Евгений Лукин - Сталь разящая Страница 4

— Как?.. ОТТУДА?

Архиерей скорбно кивнул, и в этот миг грянул телефон. Генерал уставился на аппарат, словно видел подобное устройство впервые. Затем снял трубку.

— Слушаю, — отрывисто известил он. — Сволокли с косы?.. Что?! — Лицо его внезапно осунулось. — Когда?.. Час назад?.. — На глубоких генеральских залысинах проступила испарина. — Срочно выясни, где в этот момент находились речники… Ну а какие же еще? Конечно, наши!

Он бросил трубку. Владыка смотрел на генерала, широко раскрыв глаза.

— Час назад теплоход «Богдан Сабинин» таранил баржу с бушлатами, — несколько севшим голосом сообщил тот. — Оба судна затонули.

— Свят‑свят‑свят! — только и смог выговорить архиерей.

6. В ПОДВАЛЕ

Второй гость:

— Какие звуки! Сколько в них души!

А чьи слова, Лаура?

То ли здесь, во сне, то ли там, наяву, кто‑то тихо и нежно произнес его имя. Вздрогнув, дон Жуан открыл глаза — и сразу попал в липкую душную черноту четвертого круга. Сердце прянуло испуганно… Но нет, это был не Ад — в Аду никто никогда не спит. Это был всего лишь подвал — точное подобие Стигийских топей близ раскаленных стен адского города Дит. Справа из темноты давили влажным теплом невидимые ржавые трубы. В углу, наполняя тесное подземелье удушливым паром, бил слабый родник кипятка.

Шел третий день бегства с борта теплохода «Богдан Сабинин». Что‑то подсказывало дону Жуану, что судно, принявшее на борт ладью Харона, недолго продержится на плаву.

В итоге — подвал. А тихий нежный оклик ему приснился, не иначе… Дон Жуан со вздохом опустился на ветхое влажное ложе из пакли и тряпья, но тут голос возник снова:

На заре морозной Под шестой березой, За углом у церкви Ждите, Дон‑Жуан…

Он не сразу понял, что это стихи. Резко приподнялся на локте и вдруг плотно, страшно — как будто не себе, а кому‑то другому — зажал рот ладонью. А голос продолжал:

Но, увы, клянусь вам Женихом и жизнью…

Она — улыбалась. Даже не видя ее лица, он знал, что, произнося это, она улыбается — нежно и беспомощно. Неслышно, как во сне, он поднялся с пола и двинулся к лестнице, ведущей из подвала в подъезд.

Застенок подъезда был освещен мохнатой от пыли скляницей. Без лязга приоткрыв дверь из сваренных накрест железных прутьев, дон Жуан шагнул наружу.

На каменной коробке подъемной клети теснились глубоко вырубленные непристойности и выражения, дону Жуану вовсе не знакомые. Богохульства, надо полагать… В подвале журчал и шипел кипяток, откуда‑то сверху сквозь перекрытия приглушенно гремела дикарская музыка, а девичий голос на промежуточной площадке все ронял и ронял тихие, пронзающие душу слова:

Так вот и жила бы, Да боюсь — состарюсь, Да и вам, красавец, Край мой ни к чему…

Он решился и выглянул. Короткая лестница с обкусанными ступенями упиралась в обширную нишу высотой чуть больше человеческого роста. Скляница там была разбита, и ниша тонула в полумраке. Задняя стена ее представляла собой ряд квадратных и как бы слившихся воедино окон с треснувшими, а то и вовсе вылетевшими стеклами.

Девушка сидела на низком подоконнике. Зеленоватый свет фонаря, проникавший с улицы, гладил ее чуть запрокинутое лицо, показавшееся дону Жуану невероятно красивым.

Ах, в дохе медвежьей И узнать вас трудно, — Если бы не губы Ваши, Дон‑Жуан…

Голос смолк. И тут на подоконнике шевельнулась еще одна тень, которой дон Жуан поначалу просто не заметил.

— Не, Аньк, я над тобой прикалываюсь, — проскрипел ленивый юношеский басок. — Донжуан‑донжуан!.. Читаешь всякую…

Фраза осталась незаконченной. Низкий и страстный женский голос перебил говорящего.

— Еще! — то ли потребовал, то ли взмолился он.

Парочка, расположившаяся на подоконнике, вздрогнула и уставилась вниз. Там, на первой ступеньке, прислонясь к стене пролета, ведущего в подвал, маячил женский силуэт. На молодых людей были устремлены исполненные мрачной красоты пылающие темные глаза. Парочка переглянулась озадаченно.

— Ну я тащусь! — скрипнул наконец басок, и его обладатель, всматриваясь, подался чуть вперед — из тени в полусвет. Дона Жуана передернуло от омерзения. Молодой человек был мордаст, глазенки имел наглые и нетрезвые, что же до прически, то раньше так стригли одних только каторжан и умалишенных: затылок и виски оголены, зато на макушке стоит дыбом некое мочало.

— Тебе тут что, тетенька, концерт по заявкам, да? — издевательски осведомился он, и рука дона Жуана дернулась в поисках эфеса. Четыреста лет не совершала она этого жеста… Однако взамен рукоятки пальцы обнаружили упругое женское бедро. Его собственное.

Столь жуткого мгновения ему еще переживать не приходилось.

— Простите… — пробормотал он, опуская глаза. — Простите ради Бога…

Он повернулся и побрел: нет, не в подвал — на улицу, прочь, как можно дальше от этого подъезда, от этого дома…

— Э, так ты из бомжей? — в радостном изумлении скрипнул басок. — Да ты хоть знаешь, сучка, в чей подъезд зашла? Стишков ей! Давай‑давай вали отсюда, пока в ментовку не сдали!

Дон Жуан был настолько убит, что безропотно снес бы любое оскорбление. Слово «сучка» тоже не слишком его уязвило — во втором круге за четыреста лет он еще и не такого наслушался. Но то, что грязное слово было произнесено в присутствии девушки, только что читавшей стихи о нем… Он стремительно повернулся на пятке и легко взбежал по лестнице.

Пощечина треснула, как выстрел.

7. БОЙ

Дон Гуан:

— Когда за Эскурьялом мы сошлись,

Наткнулся мне на шпагу он и замер,

Как на булавке стрекоза…

Пощечина треснула, как выстрел, и мордастого отбросило к мусоропроводу. Секунду он очумело смотрел на взбесившуюся красавицу бродяжку, затем лицо его исказилось злобой, и, изрыгнув матерное ругательство, юный кабальеро кинулся на обидчицу, занося крепкий увесистый кулак.

Дона Жуана не удивило и не смутило, что на женщину (хотя бы и после пощечины!) поднимают руку, поскольку в гневе он начисто забыл, в чьем теле находится. Грациозным движением пропустив нападающего мимо, он проводил его еще одной затрещиной, от которой тот вкололся в выщербленную стену напротив.

Это уже было серьезно.

— Ах ты!.. — взвизгнул мордастый и вдруг, ни слова не прибавив, кинулся вверх по лестнице — то ли за оружием, то ли за подмогой.

Дон Жуан порывисто повернулся к девушке, оцепеневшей от изумления и испуга.

— Чьи это стихи? — спросил он, но тут адская музыка громыхнула во всю мочь, почти заглушив его вопрос, — это соперник рванул наверху дверь своей квартиры.

— Бегите! — умоляюще шепнула девушка не в силах отвести глаз от странной незнакомки. — Там вечеринка! У него отец — полковник милиции!

Словно в подтверждение ее слов музыка наверху оборвалась, несколько здоровенных глоток взревели угрожающе, загрохотали отбрасываемые пинками стулья — и по лестнице лавиной покатился топот.

Первым добежал полковничий сынок (остальные, видимо, задержались, увязнув в дверях).

— Ну, сука! — с пеной у рта пообещал он. — Я ж тебя сейчас на дрова поломаю!

И с фырчанием крутнул двумя палками, связанными короткой веревкой. Дон Жуан оглянулся. На подоконнике лежал недлинный железный прут, которыми, похоже, был усеян весь этот мир. Пальцы сомкнулись на рубчатом металле. Мордастый же, увидев чумазую бродяжку в фехтовальной позиции и с арматуриной в руке, споткнулся, зацепил «чаками» за перила и с отскока звучно влепил себе деревяшкой по колену. Взвыл и бросился наутек. Дон Жуан с наслаждением отянул его железным прутом по упитанной спине, но тут на верхней площадке показалась подмога — человек пять юнцов с каторжными стрижками.

— Вы — прелесть, — с улыбкой сказал дон Жуан девушке и, не выпуская из рук оружия, шагнул в разбитое окно. Он знал, что там, снаружи, вдоль всего здания пролегает какая‑то труба, по которой, придерживаясь за стену, вполне можно добраться до плоской крыши пристройки.

Дверь подъезда распахнули с такой силой, что чуть не сорвали пружину. Под фонарем заметались вздыбленные двухцветные макушки.

— Где она, зараза?

— Да вон же, вон! По трубе идет!

Кто‑то нагнулся, подбирая что‑то с тротуара, и четвертинка кирпича взорвалась осколками в локте от дона Жуана. Но пристройка была уже совсем рядом. На глазах у преследователей хулиганка с неженской ловкостью вскарабкалась на крышу магазина и, пригнувшись, исчезла за парапетом.