Борис Громов - Насмерть Страница 38

— Да не вопрос, парни, прекрасно вас понимаю. В таких шутках, действительно, приятного мало. Своих предупрежу, проблем не будет.

— Ну, и хорошо, — улыбка у лейтенанта приятная, открытая. — Тогда разгружаемся, переночуем тут, ну, конечно, не прямо на станции, нам казарму учебной роты местного гарнизона выделили, она у них сейчас пустует, младший призыв уже с месяц как присягу принял и по боевым подразделениям распределен. А с утра — в путь. Дорога не близкая.

— Слушай, дружище, не поможешь? У меня тут дельце небольшое образовалось. Недолгое, но важное. Где тут управление СБ расположено? Да, кстати, может лучше на «ты» и по именам? Я — Михаил. По рации лучше по-позывному — Чужой.

— Идет, — предложение мое лейтенанту-пограничнику явно понравилось. — А я — Сергей. Позывной — Ракита-2. А по дельцу твоему… Нету тут СБ, Михаил. Это у нас в Югороссии — Служба безопасности, а тут — милиция и Комитет госбезопасности.

— Тем лучше. Такие названия лично мне только дополнительное доверие внушают!

Ребята моей иронии явно не поняли. Да и ладно, будем считать — не удалась шутка.

— Так что? Подбросишь до околотка, пока мои орлы разгружаются?

— Конечно, о чем разговор, — пожимает плечами тот. — Садись в машину, тут недалеко, минут за пять доедем.

— Курсант! — окликаю я выбравшегося из вагона и с интересом разглядывающего пограничников Толю. — Мне ненадолго отскочить нужно. Ты — за старшего. Давайте все на выход, знакомьтесь и приступайте к разгрузке. Раньше начнем — раньше закончим и мыться и ужинать поедем. Вопросы, жалобы, предложения?

— Никак нет, — браво, но с ехидцей в голосе гаркает вытянувшийся в струнку Толик и заглядывает в вагон. — Алле, гараж! Слезай — приехали! Есть халтурка: надо разгрузить кой-чего по-быстрому. Взамен обещают помыть, а может быть даже покормить. Так что — выходи строиться!

Из вагона, грохоча по деревянным доскам пола сапогами, начинает выбираться моя «боевая гвардия».

— Не обращай внимания, Сергей, — отвечаю я на невысказанный, но явно читаемый в глазах лейтенанта-пограничника вопрос. — Это так, мелкое фрондерство, ну, и выпендреж перед посторонними, не без того. Когда до дела дойдет — с дисциплиной проблем не будет.

— Все равно, странно как-то…

— Это потому что непривычно. У вас тут, как я понимаю, наемников нет, только строевые части, наши или местные. А значит — все по Уставу: равняйсь-смирняйсь, три строевых шага, отход-подход к начальству. И это правильно, на то и армия, чтоб дисциплина и субординация. У Вольных Стрелков все немного иначе. В бою у нас все как в войсках: приказ начальника — закон для подчиненного, умри, но сделай. А вот в остальное время отношения куда проще. Тут никто с докладами не марширует и по стойке «смирно» не тянется. Правда, и до откровенного панибратства не опускаются, у меня с этим строго.

— Ну, думаю, тут уж вам самим виднее, как жить и службу нести. Хотя мне такое, на самом деле, непривычно как-то. Ладно, садись и поехали, а то рабочий день скоро заканчивается, тогда в отделе только дежурный наряд останется, начальство по домам разъедется. Тогда придется до завтрашнего утра ждать.

В местном отделе милиции я, действительно, надолго не задержался. Мы с Сергеем зашли в кабинет к начальнику, представились высокому, чуть ниже меня, бритому наголо, толстому, но при этом явно обладающему бычьей силищей, жизнерадостному майору лет этак пятидесяти — пятидесяти пяти. Вот, кстати, интересная особенность у восточных людей: в Азии «толстый, лысый и веселый» — синоним понятия «красивый». Не любят тут маленьких и худых. Даже в народных сказках всякие отрицательные персонажи — все поголовно мелкие и тощие, видать — гастритом или язвой замученные. В общем, все как положено: хорошего человека должно быть много. И здешний начальник, действительно, оказался мужиком чрезвычайно неплохим, сразу проникшимся к нам симпатией, а уж когда я назвал его Еркен-ага,[48] а не по имени-отчеству — Еркеном Абишевичем, так тот аж расплылся в улыбке от удовольствия. Полезно иногда знать и уважать традиции, даже если это традиции не твоего народа, а его соседей.

В общем, рассказал я ему в общих чертах про то, как мы проездом через их славный город по железной дороге следовали, а по пути встретили здешних чабанов, решивших в налетчиков с Дикого Запада поиграть, поезда поостанавливать с целью грабежа и что у них в результате из этого вышло. Отнесся он к моему рассказу серьезно, начал с весьма озабоченным видом подробно расспрашивать обо всех обстоятельствах: что, где, как, когда. Вызвал помощника дежурного по отделу и начальника уголовного розыска. Пока помдеж переписывал с моих слов словесные портреты и приметы, главный опер сидел молча, но стоило мне упомянуть «Тигр» старшего, он громко хлопнул себя ладонью по колену и с чувством выругался.

— Что такое? — вскинул на него взгляд Еркен Абишевич.

— Да, похоже, знаю я этого деятеля. Салим Бакчанов это, чтоб ему пусто было, старому пню! У него месяца два назад, по весне еще, падеж в стаде был, помните? Мы же помощь ему тогда предлагали, мол, Салим-ата,[49] если что — обращайся, у нас возможности есть, поддержим. Но он сказал, что сам управится. Гордый, мать его. Так вот как он, дурень, решил «управляться»… Убью гада!

— Тьфу ты, — на лице майора явно читается облегчение. — А я уж было подумал, что правда в округе банда завелась. С этим «воином Аллаха» мы воспитательную работу проведем — обещаю. Навсегда запомнит и всю эту чушь из головы выкинет. Но в Астрахань все равно сообщить нужно, на всякий случай, чтоб или локомотивные бригады вооружили, или группы сопровождения выделяли. А то глупые и вредные мысли, они заразительные. Вам же, Михаил Николаевич, спасибо огромное, что поставили нас в известность. Разберемся — обещаю. Уж что нам тут точно не нужно — так это возрождение басмаческого движения. Не для того железной рукой после Большой Тьмы порядок наводили… Ладно, не будем больше вас задерживать, вижу, дел у вас и так полно.

Еркен Абишевич встал и протянул свою лопатообразную ладонь сначала мне, потом Шрайнеру.

— Будет время и желание — милости просим к нам в гости. Только лучше просто так, без таких вот неприятных поводов.

— Хорошо, — киваю я в ответ. — Если получится — на обратном пути обязательно заглянем.

На том и распрощались.

Как там у Киплинга:

День, ночь, день, ночь мы идем по Африке,День, ночь, день, ночь — все по той же Африке.Только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог…

Или это не Киплинг? Нет, по-моему, все-таки Киплинг — «Отпуска нет на войне». Ай, да какая на фиг разница! Главное — явно знал мужик, о чем писал. Чего-чего, а пылищи тут — мама дорогая. Просто невозможно описать творящееся вокруг нашей колонны. Густая, почти непрозрачная взвесь облаком висит вокруг наших машин. Она куда мельче, чем песок в хороших песочных часах, и потому проникает повсюду: под одежду защитные штурмовые очки, попавшие сюда вместе со мной из прошлого, сквозь темах. Она дерет глаза, забивает носоглотку и скрипит на зубах. Я боюсь себе представить, во что превратилось бы наше оружие, если бы не своевременный совет Шрайнера и его подчиненных сделать для него чехлы из плотной ткани. И ведь если бы проблемой была только пыль! Пунктом номер два в списке выпавших на нашу долю испытаний идет жара. Солнце жарит немилосердно, на небе — ни единого облачка. Нечаянно коснувшись металла можно запросто заработать ожог. Поначалу, пока в организме еще были излишки влаги, я сильно потел. Сейчас уже просто нечем, но зато одежду на спине, груди и в подмышках будто зацементировали, того и гляди эта корка на ткани от неосторожного движения трещинами пойдет и осыпаться начнет. А еще нас всех мучает жажда. Нет, не так. ЖАЖДА. Вот, уже немножко больше на правду похоже, но все равно не то. Я еще со времен армейской срочной службы прекрасно помню, как нас учили, что пить в таких условиях нужно как можно меньше. Потому что все выпитое выйдет с потом уже через пару минут и станет только хуже. Что лучше прополаскивать рот небольшими порциями воды. Угу, попробуйте прополоскать водой рот, когда он забит песком. Вряд ли вам понравится от щеки к щеке теплую жидкую грязь перекатывать. Кроме того, висящая в воздухе пылища мгновенно набивается во флягу, стоит тебе только отвинтить крышку. И вся вода в ней тоже мгновенно превращается в грязь. Остается только одно — терпеть. Но это настоящая пытка. Да уж, планируя это безумие, я даже не представлял себе, насколько мы все на самом деле станем похожи на тех, кого будем изображать: покрытые слоем пыли, толщиной едва не в два пальца, фигуры, растрескавшиеся губы, воспаленные, красные глаза. Да и психологический настрой — полностью соответствует внешнему виду. Думаю, отчаявшиеся и отчаянные беглецы-дезертиры из нас выйдут очень убедительные.