Аластер Рейнольдс - Дождь Забвения Страница 37

– Однако она видела в этих вещах нечто важное. Еще одна зацепка – «серебряный дождь».

– «Серебряный дождь»?

– Что-нибудь тебе напоминает?

– Ничего.

– Сьюзен Уайт особо подчеркнула эти слова на открытке, которую так и не послала.

– Может, это и значит что-нибудь. – Кюстин пожал плечами. – А может, и вовсе ничего.

– А по мне, звучит будто кодовая фраза. И уж точно она обозначает неприятности.

– Ну конечно, – улыбнулся Кюстин. – Тяжелую шпиономанию головного мозга.

– А как насчет пишмашинки?

– Насчет пишмашинки – интересно. Я про нее думал, и кажется, это непростая вещь. Помнишь, Бланшар показывал ящик, в котором ее прислали?

– Старик говорил, немецкая модель.

– Да. И тогда мне что-то вспомнилось. Но воспоминание никак не вяжется с пишмашинкой.

– Что тебе вспомнилось?

– Комната без окон на Набережной в том крыле, где обычно проводились допросы. Единственная лампочка под потолком, кафельные стены – их легко отмывать. Проблема в том, что я не понимаю, с чего бы в камере быть машинке?

– Чтобы протоколировать?

– Флойд, происходящее в тех камерах уж точно не предназначалось для протокола.

– Зачем тогда машинка?

– Не знаю. Может, вспомню попозже, когда отвлекусь и расслаблюсь.

Оба умолкли, и когда музыка сменилась шипением иглы, катавшейся по последней дорожке, партнеры продолжали сидеть тихо, словно ожидая услышать среди шума и треска послание, шепоток, подсказывающий решение загадки.

Но не услышали ничего.

Наконец Флойд встал и снял иглу с пластинки. Партнеры покинули офис и спустились по лестнице, обойдя инженера, все еще сидящего на ступеньках, читающего про скачки и ожидающего запчастей, ползущих сквозь парижские пробки. Когда приехали на Монпарнас, Кюстин остался в машине, Флойд пошел за Гретой.

Она выступила в сумерки, тонкая, темная и угловатая, похожая на скетч из журнала «Вог», в черном меховом палантине, черной же шляпе с вуалью. Издали в свете фонаря она выглядела фантастически, но вблизи показалась усталой и надломленной, едва держащей себя в руках.

– Поехали, надо подкрепиться, – тихо предложил Флойд. – А потом послушаем настоящую музыку.

Они отправились в знакомый Флойду испанский ресторанчик на набережной Сен-Мишель. Там заказали хорошего шампанского, бутылку «Вдовы Клико» 1926 года. Флойд небрежно отмахнулся от протестов – мол, можем себе позволить, не сомневайтесь. Правда, позволить-то могли не слишком, денег было в обрез, но Флойд решил, что Кюстин поработал на славу, а Грета заслужила хороший вечер и возможность забыть на несколько часов о Маргарите. Еда оказалась недурна, а Грета признала, что местный ретивый гитарист не хуже многих прочих. Пока Флойд платил, Грета поговорила с гитаристом о настройке и аппликатуре. Парнишка в черной рубахе сунул ей гитару, и Грета взяла несколько пробных аккордов, затем вернула инструмент, улыбнувшись и покачав головой. Гитарист пробормотал ответный комплимент, вешая гитару на плечо. Флойд тоже улыбнулся – Грета не стала показывать, на что способна, и конфузить парнишку. Зеленый он еще, неопытный.

После ужина все трое отправились в «Фиолетовый попугай». Всего несколько лет назад на улице Дофин рядком стояло с полдюжины клубов. Теперь большинство соседей или закрылись, или превратились в дешевые бары с игральными автоматами и мерцающими телевизорами, приткнутыми на манер алтарной иконы в углу. «Попугай» еще держался на плаву и был одним из немногих, привечавших Кюстина с Флойдом без Греты. Стены там покрывали фотографии джазменов, от Джелли Ролла и Сачмо до Дюка и Байдербека, Коулмена Хокинса и Джанго. Кое-кто из них даже играл на улице Дофин. Хозяин – добродушный бородатый бретонец по имени Мишель – заметил гостей и замахал руками, приглашая к стойке. Он спросил Грету о туре и выслушал в ответ невинную ложь: мол, все нормально, но пришлось покинуть группу на несколько дней, чтобы позаботиться о больной тете. Флойд спросил, как дела, на что Мишель уныло пожал плечами. Он так пожимал вот уже девятнадцать лет.

– Молодежь все еще любит хорошую музыку, – сказал он. – Но шансов услышать ее все меньше. Джаз – всегда политика. Таким был, таким будет. Поэтому кое-кто желает ему смерти.

– И это желание может исполниться, – вздохнул Флойд.

– Ну, вам-то здесь всегда рады. Но увы, мне не по карману приглашать вас часто.

– Мы берем что дают.

– Вас можно позвать на середину субботы в следующем месяце? У нас ребята отменились.

– Скорее всего, мы найдем время.

– А Грета?

– Нет. – Она потупилась, хотя и так вуаль скрывала ее глаза. – Я вряд ли смогу.

– Жалко. Флойд с Кюстином всегда устраивают отличное шоу, хотя… Может, вы бы взяли на время пианиста?

– Мы подумаем, – пообещал Флойд.

– Делайте что угодно, но постарайтесь, чтобы было красиво и мелодично. И не слишком быстро. А то публика и ножкой в такт не успевает постучать.

Мишель посмотрел сурово на Кюстина:

– И никаких выкрутасов с восьмитактовыми! Любишь ты совать их к месту и не к месту.

– Может, нынешняя молодежь захочет новенького, для разнообразия, – предположил Кюстин.

– Вряд ли она согласится слушать выкрутасы слона в посудной лавке.

– Мы будем себя вести прилично, – пообещал Флойд, утешительно похлопав Кюстина по плечу.

Мишель принес напитки: пиво для Греты с Кюстином, вино для Флойда, которому нужна была ясная голова для обратной поездки на Монпарнас. Облокотившись на стойку, изредка отвлекаясь, чтобы обслужить клиента, хозяин рассказал все последние музыкальные новости здешних мест: кто появился, кто ушел, кто крут и кто нет, кто с кем спит. Флойд изображал вежливый интерес. Хотя на местные сплетни ему было, в общем-то, наплевать, радовала возможность отвлечься от работы и личных проблем. Он заметил, что и Кюстин с Гретой стали больше смеяться, и у него потеплело на душе. Вскоре все трое с удовольствием болтали и слушали музыку, а проворный Мишель заботился о том, чтобы не пустели бокалы. В одиннадцать явился джаз-банд и выдал, спотыкаясь, дюжину свинговых номеров, рассчитанных на биг-бенд и урезанных на квартет. Хотя играли ребята, на вкус Флойда, совсем недурно, все же до идеала им было далеко. Впрочем, не важно. Он сидел с друзьями, в «Фиолетовом попугае» было так уютно и тепло, с фотографий на стенах добродушно глядели великие, и на пару часов мир стал прекрасен.

Скелсгард и Ожье брели нагнувшись по длинному тоннелю, грубо высеченному в скале, стараясь не слишком испачкаться по дороге. Обе поели и слегка дополнили свой гардероб. Новенькая сумочка Ожье бугрилась от карт и денег, частью поддельных, частью краденых. Комнату с порталом закрывала тяжелая металлическая дверь, тоннель за ней тянулся в обе стороны. Скелсгард держала серебристый цилиндр с раструбом – фонарь, очевидно произведенный на Земле-2. Она нервно посветила в обе стороны, будто искала затаившихся недругов, затем двинулась направо. Маурия объяснила, что поначалу копали в обе стороны, но второй тоннель забросили, когда первый вышел в шахту, пробитую строителями метро.

– И вы сделали этот коридор сами?

– Бо́льшую часть. Конечно, пошло легче, когда мы наткнулись на метро.

– Все равно работенка не из простых.

– Да, пока мы не обнаружили, что можно протянуть шланг для подачи воздуха через портал. Компрессор оставался на нашей стороне, а мы построили простую бурильную машину, пронеся ее через цензор по частям. Потом собрали ее на этой стороне, а воздух подали по шлангу. Это здорово облегчило проходку, хотя цензор временами капризничал.

– А как насчет электрического кабеля? Его ведь тоже можно протянуть через цензор?

– Да, но переправленные электрические машины мы так и не смогли использовать на этой стороне. Оказалось, даже фонарь трудно разобрать на достаточно мелкие части. А цензор не пропускает и лампочку накаливания. В конце концов пришлось освещать газовыми лампами, как шахтеры девятнадцатого века.

– Жуть какая!

– Мы только потому не бросили работу, что вскоре услышали шум поездов и поняли: неподалеку цивилизация. Ни в каком другом выходе не было периодических шумов. Оставалось только прокопать несколько десятков метров до тоннеля с поездами.

– Нужно от них уворачиваться?

– Только в экстренных случаях. Еще мы можем останавливать поезда, закорачивая рельсы, но это экстренная мера. Сейчас станция закрыта, движения нет.

– Почему?

– Четыре тридцать утра. Кстати, сегодня пятница, октябрь.

– Я и понятия не имела! Как так?

– Да не беспокойся. Здешнее время с нашим никак не связано.

Вскоре женщины подошли к плотно пригнанной деревянной двери, очевидно довольно старой. Скелсгард обследовала ее края, пока не нашла хорошо спрятанную ручку. Маурия потянула за нее, закряхтев от натуги. Когда Верити уже решила, что дверь не поддастся, та медленно отъехала назад.