Николай Басов - Неуязвимых не существует Страница 38

Вот это впечатление произвело. Когда невинные люди и даже дети могли быть заключены в тюрьму, разлучены с родными, насильно проданы в рабство, «под нож» на органы или даже массовым порядком расстреляны из пулеметов – это пробило бы кого угодно.

Даже я почувствовал, что говорю сквозь сжатые зубы, что ненавижу это государственное устройство, вообще любое государство, которое ставит себя выше всех правил гуманности, считает, что оно может вытворять со своими гражданами любую подлость и остаться как бы невинным… А такое очень часто происходило в нашей русской истории, да и сейчас происходит, невзирая на персоны на самом верху, а просто потому, что такова система, неизвестно когда появившаяся, но так и не сошедшая «с повестки дня» для всех подлецов, добившихся у нас власти и использующих эту власть отнюдь не в интересах, как «они» говорят – населения… Населения этой страны.

Это ставило вопрос о том, нужны ли какие-либо государства вообще? Может, стереть их с лица Земли, из сознания людей, уничтожить, чтобы сама память о них считалась пороком, как пороком считается людоедство… И еще я почему-то понял с наглядностью, испугавшей даже меня, что с гражданами России, или тем, что когда-то называлось этим именем, разнообразные подлецы всегда обращались таким образом, талдыча о величии державы, о ее несомненном праве на духовность, на совершенство деяний, на необходимость патриотизма… И всегда это оборачивалось насилием власти, полной безгласностью людей, пресыщенностью чинуш наверху и нищетой, потрясающим бесправием народа внизу, бескрайним скотство сильных и необъяснимым терпением остальных…

Успокоившись, я объяснил, что должен посчитаться с Сапеговым и что она могла бы помочь мне. Она поняла мою идею использовать ее как приманку и даже заговорила о том, чтобы я обеспечил ей алиби. Я рассказал, что, если она не поможет мне, я не стану удерживать ее, и привел распечатку Джина об уничтожении его семьи, как еще один побудительный мотив, хотя она в нем уже не нуждалась.

Она попросила время подумать, и мы мирно довалялись в своих постелях до утра. Чуть стало светлее, она появилась на пороге моей комнаты, с каким-то даже хозяйским видом забралась в мою постель и довольно мрачно спросила, что ей придется говорить, когда ее начнут допрашивать? Я быстро, надеясь не испугать ее раньше времени, рассказал, что и как она должна сделать, чтобы Охранка отстала от нее.

Она полежала, подумала, потом согласилась, и я так обрадовался, что даже забыл ее поблагодарить за согласие в том виде, в каком она, кажется, эту благодарность согласна была принять.

Уже через пятнадцать минут из помещения одного из отдаленных от Сокола почтовых отделений я отправил факс на секретариат Сапегова, с предложением принять участие в аукционе по покупке Золотца. Самому Сапегову приезжать не рекомендовал. Потом я отправил тот же текст в пару московских, наиболее скандальных газетенок, и для вида в Астраханский каганат и во Владивостокскую торговую республику, где при местном университете проводились какие-то опыты по выведению совершенного человеческого генокода, и откуда не раз поступали просьбы продавать им совершенных, желательно неизмененных женщин и мужчин.

Выйдя из почты, я посмотрел на мутное, поднимающееся между небоскребами и шоссейными многоуровневыми развязками солнце, едва пробивающееся между слоями смога, выхлопов, тумана и обычной весенней сырости, и понял, что операция наконец-то началась.

Это может показаться нелепым, надуманным или просто глупым, но мне показалось, что мир стал ярче и дышится как-то легче… В общем, настроение у меня сделалось куда бодрее, чем прежде. Я вышел на тропу, я снова был на войне и парил в этой страшной реальности, как птица.

Это было настолько отчетливое удовольствие, что приходилось удивляться – как будто мне не хватало опасности раньше, как будто по моим следам не шли псы Охранки… А может быть, все дело было в том, что теперь игра шла по моим правилам и мне нечего было ждать, оставалось только действовать.

41

Но радость длилась недолго. Я немного помотался по городу, организовывая кое-какие мелочи, а потом надумал вернуться к Золотцу, чтобы подготовить ее к дальнейшим нашим шагам, как вдруг заметил, что за квартиркой наблюдали. К счастью, это были обычные полицейские, формально они не имели права вламываться в это жилье. А значит, и не сделают этого, пока не будут уверены, что внутри их ждет что-то любопытное.

Их наблюдателей можно было провести довольно просто, что я и сделал. На книжной полке квартиры, в которой теперь обитала Пестелия, я еще вчера вечером оставил «токи-токи», настроенный только на такой же мой аппаратик, который я решил держать на Соколе. Разумеется, в обеих машинках был встроен кодировщик, который с высокой степенью надежности исключал подслушивание. Пользоваться визорной связью я уже опасался, это могло плохо кончиться.

Я отправился в особнячок и позвонил оттуда. Когда Золотце подошла к аппарату, я сообщил ей, что операция началась, что она находится на осадном положении, но причин нервничать пока нет. Еще я сказал, что она должна тихо, как мышь, сидеть на месте и ждать моего сигнала. Для развлечения она могла играть на компьютере, смотреть телевизор и читать книжки. Пищей, уборкой и газетами должна заняться тетка из конфиденциального бюро, которую я сегодня найму и которая начнет приходить завтра.

Это бюро было очень полезной организацией, полицейские не могли к нему придраться, потому что нарывались на очень жесткий отпор адвокатуры. Даже к теткам из обслуги они решались приставать, только если знали, что совершается какое-то правонарушение. А пока опять-таки в отношении этой квартиры они этого не знали, вся схема могла продержаться неделю, а может, и две.

После этого я отправился спать, надеясь, что на трезвую голову легче пройдет возврат в мою обычную внешность. Так, собственно, и вышло, я «перетек» к исконному облику почти без мучений, а едва стемнело и кончили работать всякие конторы, оделся и снова вышел на улицу. Я хотел узнать, что творится у противника, и у меня имелся для этого один верный способ.

На этот раз я выбрал Лиану. Она входила в нашу группу планирования, носила погоны довольно высокого ранга, хотя могла бы сделать и более приличную карьеру, но отказалась от стукачества, доносительства и чересчур личных контактов с начальниками, которые этих контактов добивались. Она должна была присутствовать на совещаниях по моей поимке и потому знала, что там предлагалось. Разумеется, она могла меня и арестовать, но я почему-то надеялся, что этого не произойдет и ничего страшнее бессонной ночи меня не ждет. Надо признаться, что, направляясь к ней, я даже радовался, что не поспешил чрезмерно растратиться на Золотце, Лиана была довольно требовательной подругой.

Я не хотел пугать ее, поэтому просто подошел к ее подъезду и позвонил, словно это было самым обычным делом на свете – явиться к ней в гости. Она включила обзор, не давая мне об этом знать. Потом в переговорнике прозвучал ее чуть взволнованный голос:

– Ты?

– Не ожидала? – Я залихватски улыбнулся, мне хотелось быть обаятельным. – Сюрприз.

Замок на двери отщелкнулся, я вошел в подъезд, вызвал лифт и поднялся. У двери она спросила, глядя на меня умными, чуть жестковатыми, но на редкость красивыми глазами:

– Слежки нет?

– Разве я сунулся бы к тебе, не сняв местность в округе?

На самом деле, в их подъезде находилась камера, правда, без записи, которую должен был проглядывать охранник дома, сидящий в подвале. Это был гражданский охранник, плохо тренированный и мало понимающий, что важно, а что нет. К тому же у него были нелады с подружкой, с которой он ругался по телефону уже больше часа. Он был не очень силен ментально, я вторгся в его сознание, выждал момент, когда в своей попытке убедить ее, что им хорошо вдвоем, он впал в откровенное отчаяние, и лишь тогда вышел из-за угла и подошел к парадной двери.

А к камере в лифте я просто повернулся спиной, привстав на цыпочки, чтобы определить мой истинный рост не могла никакая экспертиза на свете. К тому же я не доехал до этажа Лианы три уровня, которые прошел пешком, чтобы не возбуждать чрезмерного внимания, если кто-то все-таки попробует разобраться с ее посетителями.

– Входи.

Я обнял ее почти сразу, едва переступил порог. Она отстранилась, но мягко, не желая меня обидеть. Это было совсем не плохое начало.

Когда-то в Омске у нас случился жаркий служебный роман, так что мне было можно и обнять ее. Я был уверен, что она с тех пор ждет моих редких, но довольно регулярных визитов, в промежутках довольствуясь случайными знакомыми. Если бы она захотела, почти любое из этих приключений давно превратились бы во что-то более надежное, может быть, вечное, но мешала наша работа, и… Не знаю, что еще, но что-то мешало.