Роман Глушков - Свинцовый закат Страница 4

Я остановился и, присев на корточки, навострил уши. Снизу доносились подозрительные звуки, похожие на урчание или бормотание. Да, мне не послышалось: кто-то действительно возился в дюжине шагов от меня у самой воды. Причем нисколько не таясь. Засада? Вполне вероятно, но к чему тогда весь этот шум? Приманка? Тоже не исключено, но шибко уж примитивная.

Спрятаться в траве на склоне этого берега враги не могли – сверху я отлично просматривал весь спуск. При желании это можно было сделать на том берегу в кустах. Но прежде чем «реаниматоры» залегли бы в них, они неминуемо оставили бы в густых зарослях следы. Растительный покров на противоположном склоне выглядел девственно нетронутым. Стало быть, вражья компания двинула дальше, прямо по ручью, оставив здесь… Неужто Бульбу?

Догадка подтвердилась: тот, кто сидел на глинистой кромке берега, свесив ноги в воду, к живым людям уже не принадлежал. Согбенное, полуистлевшее тело, из гнилой плоти которого повсюду торчат кости, подобно тому как из крошащейся железобетонной колонны выступает арматура. На поеденном червями черепе почти не видать волос, лишь над оторванным левым ухом торчит грязный спутанный клок – жалкий остаток некогда густой шевелюры. С правой лопатки свисает готовый оторваться лоскут гнилой кожи, на котором, если хорошенько присмотреться, можно рассмотреть фрагмент татуировки: когтистая птичья лапа. Вне всяких сомнений, передо мной Бульба, на чьей спине при жизни красовался распустивший когти и оскаливший пасть восточный дракон. Сегодня мой выбравшийся из могилы товарищ выглядел настолько отвратно, что им можно было пугать до икоты не только живых людей, но и, наверное, все тех же драконов.

Бульба сидел ко мне спиной, и я не мог видеть его лицо. Зато хорошо видел нечто другое: надетую на шею мертвяка гаротту, чья палка свисала у него вдоль хребта. Брошенная вместе с поводком, жертва Пепла Лавкрафта расселась на берегу, пялилась в воду и без умолку бубнила какую-то абракадабру. А «реаниматоров», похоже, след простыл. По крайней мере, ни их, ни следов их присутствия поблизости не наблюдается. Неужто заметили погоню, решили, что за мной идут братья по клану, и, наскоро избавившись от пленного, пустились заметать следы? Вода в ручье была мутной, к тому же мертвяк успел взбаламутить ее ногами, поэтому я мог лишь догадываться, как давно его воскресители удрали вниз по руслу.

Достав бинокль, я внимательно осмотрел окрестности. В километре отсюда вдоль опушки леса бежал свирепый кабан-мутант, преследуя невидимую мне в траве жертву. Далее по курсу прямо возле берега затаился «вихрь», выдающий себя кружением угодивших в него сухих листьев. Коварный мерзавец. Ежели кому посчастливится однажды выскочить из такой аномалии до того, как она затянет его в свой круговорот и прикончит, этот сталкер потом всю жизнь шарахается даже от безобидных порывов ветра. Как я, например, всегда дергаюсь, если ненароком задеваю затылком что-нибудь мягкое, вроде занавески. Со стороны это выглядит забавно, вот только когда однажды вам упадет на голову мочало «жгучего пуха», тогда поглядим, как вы будете смеяться. Уж лучше упасть голышом на стекловату, чем хотя бы разок коснуться пальцем той мерзкой аномальной хренотени.

Кроме носившегося у леса кабана и ворошившего листву «вихря», иных опасностей поблизости не обнаружилось. Нужно ли опасаться мертвяка, мне еще только предстояло выяснить. В отличие от местных зомби – сталкеров с напрочь выжженными пси-излучением мозгами, – далеко не каждый восставший в Зоне мертвец бросается на живых людей. Начни Бульба кидаться на «реаниматоров», они посадили бы его на несколько поводков, связали бы ему руки и заткнули рот кляпом. Да и умиротворение, в каком пребывал обнаруженный мной беглец из могилы, было присуще скорее безобидным ходячим трупам. Их агрессивные собратья, как правило, вели себя крайне беспокойно.

– Бульба! – не вставая с корточек, позвал я созерцающего ручей мертвяка. – Это я, Мракобес! Эй! Глянь-ка наверх! Я тут!

Если бы покойник встрепенулся и вскочил, я без тени сомнения сразу отстрелил бы ему голову. Однако Бульба неспешно обернулся и лишь затем неуклюже поднялся сначала на четвереньки, а уже потом на ноги. На его испещренном гнилыми язвами лице отсутствовали нос, губы, левая щека и веки. Оба глаза были на месте, но выглядели так, словно кто-то все же выдрал их, а потом вставил в глазницы желтые, побитые и грязные бильярдные шары. Нужно ли упоминать, как мне было горько и больно видеть старину Бульбу в таком душераздирающем виде?

– Бульба! – вновь окликнул я его, вставая в полный рост, чтобы полуслепой мертвяк сумел меня заметить. – Иди ко мне, дружище! Ну же, давай! Нечего здесь рассиживаться, пойдем назад!

– Мыр… кыбыс! – проскрипел Бульба, устремив вверх лишенные век и зрачков глазищи. От его дребезжащего голоса у меня по коже пробежали мурашки. Удивительно, что он вообще мог до сих пор говорить. Все ходячие покойники, каких мне доводилось прежде встречать в Зоне, не могли даже хрипеть. – Мыркыбыс! Шт… Што… С-с-с… Мн… Мно…

Будь я проклят, если он не узнал меня и не пытается спросить, что с ним стряслось! Здешние ученые давно доказали, что у ходячих мертвяков сохраняется примитивный разум и остаточная память о наиболее значимых для них при жизни людях и событиях. Кто бы мог подумать, что мне предстоит убедиться в этом на таком ужасном примере!

– Иди ко мне, старик! – продолжал я выманивать мертвяка из ложбины. – Иди, я тебе помогу!

– Мыркыбыс! – Бульба шаткой походкой приблизился к склону и, снова встав на четвереньки, медленно, но уверенно покарабкался вверх. Палка надетой ему на шею гаротты колотилась по торчащим у него из спины ребрам с отвратительным стуком. – Л-л-л… Ло… Лонья!

Он называл меня Леней крайне редко и только тогда, когда хотел поговорить о чем-то действительно важном. Господи помилуй! Я-то думал, что иду по следу невменяемого ходячего мертвеца, а оказалось, в Бульбе еще теплится душа. Еле-еле, как огонек почти пустой зажигалки, но ведь теплится же!

– Лонья… што с-с-с… мно? – членораздельно и практически внятно выговорил Бульба. – Я б-б-б… бол… болн?.. Зр-р… Зар… Зар-азно болн?

– Все хорошо, дружище, – нагло соврал я, отступая от края склона и позволяя мертвяку выползти на берег. – Все в норме! Ты полностью здоров! Это сон. Страшный сон! Тебе просто снится кошмар, понимаешь? Эй?

– Кш-мр сон? – переспросил Бульба, жутко шевеля безгубым ртом. Поднявшись на ноги и качнувшись из стороны в сторону, он обрел относительное равновесие, после чего поднес к лицу сгнившие до костей ладони и гораздо увереннее добавил: – Сон! Уж… жас… Кш-мр… сон… Д-д… Да! – А потом, вперив в меня бельма, вполне отчетливо поинтересовался: – Лонья… што… с-с-с… Витья?.. Я потр… рял… ег-г… ф-ф-ф… фот… ограф-ф…