Андрей Ливадный - Слепой рывок Страница 39

Кто-то полез за ответом в локальную Сеть корабля, но большинство, в том числе и Иван, лишь недоуменно ждали пояснений.

– Ну? – Подегро заметил, как Себастьян Могейро, смуглый, сухощавый, необщительный пилот вскинул взгляд. – Нашел пояснение?

– Да.

– Озвучь.

– Реголит – это лунный грунт, – сверяясь с подсказкой, полученной из Сети, ответил Могейро. – Он рыхлый, состоит из пыли и зернистых обломков очень малых фракций. В основном частицы минералов, стекла, осколки метеоритов. Толщина реголитного слоя может достигать нескольких метров. Цвет чаще всего от темно-серого до черного. Реголит включает множество частиц с зеркальными свойствами и легко поднимается вверх при ударно-взрывных воздействиях…

– Достаточно! – прервал его капитан. – Искусственные интеллекты предусмотрели возможность обстрела своих позиций из лазерных излучателей большой мощности. Они повсюду расположили взрывные приспособления, заглубленные в реголит. Это полезно знать, потому что реголитная пыль в условиях вакуума очень хорошо прилипает к твердым телам. Она ослепит датчики ваших машин и затруднит управление. Но главное – при взрыве образуются медленно оседающие облака частиц, которые легко отражают, преломляют и рассеивают энергию лазерного разряда. Мой совет: не надо искать лазейки. Их нет. План атаки утвержден. Сейчас каждый получит чипы с персональным заданием, расчетами курса, навигационными базами данных. Затем экипироваться, и – по машинам!

Ангар полнился светом, движением, звуками. Повсюду сновали сервы, производя предстартовые проверки, отключая стационарное питание, освобождая космический аппарат от энергетических и информационных жил, связывающих его с базовым кораблем.

Внешне «Игла» выглядела слишком большой и неповоротливой для стремительного (в понимании Ивана) термина «аэрокосмический истребитель».

Страх, похоже, отгорел. Дрожь уже не гуляла по телу, лишь стылое ощущение непоправимости происходящего комом застряло в груди.

По шаткой приставной лесенке он поднялся в открытый шлюз, вошел внутрь, оказался в тамбуре с одинаковыми овальными люками. Один вел в рубку, второй открывал доступ к силовой установке, третий был помечен знаком «грузовой трюм».

Зачем понадобилось монтировать на истребителе грузовые отсеки, Иван совершенно не понимал, но сейчас его заботило совсем другое.

Шлюз с шипением загерметизировался. Суета предстартовой подготовки мгновенно исчезла, осталась где-то там, за бортом. Он некоторое время в нерешительности стоял в тесном тамбуре, затем перешагнул порог рубки.

Здесь все выглядело знакомым. Он сел в кресло пилота. Страховочные ремни скользнули серыми змейками, сдавили грудь, плечи, бедра. Иван заученным движением пробежал пальцами по раскладкам сенсорных панелей, активируя системы ручного управления.

Дрожь мгновенно вернулась. Каждое действие несло в себе элемент новизны, остроты непознанных ощущений.

Многое бросалось в глаза. Потертости на некоторых элементах силового каркаса, царапины на текстоглифах, связки силовых и оптических кабелей, проложенные поверх штатного оборудования.

Секунды стремительно уносились в прошлое. Включились экраны внешнего обзора, показывая опустевший ангар, в коммуникаторе плеснулась и угасла разноголосица докладов о готовности.

Он сжался. Вдруг стало трудно дышать.

Красный свет затопил ангар, возвещая о завершении откачки воздуха.

«Нет! Нет! Я не смогу!..»

Панический внутренний голос истошно орал, но неумолимая реальность, в которой – вот придурок! – он когда-то мечтал жить, не подчинялась желаниям перепуганного насмерть юнца.

Дрогнули и начали медленно сдвигаться в стороны массивные створы ангара.

Тьма, таившаяся за ними, была похожа на огромную разверзшуюся пасть, готовую проглотить машину и пилота.

Руки и ноги стали ватными. Пальцы не слушались, ему никак не удавалось уверенно обхватить рукоятки астронавигационных рулей, а в оперативных окнах системы уже бежали потоки данных и мельтешили, сбегая к нулю, цифры обратного отсчета.

Ускорение лишь на миг вжало Ивана в кресло. Конструкция пилотажного кресла автоматически компенсировала стартовую перегрузку, и от этого к горлу подкатила тошнота, в груди и животе пробежал холодок, но физические ощущения гасли под напором иных впечатлений.

«Иглы», сияя факелами двигателей, стремительно превратились в крохотные искры, затерялись на фоне звезд, а он оцепенел, не в силах пошевелиться. Корабль Стожарова, покинув ангар, медленно и неуправляемо удалялся от станции, в коммуникаторе слышались злобные выкрики Подегро, сопровождаемые потоками брани, но Иван как будто оглох. Дрейф его «Иглы» привел к плавному смещению панорамы на экранах обзора. Звездная бездна сменилась видом Юпитера, на фоне планеты появились очертания «Нормандии». Крейсер произвел расстыковку, обе станции, с борта которых осуществлялся запуск «Игл», оттолкнуло в стороны, и в опустевшем, парализованном страхом рассудке промелькнула отчаянная мысль: «Нас приговорили! Мы смертники. Никто не ждет нашего возвращения…»

Иван не выдержал первого соприкосновения с космосом. Бездна пространства пожрала его рассудок. Он морально погиб, еще не вступив в бой.

На самом деле их ждали. На них рассчитывали. «Нормандия» уже легла на боевой курс – огромный корабль проплывал мимо, и Стожаров, глядя на неровный рельеф его надстроек, отрешенно подумал: «Сейчас «Иглу» захватят буксировочным полем». Но нет, ничего не случилось, даже хриплый голос капитана Подегро стих в коммуникаторе, а крейсер начал удаляться.

Ни одна самая совершенная технология не способна подготовить человека к встрече с самим собой, когда нити судьбы трепещут на кончиках твоих собственных пальцев, нервно осязающих бугристые выступы гашеток тяги.

В такие секунды разум отступает.

Бей или беги – вот один из основных инстинктов, заложенных в нас эволюцией. Выцветший взгляд Стожарова безысходно провожал удаляющийся крейсер. Еще немного, и пламя его двигателей тоже станет искрой, едва ли отличимой от сияния звезд.

Все вопросы бытия блекнут в такие мгновения.

Трусами или героями становится позже, а сейчас он слышал лишь свое дыхание, чувствовал, как судорогой сводит пальцы, как выступают на лбу крупные градины пота, как бешено молотится сердце.

Взгляд снова зацепил сияние двигателей «Нормандии», стало тоскливо, страшно, одиноко.

Выбор между жизнью и смертью, между тлеющей надеждой и мерзким, могильным холодом должен был состояться в любом случае, и, сжав бугорки гашеток, Стожаров его сделал.