Дарья Иволгина - Ливонская чума Страница 37

— Боже мой, — потерянно бормотала Наталья, цепляясь за дочку как за якорь спасения, — Боже мой, неужели это происходит с нами? Как такое возможно? Это же дикое средневековье, это же дикость какая-то! Уже давно никакой чумы нет и быть не может…

Наталья как-то раз рассказывала Флору о том, что оспа будет побеждена. Болезнь, от которой выгорали европейские города, исчезнет с поверхности планеты Земля. Зато появятся другие беды. СПИД, например. Похуже оспы, но не такой заразный. А может, он тоже будет заразным, никто ведь не знает, что еще может произойти в мире.

Флор сказал тогда, что рад победе человечества над оспой; однако все это произойдет в будущем, а пока что следует беречься и быть начеку.

— Чуму вы не победили? — спросил он, стараясь утешить Наталью.

Та медленно покачала головой.

— Я знаю, — сказала она, — в средние века считалось обычным делом потерять ребенка. Рожали человек десять, а выживало двое-трое. И это было нормально. Но для меня, Флор, — для меня это ненормально! Мне тяжело носить детей, трудно производить их на свет… И они мне так дороги! Я с ними разговариваю, вообще стараюсь, чтобы они еще до рождения… они же все понимают…

— Но почему ты думаешь, Наташенька, что мы непременно умрем от чумы? — спросил Флор. — Бывали люди, которые ходили и лечили больных, и оставались живы. Ты про таких слышала?

— Ну… — Наталья подумала немного. — Нострадамус, к примеру, — сказала она. — Я в кино видела. Довольно нудный фильм, но там как раз показана чума. Как на телегах возили трупы, как сжигали их. Там Нострадамус сразу как увидел чуму, так разделся и всю свою одежду сжег, чтобы не носить заразу.

— И ходил голый? — удивился Флор.

— Нет, он потом ходил одетый… Боже, какие я глупости болтаю!

Флор подошел, поцеловал Наталью в щеку, а потом наклонился и пощекотал пальцем носик дочери.

— Ничего не глупости, — сказал он, улыбаясь сморщившемуся младенцу. — Ух, какие мы недовольные! Ладно, я пойду. Никому дверей не отпирай, Наташа. И засовы заложи.

— А как я тебя узнаю?

— Ты Харузина узнаешь. Он будет какую-нибудь эльфийскую песню горланить. Здесь таких никто не поет, вот ты и догадаешься — кто пришел. Не верь никому, слышишь? Здесь есть люди, которые помнят, кем был наш с Лаврентием отец. Они попробуют обвинить.

— Почему ты так думаешь? — спросила Наталья немеющими губами. — Неужели…

Флор махнул рукой.

— Когда случается беда, человеку всегда нужен виноватый. Особенно если беда большая. Хорошо еще, что в Новгороде не живут евреи, а то непременно разгромили бы десяток жидов.

— А тебе их жалко?

— Живая душа — как не жалко, — ответил Флор. — К тому же евреи в чуме не виноваты, это я тебе точно говорю.

— Флор, — Наталья поднялась, положила дочку в колыбель и приблизилась к мужу. — Знаешь, о я подумала?

Он уже хотел было выйти, но остановился. Чаще всего мысли Натальи оказывались пространными рассуждениями о природе зла и о том, что «мы должны делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать»; но тем не менее жену стоило выслушать. Иначе она обижалась и дулась по нескольку дней.

— Та женщина, Соледад… — сказала Наталья. — Ты уверен, что видел именно ее?

— Еще бы! Она меня узнала. Поздоровалась и назвала по имени.

— Что же ты с ней не поговорил?

— О чем? — удивился Флор. — Я сразу ушел. Не стану я с ведьмой говорить.

— Она неспроста сюда явилась, — произнесла Наталья. — Я уж думала об этом, думала… Она мстить пришла. Это она чуму наслала.

— С помощью колдовства?

— А ты не веришь в колдовство?

Флор пожал плечами.

— Нужно собрать можжевельник, — сказал он. — Потом поговорим. Обещаю. Ты только не забудь своих мыслей, хорошо? Мне тоже кажется, что Соледад имеет ко всему этому какое-то отношение.

Оказавшись на улице, Флор еще раз задумался над подозрениями Натальи. Конечно, странно предположить, что испанская ведьма из желания насолить одному-двум людям решилась извести страшной болезнью целый город. Да и как бы она сумела это сделать? Откуда взялась чума? Не привезла же Соледад эту хворь с собой в сумке?

Флор имел довольно смутные представления о том, как именно возникает чума. Подобно тому, как не разбирался он и в других стихийных явлениях. Находит на море буря, град валится на поле и бьет созревшие колосья, а затем приходит голодный год — и тела умерших бросают в ямы, а собаки разрывают их и грызут человеческие кости.

Все это случается время от времени. Человеку остается только молиться, надеяться, по возможности — делать запасы. А запасами надлежит делиться с нуждающимися, это непременное условие выживания. Не будешь давать, засядешь один, как сыч, непременно помрешь. Уже проверено.

И все-таки Соледад не могла не приложить руку к беде. Почему эту ведьму так долго терпели?

Долго? Она пробыла в Новгороде всего несколько дней. Любопытство зевак оказалось сильнее осторожности. Ну вот теперь и поплатятся за ротозейство. Поплатятся все.

Харузин шагал рядом с Флором, помалкивал. Неожиданно он спросил:

— Скажи, Флор, во время эпидемий чумы у вас бывают беспорядки?

— Что? — Флор подумал немного над вопросом. Он не вполне понял, о чем говорит Харузин. — Болезнь — это и есть беспорядок. Беспорядок в теле. Разве не так?

— Нет, я о волнениях… О народных волнениях. Ну, драки, грабеж…

— Да, — сказал Флор. — Такое вполне может быть. Находятся люди, которым сам черт не брат. Входят в дома, где все умерли от чумы, забирают вещи, пытаются их продать. Если находят кого живого — убивают, чтобы не мешал грабить. А потом и сами умирают от чумы.

— Понятно, — сказал Харузин и опять погрузился в тяжелые раздумья.

Они притащили целый ворох можжевельника. Наталья сидела за запертыми воротами, как в крепости, и Харузин какое-то время тщетно надрывался:

Начальник гвардии дворцаБыл, как обычно, пьян!

Наконец ворота шевельнулись и отворились. Флор с Харузиным вошли.

— Ну и песенку ты себе выбрал, — сказала Сергею Гвэрлум с недовольным видом. Оба мужчины видели, что она сильно нервничает.

— Извини, — сказал Эльвэнильдо, — я как-то не подумал. Нужно было, конечно, завести бесконечный «Плач по Боромиру». Один из двадцати семи сочиненных прекрасными ролевыми девами-Боромирочками. Нарочно выбрать позаунывнее. «Боромир, Боромир, без тебя не мил мне мир!»

Гвэрлум вздохнула.

— Как мне всего этого не хватает! — призналась она, всхлипнув без слез. — Просто ужас какой-то. Так потешались мы тогда над ними, над этими девицами, над их попытками делать суровое лицо и выступать как воин. Многие ведь считали себя мужчинами на полном серьезе.

— Кстати, это было довольно сексуально, — заметил Сергей, чтобы поддразнить Гвэрлум. — Обтягивающие лосины, туника, пояс, спущенный на бедра…

Но Гвэрлум даже не рассердилась.

— Да, — кивнула она, — наверное, это было сексуально. Впрочем, я думаю, — тут она блеснула глазами, — если у человека все мысли об этом, для него даже бревно будет выглядеть сексуально. А с возрастом все меняется. Хоть голая ходи, никто на тебя посмотрит.

— Да уж, голые старухи интереса не вызывают, — поддакнул Сергей.

— Я не о старухах! — разозлилась Наталья. Неужели меня так трудно стало понимать! Я о мужчинах, которые утратили интерес к женщинам!

— А, — сказал Харузин. — Ну, я так и понял.

Гвэрлум наконец сообразила, что он над ней насмехается, фыркнула и ушла в дом.

Флор следил за стычкой «побратимов» молча, предвидел тяжелые дни. Если за воротами будет бушевать чума, а они будут сидеть здесь взаперти, то неизбежен взрыв. И любые призывы к «миру», «любви» и «порядку» понимания со стороны его близких не вызовут. Гвэрлум неизбежно начнет беситься, а Харузин, чтобы не впасть в отчаяние, найдет себе утешение, дразня ее.

Разве что оба они погрузятся в воспоминания о былом. Начнут перебирать «битвы», в которых участвовали, обряды, ритуалы и удачно выполненные «квесты» — то есть путешествия в поисках приключений.

Да, это правильный путь, решил Флор. Нужно заставить Наталью говорить о ролевых играх. Так спокойнее. И Ваня, кстати, тоже любит слушать мамины рассказы. Меньше станет гонять по дому и проситься на улицу — гулять.

— Тебе нравится? — жарко шептала Соледад, обнимая своего любовника. — Тебе весело?

Они жили в маленьком доме на окраине, совсем близко от того места, где начали умирать от чумы первые жертвы. Каждый день они принимали по капле эликсира, который Соледад носила в бутылочке между грудей, и безбоязненно продолжали бродить по городу, охваченному эпидемией.

Тело умершего немца было сброшено ими в колодец, стоявший на пересечении трех улиц. Место Соледад выбрала сама. Ей хотелось, чтобы болезнь разбежалась по городу как можно быстрее, а к этому колодцу ходило довольно много народу.