Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война Страница 39

Единственным относительно близким человеком для Макса стал Борька Меер, с ним он общался много и охотно. С Борькой они вместе учились в одном классе, потом вместе поступили в институт и пять лет сидели на одной студенческой скамье. Ухаживали за симпатичными сокурсницами, бегали на свидания, пили в соседней забегаловке жидкое, мутноватое пиво…

Но после института Борька сразу уехал в Германию — поступать в Берлинский университет. Окончил магистратуру, получил хорошее образование, устроился на работу, даже женился на натуральной немке. В общем, онемечился по полной, вернулся, так сказать, к историческим корням. Борька стал отличным работником, старательным, исполнительным, аккуратным, со временем дорос до заместителя управляющего в крупной компании.

Поначалу, конечно, ему пришлось туго, вкалывал по двенадцать часов в сутки, рвал жилы, но потом все устроилось — накопил денег, купил машину, квартиру в неплохом районе Берлина. За годы на чужбине не разбогател (по российским меркам, конечно), но по немецким стандартам, стал вполне зажиточным человеком. Настоящим бюргером! Теперь мог похвастаться новеньким «мерсом» и солидным счетом в банке. Детей у Борьки, правда, пока не было…

Макс не терял с ним связь — регулярно звонил, делился новостями. Даже помог заключить пару выгодных контрактов с российскими фирмами. За что Борька снабжал его полезной информацией, помогающей лучше ориентироваться на западноевропейском рынке. Так что дружба и бизнес у них шли рука об руку. К взаимному удовольствию.

Но Борька находился в Германии, а дома, в России, Максу пообщаться было почти не с кем. Имеется в виду — просто, по-мужски. С женой — совсем другие, семейные отношения и разговоры, а на работе тесного контакта с коллегами не получалось.

Приятельские отношения и дружба не приветствовались в их компании — считалось, что в офисе должна царить исключительно деловая атмосфера. Конечно, посиделки и выпивки устраивались довольно регулярно — отмечали дни рождения и праздники, но это совсем не то. Корпоративные вечеринки тоже подчиняются строгим правилам, и нормы поведения на них обычно оговариваются. Это продолжение работы, но в другом виде. Откровенничать на них не принято. В самом деле — не станешь же изливать душу (даже по большой пьянке) коллеге-менагеру или, упаси боже, секретарше шефа?

Так что возвращение Генриха в батальон стало для Макса хорошим известием. Первым за три недели. Бои шли тяжелые, кровавые, батальон нес большие потери, и от роты Макса мало что осталось…

Генрих Ремер тоже командовал ротой — вместо выбывшего по ранению обер-лейтенанта фон Клянце. И сражался с Максом бок о бок. Точнее — траншея к траншее, поскольку боевые действия в основном заключались в окопном сидении и отражении многочисленных и настойчивых русских атак. И, разумеется, в нанесении ответных ударов…

Части Красной Армии наступали все активнее и применяли тактику эшелонированного прорыва. Очередная стрелковая дивизия приходила на фронт и атаковала на узком участке — эшелон за эшелоном, полк за полком. До тех пор пока не прорывала оборону. Если не получалось — ее тут же сменяла следующая дивизия…

А у 9-й армии резервов почти не осталось — все выбили. Да и откуда их было взять? Все перекинули на южное направление. Но генерал Модель твердо руководил своими частями и требовал неукоснительного выполнения приказов, невзирая ни на какие обстоятельства. В том числе и на огромные потери. Однако с каждым днем выполнять их становилось все труднее.

Майор Хопман чертыхался, но поднимал изрядно поредевший батальон в очередную контратаку. Не спорить же с командующим! Ему было приказано — не отступать, стоять до конца и по возможности контратаковать. Надо во что бы то ни стало удержать позиции. А то опять недавно выбили из Шеломок. Вот и приходилось отвоевывать утраченное.

В одной из таких атак Генрих Ремер был тяжело ранен. И произошло это, по сути, по его же вине.

Макс давно заметил, что солдаты, побывавшие в домашнем отпуске, часто погибают. Причем в первые же дни после возвращения. Что, в принципе, было объяснимо. За месяц вдали от фронта люди отвыкали от военных реалий, расслаблялись, ну и…

Когда человек постоянно находится в опасности, он быстро учится всего бояться — война заставляет. Ходить по траншее, согнувшись, прятаться за высокий бруствер, падать при первых же выстрелах, никуда не лезть. И, разумеется, лишней инициативы не проявлять. А в отпуске утрачивает эти полезные и, прямо скажем, спасительные навыки. Становится рассеянным, небрежным, беспечным. И ловит свою пулю или осколок.

Обстрелы немецких позиций происходили с завидной регулярностью, а русские снайперы днем и ночью караулили на нейтральной полосе. И методично выбивали германских солдат и офицеров. Обнаружить их было почти невозможно — отлично маскировались, полностью сливались с землей и остатками чахлой растительности на полосе. Грохнул выстрел — и нет больше твоего боевого товарища…

Генрих, по сути, проявил излишнюю самоуверенность и небрежность — слишком оторвался от своих во время атаки, вырвался вперед, перестал укрываться за сгоревшими танками, вот и словил пулю.

Макс, идущий чуть позади него, увидел, что Генрих вдруг взмахнул руками и рухнул на землю. Рота Ремера сразу же залегла — чтобы не попасть под обстрел. Противник бешено поливал поле из пулеметов, а затем подключились еще и минометы — стали мочить немецкие цепочки. Солдаты забились в воронки, благо на поле их было предостаточно, и решили переждать обстрел.

Генрих упал в метрах в пятидесяти от роты, но никто из его подчиненных не решился помочь командиру. Вылезать из укрытия было смерти подобно — из-за бешеного огня. Возможно, солдаты решили, что их лейтенант уже мертв, а потому не рисковали. Все равно ему уже ничем не поможешь… Ремер действительно не подавал признаков жизни, лежал неподвижно, но Макс почему-то был уверен, что он жив.

Значит, следовало как можно быстрее вынести его и доставить в госпиталь. Но как? Нельзя же ради одного человека (пусть даже лейтенанта) поднимать в атаку несколько десятков солдат! Под гибельным огнем… По сути, посылать на смерть. Не поймут, да еще, скорее всего, отправят под трибунал — за неправомерный приказ. И будут абсолютно правы.

Макс зло стукнул кулаком по земле — вот черт, ситуация безвыходная. Придется ждать, пока обстрел затихнет, чтобы вытащить Генриха. Но к тому времени он наверняка будет мертв — потеряет слишком много крови. И тут ему в голову пришла одна идея: а что, если…

Конечно, это было опасно, даже очень, но другого выхода все рано не имелось. Ладно, прорвемся… Макс подозвал командира первого взвода, оберфельдфебеля Вильгельма Лебера, прибывшего с недавним пополнением, и приказал:

— Пусть ваши солдаты зажгут как можно больше дымовых шашек и закидают ими все поле. Ветер в ту сторону, рискну вытащить Ремера…

Лебер посмотрел на лежащего впереди лейтенанта, оценил обстановку и скептически покачал головой:

— Слишком опасно, вас подстрелят.

— Знаю, но что делать? — огрызнулся Макс. — Не оставлять же умирать лейтенанта! Обстрел, кажется, стихает, дым пойдет в ту сторону, может, и проскочу. Шанс, как говорится, имеется.

— Я иду с вами, — решительно произнес Лебер.

— Нет, — покачал головой Макс, — вы остаетесь в роте. Если со мной что случится, примете командование. К тому же у меня одного больше шансов прорваться — может, русские и не заметят за дымом. Или подумают, что я перебежчик. По одному точно стрелять не станут. Кроме того, я верю в свою удачу…

Лебер с удивлением посмотрел на него — не шутит ли герр лейтенант? Но он был абсолютно серьезен.

— Ладно, — кивнул оберфельдфебель, — я прикажу своим ребятам закидать дымовухами все это проклятое поле. Сделаем вам прикрытие…

С этими словами он отполз — отдавать приказы. Макс же, наоборот, выждав подходящий момент, рванул вперед. Двумя короткими бросками он добежал до черного остова «тридцатьчетверки», подбитой еще на прошлой неделе, и затаился. Запах горелой человеческой плоти до сих пор еще не выветрился…

Макс прополз между гусеницами и осторожно выглянул — до Ремера от него было не более ста метров. Но напрямую, по открытому полю. А если бежать зигзагами, укрываясь за подбитыми машинами, то, похоже, метров триста. Зато безопаснее. Макс прикину: два броска до ближайшего укрытия, потом рывок влево, еще три короткие перебежки — и он на месте. По идее, должно получиться.

Солдаты стали закидывать поле дымовыми шашками. Те сначала горели плохо, но потом разошлись и заполнили все пространство белым, тягучим дымом. Кажется, пора…

Макс приподнялся и кинулся вперед, решил бежать по прямой, по кратчайшему пути. Авось проскочит, дыма много… Когда-то он неплохо сдавал стометровку, даже участвовал в районных соревнованиях. Вспомним молодость… Макс несся бешеным лосем, перепрыгивая через ямы и перескакивая воронки. Наверное, он поставил мировой рекорд по бегу на сто метров в сапогах при полной амуниции, да еще по сильно пересеченной местности… Красноармейцы, как он и предполагал, стрелять по нему не стали — тоже, видимо, им интересно, зачем это немецкий лейтенант несется по полю со всех ног.