Виктор Точинов - Аутодафе Страница 37

Старый как мир любовный треугольник: более чем пожилой ученый, его молодой, подающий большие надежды коллега-ученик… И лаборантка – умная, красивая, вскружившая головы обоим и вопреки романным традициям выбравшая не рай в шалаше, а личный ЗИС, пятикомнатную квартиру и дачу со штатом прислуги. И гнусный финал: убийство, неумело замаскированное под несчастный случай, и страшная смерть изобличенного убийцы – гибель немногих своих друзей Юзеф не прощал никому…

Курлыкнул телефон – ни наборного диска, ни панели с клавишами на его корпусе не было. Обер-инквизитор взглянул на Семаго. Тот, с головой уйдя в дела минувших дней, казалось, не замечал ничего вокруг.

Юзеф поднял трубку, сказал одну короткую реплику, другую… Вновь быстро взглянул на Семаго. Проговорил, медленно роняя слова:

– Можешь звать меня Юзефом.

Закончив разговор (говорил в основном собеседник), Юзеф подавил секундный порыв – отдать папку Семаго и выставить его из кабинета. Ни к чему нарушать заведенный порядок – документы из личного архива можно изучать лишь в этих стенах. Один раз проигнорируешь – и пошло-поехало…

Обер-инквизитор тяжело поднялся, вышел в приемную. Бросил референту:

– Связь с Лесником. Срочно.

Глава 5

ИСТОРИЯ ВОПРОСА

Горек хлеб архивариуса, понял я после нескольких часов напряженной работы. Веки слипались, но стоило опустить их – перед глазами прыгали буквы, буквы, буквы… Фантомное зрение, будь оно неладно.

Но дело сделано. Архив рассортирован на две неравноценные части – большую, состоявшую из материалов, доступных для любого, обладающего избытком свободного времени и умеющего пользоваться библиотечными рубрикаторами. И меньшую – эксклюзивные факты, раскопанные за тридцать с лишним лет неутомимым следопытом Синягиным. Ворох малоценных бумаг вернулся в чемодан, призванный послужить наживкой для господина Жеброва. Вообще-то я надеялся, что отдавать и эту часть архива не придется. Но следовало учитывать возможность того, что старая гэбэшная щука перекусит леску и спокойненько уплывет с живцом в пасти…

Что рассчитывал найти в архиве экс-чекист, я так и не понял. Прямых указаний на деятельность «Уральского Чуда» и лично господина Жеброва ни я, ни Генка со Скалли не обнаружили. Кое-какие сведения (например, историю доктора Бомелея) можно было истолковать как туманные намеки на то, что организм медведя-морфанта способен послужить источником лекарственных средств, но не более того. Кстати о Бомелее…

Все, уверен, читали (или слушали от мам и бабушек) историю доброго ветеринара Айболита и преследовавшего его африканского бандита-беспредельщика Бармалея. Но мало кто знает, что «бармалей» – слово нарицательное, вышедшее из употребления к началу двадцатого века и воскрешенное Корнеем Чуковским. И ведет свое происхождение Бармалей от исковерканной фамилии известного европейского астролога и алхимика, прорицателя и чернокнижника, приехавшего в Московию и ставшего личным лекарем Ивана Грозного.

Карьера придворного мага оказалась бурной, но недолгой, закончившись на костре инквизиции, именовавшейся на Руси в те дни Святой Расправой. А преувеличенные молвой слухи о жутких колдовских экзерсисах доктора стали причиной того, что «бармалеями» много десятилетий, даже столетий спустя именовали лихой и разбойный люд, пусть и не грешивший чернокнижием. Схожим образом «вольные каменщики», сиречь франкмасоны, стали «фармазонами» – мошенниками-аферистами…

Любопытная наука языкознание.

Пополнились и мои сведения о медведях-оборотнях. Правда, в основном в области фольклорной и мифологической… Как выяснилось, архетип истории о Маше, медведе и сыне их Ивашке-Медведке впервые появляется аж в сказаниях давным-давно вымерших древних хеттов – и присутствует в мифологии чуть ли не всех народов мира… От обских угров, возводящих свою родословную к божественному предку-медведю Пору, снизошедшему до связи с земной женщиной, до североамериканских индейцев – гуронов и ирокезов, появившихся на свет подобным образом. Южноамериканские же индейцы племени квакиутль (и многие другие), наоборот, вели своё происхождение от брака медведицы с первопредком-мужчиной… Что в лоб, что по лобку, как выразился Генка, волком взвывший под конец от штудирования легенд.

Покойный Синягин присовокупил к своему собранию и схожие легенды здешних аборигенов – кетойцев. Среди кетойцев в оные времена жили два Ивашки – братья Кэйгус и Кэйотбыль, не отличавшиеся, как и их русский коллега, благонравием и воспитанностью…

Характерно, что заговор молчания, сложившийся в Лесогорске вокруг странных соседей, имел куда более глубокую историю, чем представлялось… Как утверждала в своей статье (вырезанной Синягиным из оставшегося неизвестным сборника) дамочка – кандидат филологических наук, во всех языках мира(!) истинное имя медведя затабуировано. Все и всегда называли его лишь прозвищами-синонимами, происходящими от тех или иных качеств и привычек зверя. Русские – медведем, ведмедем – «знающим, где мед», либо косолапым и топтыгиным – намекая на характерную походку… Немцы Ваг'ом, англичане bеаr'ом, то есть попросту «бурым»… Римляне ursus'oм – «косматым, лохматым» (причем обитавшие на другом краю тогдашней Ойкумены древние индийцы пользовались полным синонимом: rksa – «косматый»). Менее известные народности называли медведя «отец», «дед», «дедушка», «старик», «дядя», «отчим», «мать», «бабушка», «старуха», «лесовой человек», «зверь», «хозяин леса», «владыка», «князь зверей» и т.д.

Термин «Морфант» в архиве не упоминался, да и появился он на свет относительно недавно – когда слово «оборотень» стало отождествляться почти исключительно с ликантропом, вервольфом, человеком-волком… Упомянутое отождествление произошло не стараниями ученых, всерьез изучавших проблему, но благодаря писаниям европейских литераторов, досуха выжавших тему волков-оборотней.

А вот люди-медведи чем-то господам писателям не приглянулись. И остались в основном в фольклорной и мифологической традиции. По крайней мере дотошный Синягин сумел обнаружить лишь два литературных произведения – рассказ Проспера Мериме «Локис» и куртуазную поэму Гильома де Палерно, сочиненную еще в тринадцатом столетии…

На поэтический шедевр присутствовала лишь ссылка. Но, по всему судя, творение мэтра Гильома отношения к делу не имело – влюбленная парочка под его шаловливым пером обернулась белыми медведями. И в тринадцатом веке люди знали толк в экстремальном сексе…

– Во всей этой лабуде я нашел лишь один действенный способ борьбы с Морфантами, – сказал Мартынов. И провокационно замолчал.

Но мы со Скалли не стали допытываться, какой именно… Слишком устали.

– Пенек! – возвестил Генка. – Спилить сосну, расщепить пень, уговорить Морфанта засунуть в щель лапы – и быстренько вышибить клин!

Глаза у агента Мартина были воспаленные, покрасневшие, голос звучал тоскливо. Я не стал комментировать его открытие… Скалли же отреагировал своеобразно – достал из кожаного футляра три шприц-тюбика и скомандовал:

– Засучивайте рукава! Иначе работать сегодня не сможете. А дел, как я понимаю, у нас хватает.

Причем мне вкатил аж две инъекции – и вторую отнюдь не в руку. Предлогом послужила производственная травма, полученная мною от «богатыря» земли русской, Брюшной пресс и в самом деле побаливал, но седалище от лечения Скалли пострадало сильнее…

Все доктора садисты. И Бармалей мне чем-то даже симпатичнее, чем его оппонент в белом халате.

Тут я вспомнил, что еще вчера хотел проконсультироваться со Скалли по одному вопросу. И немедленно спросил:

– Не помнишь, в каком году Всемирная организация здравоохранения объявила оспу окончательно побежденной?

Он посмотрел на меня задумчиво – не то действительно вспоминал дату, не то прикидывал, есть ли в его запасах снадобье от умственных расстройств, вызванных переутомлением. Наконец ответил:

– Точно не помню… В середине семидесятых вроде бы – в семьдесят пятом, семьдесят шестом…

– И куда подевали все огромные запасы вакцины? – полюбопытствовал я. – Ведь ежегодно миллионы прививок по всему миру делали.

– Уничтожили, я думаю… Поддерживают небольшой запас живой культуры на всякий случай – а остальное хранить незачем. Ты хочешь сказать…

Взгляд доктора метнулся в сторону трехлитровой банки, где по-прежнему хранилась капсула с мускусом.

– Не хочу. Просто так вспомнилось, без всякой связи с нашим делом, – почти не соврал я.

– Видал вроде бы… – протянул Славка. – На двух джипярах гоняют – только из-под колес успевай шарахаться. И морды шире собачьих будок… Они?

Я кивнул. Характеристику «богатырям» мальчишка дал вполне исчерпывающую.

– Так они что, заодно с теми гадами заречными? – Я вновь кивнул, хотя сам уверенности не испытывал. Но, в конце концов, орлы господина Жеброва и женщина-монумент Варвара Петровна работают в одной конторе…