учиться пользоваться кистенем нужно долго и упорно, а то раскроишь сам себе голову.

Все это промелькнуло за долю секунды. Пошта слегка тронул Одина коленями, и понятливый боевой конь скользнул в сторону невозможным для обычного скакуна образом, просто утек с линии атаки, развернулся (Пошта приник к его спине, било просвистело мимо) и, встав боком к коню казака, пнул его лошадь в живот. Такого удара несчастное животное ожидать не могло и попросту упало, подмяв под себя седока. Один сунулся мордой вниз, будто клюнул, а когда покосился на хозяина, пасть у него была густо вымазана красным – боевой конь выдрал клок мяса из шеи противника, добив.

Вопрос оружия оставался открытым.

Пошта заозирался.

В основном в дело шло гибко-суставчатое оружие: бичи, цепы, кистени, кнуты и нагайки. Ни чем из этого Пошта толком пользоваться не умел – не учили его. Один раз в жизни только держал в руках шестиметровый кнут со стальным сердечником, и эта кожаная змея жила своей жизнью, не желая слушаться листоношу, в то время как у его наставника кнуты так и порхали: он мог затушить свечу, не уронив, выбить зажатый в зубах цветок, не коснувшись лица…

В общем, вся эта экзотика отпадала, а вот меч или копье Поште подошли бы: в условиях дефицита патронов всех листонош учили владению «холодняком». Дело было за малым: найти что-нибудь поприличнее.

Наконец он завидел казака, орудующего шашкой: клинок длиной около метра, слабо изогнутый, у боевого конца – обоюдоострый. Шашака была без дужки, так называемого кавказского типа, и досталась казаку, наверное, по наследству.

Оставалось только понять, человек Ступки или Тапилины размахивает желанным предметом. Да только как?

К счастью, казак заметил Пошту и сам ответил на вопрос: кинулся на него. Листоноша – приметный член отряда, свой бы так не поступил.

Один провернул уже отработанный трюк с проходом, присядом и ударом двумя (или даже тремя) копытами сразу. Результат был предсказуем, только теперь Пошта свесился с коня и подобрал выпавшую из разжавшихся пальцев недруга шашку.

Кажется, люди Тапилины теснили врагов. По крайней мере, бой постепенно смещался и кипел уже под стенами коши Ступки. Отмахиваясь шашкой и стараясь никого не убить, Пошта выбрался из гущи боя и, тяжело дыша, смотрел на него со стороны.

То, что изнутри казалось хаосом, на деле таковым, похоже, не было. Отсюда, по крайней мере, Пошта ясно видел, что казаки Ступки держат ворота, не дают открыть их, а люди Тапилины продавливают сопротивление. Кто-то полез через забор, его откинули – там прятались вооруженные дрынами бабы с детишками.

Интересно, а здесь ли Зубочистка или ждет внутри, сжимая какое-нибудь копье в потных ладонях?

Были бы за забором мутанты – Пошта кинул бы гранату, но людей он убивать не хотел. Люди не виноваты в том, что Ступка похитил Олесю. Ну, как не виноваты… Усилием воли Пошта возродил в себе гуманизм. Не хватало еще начать сомневаться в том, что философия листонош правильная и что все люди заслуживают жизни.

Из давки раздались победные крики, толпа вмялась и начала втягиваться внутрь, как амеба, – ворота открылись.

Пошта прикинул, стоит ли рисковать жизнью или нет, на всякий случай перекинул из-за спины обрез и, дождавшись, пока все проникнут внутрь ограждения, двинулся следом.

На поле остались трупы коней и людей. И падальщики уже спускались, чтобы начать свой пир.

Казаки Тапилины, видимо, легко смяли сопротивление противника, отбросив его дальше по улице и загнав в дома. Из часовни несся заунывный колокольный звон. Пошта замер, озираясь.

Тысячи лет эволюции…

Цивилизация ничего не стоит. Жестокость не победить.

Копать-колотить.

Пошта опустил обрез.

Свои? Чужие? Месть?

Здесь люди жили. Обычные люди: грязные и не очень умные, ленивые, склонные к обжорству и разврату, не планирующие жизнь дальше, чем на час вперед, бездумно сношающиеся и плодящееся, не обращающие внимания на детей…

Люди. Такие же, как Пошта. Просто менее образованные и неразвитые.

Они не виноваты в том, что их не научили не только выражать свои чувства – чувствовать, прислушиваться к другим и себе, вообще ничему не научили, не подняли над уровнем древнего гоминида, общего предка всех двуногих, прямоходящих, лишенных перьев.

Пошта с силой сжал переносицу.

Вот за то ты и борешься, листоноша, чтобы люди снова стали людьми. Поэтому давай-ка сопли подбери – и вперед. Туда, где все еще не умолкает колокольный перезвон и откуда подозрительно тянет дымом.

Улица была усеяна трупами. Было видно, где шел Тапилина.

Закат догорал. Все вокруг: белые стены домов, белая дорога под ногами – стало красным. Один ступал неторопливо и торжественно, чувствовал настроение хозяина.

Перед часовней Пошта замер, открыв рот от удивления.

Про подобное он читал только в старых, до Катаклизма сделанных учебниках истории: часовню обложили травой, ветками, досками. И подожгли. Из кругового костра тянуло дымом, а дверь была заложена так, чтобы изнутри ее не открыть. Окна тоже были закрыты тяжелыми ставнями.

– Закрылись, – сказал Листоноше Копыто, утирая пот. – Ниче, там и поджарим. Взяли, значит, Ступку, его военоначальников и твоего этого. Зубочистку. Еще на улицах. Остальные здесь заперлись.

– И вы их что – сожжете?

Было слышно, как хором молятся в часовне. У Пошты на затылке волосы встали дыбом.

– За Олеську, – пояснил подъехавший Тапилина. – За наших хлопцев. Давно пора эту заразу…

– Что, и баб? И детишек?

– А накой они нам? Кормить еще… А они потом вспомнят и отомстят. Нет уж. Хватит.

Пошта представил, как просачивается дым сквозь щели в деревянных стенах, и голова у него закружилась. Видимо, как раз в это время закрывшиеся в часовне поняли, что горят, и вера их дрогнула: заголосил ребенок, заверещали бабы, изнутри ударили в дверь.

– Ничего. Выдержит. – Тапилина огладил усы.

Копать-колотить, да есть ли под этим небом хоть один по-настоящему хороший человек?!

Даже не так. Есть ли люди еще под этим небом?

Пошта с тоской вспомнил веселую Бандерольку, свою добрую подругу, вспомнил приятелей-листонош… «Старею, что ли? Запутался? Я же должен спасать всех подряд, а мне хочется затолкать казаков Тапилины с есаулом во главе в горящую часовню. Или перестрелять их нафиг».

Кстати, мысль.

Пошта подъехал вплотную к Тапилине, приставил обрез к его боку:

– Там дети, есаул.

– Сдурел?!

– Открой двери. Тебе на том свете зачтется. Там же дети, понимаешь? Маленькие.

– И что, выпустить?

– Выпустить. Хочешь – здесь оставить, хочешь – к себе забрать. Неужто бабьего бунта боишься, есаул?

– Не боюсь я баб и никогда не боялся!

Пошта смотрел на казака, вымазанного чужой кровью. Да, ничего и никого ты не боялся, степняк. Только вот с мозгами у тебя не очень хорошо, а с совестью – и того хуже.

– Выпускай. А то пристрелю. У меня, знаешь, свои принципы. Я и умереть за них готов.

Есаул скосил на него белый глаз, шевельнул усами:

– Открыть двери!

– Ты чего, командир?!

– Открыть, я сказал! Казаки! Вы что, баб испугались?!

Уже трещал огонь и меньше было дыма. Успеть бы… вспыхнет часовенка свечкой, люди внутри и останутся.