Николай Чадович - Особый отдел и пепел ковчега Страница 38

– Слышишь, как мой кобель тявкает? Между прочим, я в своё время тыщу баксов за него отдал. А ты родного человека в десять кусков оценила. Уж лучше я его своей скотине скормлю. Хотя бы экономия в хозяйстве будет.

– Тем не менее о ста тысячах не может быть и речи. Пятнадцать-шестнадцать – это максимум того, что я могу добыть к субботе.

Ясное дело, что платить выкуп Людочка вообще не собиралась, а лишь прощупывала Илюху, пытаясь вытянуть из него как можно больше сведений, позволяющих установить местонахождение заложника. Но она не учла одного важного обстоятельства – вспыльчивый нрав своего собеседника.

– Добудь, – сказал Илюха, как бы соглашаясь. – И купи себе на них новые прокладки! Следующий раз я позвоню через три дня. Если ста тысяч не будет, считай, что ты подписала этому заморышу смертный приговор! Предупреждаю, даром кормить его я не собираюсь.

В сердцах Илюха отшвырнул мобильник, тем самым допустив непоправимую ошибку. Мастиф, привыкший бегать за поноской, метнулся вслед улетающему предмету и в мгновение ока доставил его назад. Но то, что плюхнулось к ногам хозяина, было уже не аппаратом беспроводной связи, а комком искорёженной пластмассы. Как видно, бог не зря дал собаке клыки.

Наступило тягостное молчание, которое прервал жалобный голосок Вани:

– Вот те на! Как же теперь связаться с сестрой? Я её номер на память не знаю.

– Крокодил ты двужопый! – Пнув искательно повизгивающего мастифа ногой, Илюха ушёл в дом.

В полном неведении прошли сутки. Сначала Ваня ощутил голод. Потом жажду. Ещё чуть позже ему нестерпимо захотелось курнуть.

И если последнее желание было заведомо невыполнимым, то два предыдущих он с горем пополам удовлетворил. С восточной стороны вплотную к вольеру подступали заросли малины, что позволяло собирать сочные, по-осеннему сладкие ягоды. Как отметил для себя Ваня, малина здесь была сортовая, не чета той, которая произрастала на даче Кондакова.

Аппетит, как говорится, приходит с едой, а сноровка – с опытом. Вскоре Ваня убедился: вместо того чтобы собирать ягоды поштучно, проще будет срезать стебель под корень и втащить его в вольер. Дело пошло значительно быстрее.

Набив брюхо этой малокалорийной, хотя и богатой витаминами пищей, Ваня сделал ещё одно маленькое открытие. Оказалось, что очищенным от ягод и листьев стеблем малины можно было действовать как палкой – и пса дразнить, и подтаскивать к себе разные мелкие предметы, и даже дотянуться до выключателя.

После получаса безуспешных попыток он сумел-таки зажечь свет в вольере. Чтобы его выключить, понадобилось ещё меньше времени.

Когда лампочка погасла, в голове Вани вспыхнула идея – рискованная, как и всё то, что он делал в своей жизни.

На пару дней без пропитания остался не только Ваня, но и свиньи с собакой. Очевидно, печальное происшествие с мобильником выбило Илюху из колеи, и без того достаточно расхлябанной. Он запил.

Со стороны дома допоздна слышались разудалые песни, сопровождаемые пиликаньем гармошки. Предпочтение почему-то отдавалось революционно-патриотическому репертуару, причем текст безбожно коверкался. Например, «Варшавянка» в исполнении Илюхи выглядела так:

Нам ненавистны коньяк и текила,Бимбер, портвейн и сивуху мы чтим.Если в пивной нам предложат чинзано,Мы этим пойлом ментов оросим.За бормотухой,Сучком и краснухойМарш, марш вперёд,Рабочий народ!

Впрочем, иногда на него нападало лирическое настроение, и тогда в глухой ночи раздавалась популярнейшая мелодия Бориса Мокроусова:

Снова замерло всё до рассвета —Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь.Только снится бабусе Авдотье,Что опять её трахает конь.

Мастиф где-то пропадал, наверное мышкуя с голодухи. Свиньи, перед тем как угомониться, чуть не разнесли свой хлев.

Бодрствовал и Ваня, которому не давали покоя слова Людочки о том, что бетил начал противодействовать опергруппе. Следовательно, надеяться на шальную удачу не приходилось, а, наоборот, в любой момент следовало ожидать от судьбы коварной подножки.

Потеря мобильника чрезвычайно осложнила положение маленького заложника. Он действительно не помнил телефона Людочки, а звонить кому-либо другому, похоже, не имело смысла.

Конечно, Илюха мог послать в Москву своего приятеля-наркота, дабы тот попытался разыскать нужный номер, но в компаниях мобильной связи подобная информация всегда считалась закрытой.

Таким образом из курицы, обещавшей снести золотое яичко, Ваня превращался в опасного свидетеля. Разумнее всего (с точки зрения похитителей, конечно) было зашибить его поленом или затравить собакой. Именно эта версия – самая мрачная из всех возможных – и подтвердилась наутро, когда непротрезвевший Илюха, одетый только в офицерские галифе, по-явился возле вольера.

Вывалив перед вольером кучу объедков, он налитыми кровью глазами уставился на Ваню и прохрипел:

– Не получилось у нас взаимопонимание. Пачкать о тебя руки не хочу, а отпустить не имею права. Своя шкура дороже. Так что подыхай здесь сам…

Илюха ушёл к свиньям, заранее приветствовавшим его радостным хрюканьем, а Ваня без промедления приступил к выполнению задуманного плана. Взобравшись по сетке к потолку вольера и повиснув на электрическом шнуре, он оторвал его от плафона. Затем концы проводов были зачищены и загнуты крючком.

Минут пять ушло на возню с выключателем. Теперь шнур находился под током и представлял собой смертоубийственное оружие. За себя Ваня не беспокоился – пол в вольере был сухой, а его ноги защищали кроссовки на полиуретановом ходу.

Паче чаяния, привлечь внимание мастифа оказалось не так-то и просто. Целиком поглощённый жратвой, он не реагировал ни на бранные слова, ни на тычки малиновым стеблем. Пришлось прибегнуть к крайним мерам и окатить проголодавшегося пса струей своей собственной мочи.

Такого оскорбления не стерпел бы ни один уважающий себя кобель. Злобно зарычав, он кинулся на сетку. Ваня, только и ожидавший этого момента, сунул оголённые электрические провода в оскалённую пасть.

Мастифа долбануло током так, что он сначала подпрыгнул выше вольера, а потом, опрокинувшись на спину и дрыгая всеми лапами сразу, истошно завизжал, словно бы его собирались охолостить.

Эти душераздирающие звуки, конечно же, привлекли внимание Илюхи, на что изначально и рассчитывал Ваня. Хозяин усадьбы явился как ангел возмездия – босой, опухший, с пустыми вёдрами в обеих руках.

Узрев муки своего верного пса, Илюха отшвырнул вёдра и с воплем: «Что ты ему, гад, сделал?» – бросился к вольеру. Засов вместе с замком он сорвал голыми руками, явив не только редкую физическую силу, но и неукротимую ярость. Дверь узилища распахнулась.

Ещё миг – и от Вани, наверное, даже клочьев не осталось бы, но проворный лилипут уже зацепил крючья проводов за пояс Илюхиных галифе.

С громилой случилось то, что средневековые врачи называли «пляской святого Витта». Электрические силы корёжили его тело, словно театральную марионетку, то выгибая самым невероятным образом, то швыряя на землю, то вновь заставляя вскочить.

Ваня, почуявший долгожданную свободу, выскользнул из постылого вольера и помчался вдоль кирпичного забора, пытаясь отыскать путь во внешний мир…

До украшенной коваными узорами калитки оставалось от силы десять шагов, как она вдруг сама распахнулась и перед Ваней предстал хорошо ему знакомый наркот, по-видимому, только что прибывший из столицы. Это была та самая подножка судьбы, о которой косвенно предупреждала Людочка.

Шансов на успех в рукопашном бою Ваня практически не имел, тем более что наркот, проявивший неожиданную расторопность, уже успел вооружиться булыжником, валявшимся возле калитки.

Двухметровый забор представлял для лилипута непреодолимое препятствие, поэтому ему не оставалось ничего другого, как устремиться в глубь двора. От долгого сидения в вольере ноги затекли и едва слушались. Пустившийся вдогонку наркот дышал ему в спину, а сбоку появился уже очухавшийся мастиф, вследствие электрического удара потерявший способность лаять, но не утративший природной злобности.

По счастливому наитию Ваня повернул к дому, влетел в приоткрытую дверь, и успел накинуть за собой крючок. Спустя мгновение в дверь громыхнул брошенный наркотом булыжник.

Дом был обширным и добротным, но не приспособленным к долгой осаде. И если входная дверь оказалась достаточно прочной, о чём свидетельствовали безуспешные попытки наркота выбить её, то на окнах не имелось ни решёток, ни внутренних ставен.

В считаные минуты обежав все комнаты, Ваня убедился что телефон здесь отсутствует. Зато на стене спальни висело охотничье ружьё, а рядом с ним патронташ.

Двухстволка была чересчур тяжела для Вани, но он всё же сумел зарядить её, взвёл курки и, повесив патронташ через плечо, вышел на кухню, из окна которой открывалась широкая панорама Илюхиной усадьбы.