Джеймс Дашнер - Сквозь Топку Страница 37

«Сейчас!»

И, вложив в удар всю свою силу, Томас вонзил нож в грудь хряска.

ГЛАВА 34

Следующие тридцать секунд были самыми страшными в его жизни.

Хряск не желал сдаваться без борьбы. Он вырывался, плевался, клацал зубами, корчился в судорогах. Бренде приходилось напрягаться из последних сил, удерживая извивающегося противника, пока Томас глубже и глубже вгонял нож ему между рёбер. Жизнь не торопилась покидать хряска, утекала медленно, и вместе с её уходом в его взгляде угасал безумный огонь, затихали вопли и стоны, расслаблялись напряжённые мышцы.

Но наконец человек, жертва коварной Вспышки, умер. Томас откинулся назад. Всё его тело превратилось в сплошной клубок обнажённых нервов. Он чувствовал, как в груди будто набухает грозящая удушьем опухоль, и в панике хватал ртом воздух.

Он только что стал убийцей. Забрал у другого человека жизнь. Ему казалось, что внутри него всё пропитано отравой.

— Нам надо идти, — промолвила Бренда, вскакивая на ноги. — Они, конечно же, слышали весь этот тарарам. Быстро!

Томас был поражён: она, казалось, не сильно заморачивалась душевными переживаниями — сделано и сделано, пора двигаться дальше. Но опять-таки — разве у них был выбор?

В коридоре послышался шум: это возвращалась ватага остальных хрясков. Отзвуки загуляли по коридору, словно там, с воем и визгом, неслась стая гиен.

Томас понял: сейчас не время мучиться совестью, поэтому он засунул её подальше и заставил себя встать.

— Да, идём, но с меня хватит. — Сначала серебристые шары-головоеды, теперь вот ещё драки с хрясками в темноте.

— Что ты имеешь в виду?

Он имел в виду длинные тёмные туннели. Наелся ими на всю оставшуюся жизнь.

— Я хочу на свет. Мне по барабану, опасно там или не опасно. Я хочу на свет. Прямо сейчас.

Бренда не стала спорить. Она провела его сквозь паутину переходов и поворотов, и вскоре они набрели на железную лестницу, ведущую из Подштанников наверх, к голубому небу. Издалёка доносились не дающие покоя звуки: смех, гиканье, вскрики, визги. Это шли хряски.

Чтобы отодвинуть круглую крышку люка, пришлось здорово потрудиться, но наконец они выбрались наружу. И оказалось, что уже ранний вечер. Повсюду, куда ни глянь, громоздятся такие высокие здания, что голова кругом. Щерятся разбитые окна. Улицы завалены мусором. Кое-где валяются трупы. Запах падали и пыли. Зной.

Но людей нигде не видно. Во всяком случае, живых. Томаса уколола тревога: а вдруг какие-то из тел принадлежат его друзьям? Но нет, все умершие были взрослыми мужчинами и женщинами, да и трупы уже порядком разложились.

Бренда оглянулась вокруг, соображая, где они оказались.

— О-кей, к горам ведёт вот эта улица, — она махнула рукой, но, взглянув туда, Томас никаких гор не увидел: обзор загораживали небоскрёбы.

— Уверена?

— Да. Пошли.

Всё время, пока они шли по длинной пустынной улице, от внимательного взгляда Томаса не укрылось ни одно разбитое окно, ни один переулок или подворотня — он надеялся обнаружить хоть какие-нибудь следы пребывания Минхо и приютелей. Зато кого ему совсем не хотелось видеть — это хрясков.

Шли и шли, пока не настал вечер. Всё это время они старательно избегали встреч с кем-либо. По временам то где-то вдалеке раздавался вскрик, то что-то громыхало внутри зданий; один раз Томас увидел, как в нескольких кварталах от них улицу торопливо пересекает группа людей, но они с Брендой остались незамеченными.

Как раз перед тем, как солнце совсем исчезло за горизонтом, они завернули за угол, и оказалось, что до границы города осталась всего-то не больше мили. Городские строения резко заканчивались, и за ними во всём своём величии вздымались горы. Теперь они казались в гораздо выше, чем тогда, несколько дней назад, когда Томас увидел их в первый раз. Голые и скалистые. Совсем не похожие на тех увенчанных снежными шапками красавиц, которые Томас неясно помнил по своей прежней жизни. Не тот климат для снега.

— Давай уж пойдём дальше, выйдем за город, — предложил он.

Бренда была занята — она выбирала, где бы спрятаться.

— Соблазнительно, но нет, не пойдём. Во-первых, слишком опасно шататься здесь по ночам. Во-вторых, даже если мы выберемся отсюда без проблем, то там, за городом, будет совершенно негде укрыться — ну разве что мы ухитримся добраться до самых гор. А я почти уверена, что не ухитримся.

Как ни претила Томасу мысль провести ещё одну ночь в этом проклятом городе, он решил, что его спутница права. К тому же его пожирало беспокойство за судьбу друзей, поэтому он согласился без особого энтузиазма:

— О-кей. И куда мы теперь?

— За мной!

Они углубились в переулок, оканчивающийся глухой кирпичной стеной. Сначала Томасу показалось, что идея спать в этой ловушке с единственным выходом — полное сумасшествие, но Бренда переубедила его: хряски не попрутся в тупик, они же знают, что он никуда не ведёт. К тому же, подчеркнула она, здесь стоит несколько больших проржавевших грузовиков — есть где спрятаться.

Одна из раскуроченных машин выглядела так, будто с неё сорвали всё, что могло сгодиться в хозяйстве. Однако ободранные сиденья были мягкими, а кабина — вместительной. Томас уселся за баранкой и откатил сиденье подальше назад. Устроившись, он, к своему удивлению, обнаружил, что ему довольно удобно. Снаружи сгустилась тьма, и через разбитые стёкла издалёка доносились шумы, производимые снующими в ночи хрясками.

Томасу сегодня пришлось несладко. Измотан, изранен, всё тело ноет. Одежда заскорузла от крови. Ещё до того, как залезть в машину, он принялся мыть руки и скрёб их до тех пор, пока Бренда не обрушилась на него с руганью, мол, хватит выбрасывать драгоценную воду в буквальном смысле на помойку. Но у него было ощущение, что кровь хряска въелась ему в пальцы, в ладони... Этого он так оставить не мог. И вовсе не из-за моральных терзаний. У него сердце падало каждый раз, когда он думал вот о чём: если раньше он ещё питал слабенькую надежду, что Крысюк соврал, что он не болен Вспышкой, то больше закрывать глаза на ужасную правду было нельзя — теперь-то он, без всякого сомнения, заразился.

И вот он сидит в тёмной кабине, привалившись головой к дверце грузовика, и в неё, эту самую голову, так и лезут непрошенные думы обо всём, что пришлось пережить за этот сумасшедший день.

— Я убил этого человека, — прошептал он.

— Ну да, убил, — тихо откликнулась Бренда. — Иначе он убил бы тебя. Без всяких раздумий.

Как бы ему хотелось в это верить! Хряск ведь был из конченных, сожранный Вспышкой, давно за Чертой. Всё равно наверняка скоро бы сдох без посторонней помощи. Уже не говоря о том, что совестью за убийство детей он бы точно не мучился. Да, Томас поступил правильно. Однако его терзало невыносимое чувство вины. Он убийца. Разве когда-нибудь он сможет смириться с этим?

— Я понимаю, — наконец промолвил он. — Всё равно, это было так... жестоко. Столько крови... Лучше бы я застрелил его с расстояния, что ли... А так...

— Да. Жаль, другого оружия не было.

— А что, если его жуткая рожа будет мне в кошмарах являться? Ни сна ни покоя... — Он вдруг разозлился на Бренду — зачем она его принудила расправиться с хряском? Это была нелогичная, неоправданная злость — ведь они тогда находились в отчаянном положении, там было не до морализирования...

Бренда повернулась к нему лицом. Света луны едва хватало, чтобы он видел её тёмные глаза и хорошенькое, хоть и измазанное, личико.

Наверно, он дурак, наверно, даже просто сволочь, но при взгляде на Бренду ему страшно захотелось к Терезе.

А Бренда потянулась к нему, взяла его ладонь и пожала. Он не отнял руку, но и не ответил на пожатие.

— Томас. — Она назвала его по имени, хотя он и без того смотрел на неё.

— Да?

— Знаешь, ты ведь не только собственную шкуру спасал. Мою тоже. Не думаю, что мне удалось бы справиться с тем хряском в одиночку.

Томас кивнул, но ничего не ответил. Тревога и боль пожирали его изнутри. Друзья пропали. Может даже, они все мертвы, кто знает. Чак, во всяком случае, точно был мёртв. Терезу он потерял. До Мирной Гавани пройдена только половина пути. Он спит в разбитой машине рядом с девчонкой, которая в конце концов тоже поедет мозгами, а вокруг — город, полный кровожадных хрясков.

— Ты что — спишь с открытыми глазами? — спросила она.

Томас попытался улыбнуться.

— Нет. Просто задумался, что жизнь у меня хреновая.

— А, у меня тоже. Хреновей некуда. Но ты со мной, и мне хорошо.

Последние слова прозвучали так просто и так нежно, что Томас закрыл глаза, а потом плотно смежил веки. Вся накопившаяся внутри боль вылилась в какое-то новое чувство к Бренде, очень похожее на то, что он испытывал к Чаку. Он ненавидел людей, отравивших ей жизнь, ненавидел болезнь, медленно подтачивавшую её, и хотел, чтобы всё у Бренды стало хорошо...