Владимир Колышкин - Железная матка Страница 4

   Сахмад любил здесь бывать, любил слушать чудесные истории, которые рассказывали погонщики караванов и заезжие купцы. Сама атмосфера этого места была ему по душе. Воздух, пропитанный запахом навоза, веял теплотой конюшни. Отдыхающие дромадеры, корабли пустыни, лениво жуют жвачку. Мужчины готовят еду, дым от костров приносит аппетитные запахи. Лают, дерутся собаки. Пестро наряженные купцы расхаживают возле своих товаров, следят за их погрузкой или разгрузкой, подсчитывая в уме и на бумаге свои расходы и доходы. Суетятся рабы и свободные наемные рабочие, несут охрану воины. Тут же путаются под ногами музыканты, дервиши и верные их мюриды, бродячие циркачи, воры, убийцы и грабители под масками местных жителей.

   С окрестных минаретов донеслись гортанные крики муэдзинов. Утренний азан. Все, кто не мог бросить свою работу и свои товары, приготовились совершить намаз прямо на месте. Расстелили молитвенные коврики, стали на колени, обратившись лицом к Мекке. "Ла илахе илаллах..." - понеслись по воздуху напевные слова молитвы. Сахмад и Осама присоединились к правоверным. Лишний раз не помешает вознести молитву Аллаху, стукнуться головой о землю, заметнее и тверже будет гата - молельная шишка. Гордость мусульманина.

   После утреннего азана, люди принялись за еду, кому какую послал Всевышний. Ели и слушали, как музыкант в оборванных одеждах, сидя на корточках, играл на уде, уныло щипля струны, в надежде на подаяние. Подкрепились и наши мальчики. К тому времени подошли остальные ребята из отряда Сахмада. Это были малолетки - три брата с Арбата, три неразлучных близнеца. Их звали Алиф, Ба, Джим - так звучат первые буквы арабского алфавита. При рождении они вылезали на свет божий один за другим, похожие друг на друга, как звездочки на небе, и по мере их появления, чтобы не перепутать, им привязывали на ножку бумажную бирку с буквой. Позже им хотели дать настоящие имена, но отец воспротивился. Он полагал, что эти имена уже занесены в небесную книгу жизни, и как бы потом не вышла путаница, когда в положенное судьбой время его сыновья-воины прибудут в рай. А ну как им там не найдется места?

   С ними пришел взрослый парень Фарид по кличке Бакшиш, живший на Улице Воров. Одет он был бедно, как почти все жители внешнего города, зато любил пофорсить какой-нибудь деталью одежды, относительно новой и всегда яркой или редкой. Сегодня его шею украшал намотанный в три витка ярчайший пурпурный шарф. Фарид-Бакшиш сейчас же с завистью уставился на новые кроссовки Сахмада, чем немало порадовал его сердце.

   - Эй, Тимур, у тебя кроссы фирменные или с Красного базара? - ревниво поинтересовался Бакшиш, ковыряя грязным пальцем болячку возле рта.

   - Фирменные, - с удовольствием ответил Сахмад, - от шведов. Продавались только в Кремле.

   Фарид-Бакшиш увял и стал дуть через губу.

   - Надо бы их обновить, - сказал он, подумав, хотя прекрасно видел, что обувка у товарища и так грязная.

   - Не надо! - воскликнул средний брат-близнец, Ба, самый хлипкий из всех.

   - Уже обновили, - рассмеялся Осама. - В говне измазали.

   Только теперь Сахмад понял, зачем Осама напросился в отцову тачку, подвести их до Спасских, когда до городских ворот идти было всего ничего. Осама никогда и ничего не делает просто так. Во всех его действиях был тайный смысл. Вообще он, как человек Востока, обожал тайны, все загадочное, мистическое. Впрочем, все подземщики были романтиками. Они вскрывали тайны подземелий, надеясь отыскать старинные клады, оружие, диковинные вещи, древние книги и многое другое, что осталось еще от вымершей культуры вурусов.

   Таков в основном был костяк сахмадова отряда, или команды, как выражался Данилыч. "Тимур и его команда", называл он их. Сахмаду это нравилось. И про Тимура, и про команду. Вообще, он любил этих ребят, живущих за Стенами. С кремлевскими, детьми важных сановников, он почти не дружил из-за их чванливости, заносчивости. Белоручки и бездельники и ужас какие тупые, с ними даже о технике не поговоришь. А технику Сахмад любил еще с малолетства, нравилось ему разбираться во всяких непонятных "деталях", которые он находил в развалинах и показывал Данилычу. Тот объяснял. "Это - "плеер", такой музыкальный аппарат, жаль, что сломан. Впрочем, все равно механическая музыка запрещена, башку отрубят, если узнают или услышат. А вот это - транзисторный приемничек. Ты мне его оставь, я в нем покопаюсь, авось починю. Шведов поймаем, новости какие-нибудь послушаем". - "Данил-бобо, ты что ли хочешь вот этой "штукой" шведа в плен взять?" - " Нет, просто так говорится, идиоматический оборот". - " И д и о т и ч е с к и й?.." - "Ага".

   Последним явился сумасшедший Хасан. Высокий, мускулистый, имевший привычку ходить осторожным крадущимся шагом. Вызывающе посверкивала вставленная в ухо серьга. Одет во что-то вроде висевшей складками армейской куртки с огромными карманами, под расстегнутой курткой виднелась голая грудь, которую наискось пересекал черный ремень, вероятно, с потайной кобурой. Под глазами залегли тени, чуть ли не синяки, и взгляд этих глаз - лихорадочный.

   Было ему уже хорошо за тридцать - взрослый мужчина, черная густая борода, - но он водился только с мальчиками из-за некоторой ущербности ума. Он не проявлял буйности характера, напротив, отличался удивительным спокойствием и немногословием. В общем, он имел репутацию тихого придурка, не причиняющего никому хлопот. Разве что своим приемным родителям, которые с ног сбились, в поисках невесты для него. Только кто же за него пойдет. Разве что какая-нибудь кривая или старуха, которая согласится спать с ним, не снимая чадры. Зато Хасан стрелял без промаха, и мало кто разбирался так в оружии, как он. Иногда, когда удавалось перехватить лучистый его взгляд, или когда он вот так молчит и возится со своим оружием, Сахмаду казалось, что Хасан притворяется неполноценным с какой-то своей тайной целью. Ибо взгляд его кофейных глаз, при всем их ненормальном блеске, был вполне разумен. И даже более того - мудр.

   Солнце в окружении розовых облаков поднялось над горизонтом, и леденящий ветер стал теплее. Люди засуетились, словно потревоженные муравьи. Караван начал строиться в походную колонну. Кричали погонщики, махая палками, щелкали кнуты, поднимали, подгоняли ленивых животных: четвероногих и двуногих - пленных китайцев. Эти последние были живым товаром. Ислам как религия государственного рабство не поощряет, однако, это не мешало существованию рабства на частной основе. В качестве рабов использовались пленные не-мусульмане.

   Солдаты-наемники садились в джипы, заводили моторы. Но большая часть воинов конвойного отряда предпочитала передвигаться на лошадях. Что может быть надежнее верного коня?! Ему не нужен дорогой бензин, к тому же плохо очищенный на примитивных мини-заводах, да еще часто разведенный перекупщиками, отчего мотор машины может заглохнуть в самую неподходящую минуту. Конь - и быстроногий друг, и чуткий сторож. Он же первый склонит над тобой голову, когда ты упадешь на горячий песок с пробитой грудью.

   Военный начальник конвоя пригласил Сахмада к себе в машину. Надо ли говорить, что этот офицер из имперского воинского контингента тоже хорошо знал и уважал векиля, и к сыну его относился соответственно. Мальчик забрался в старый, потрепанный джип с открытым кузовом, уселся на переднее место. Скрипучее кожаное, протертое до дыр сиденье было прикрыто небольшими анатолийскими ковриками, тоже изрядно потертыми. Начальник был турком-месхетинцем по имени Хами Махмуд. Одет он был в старенькую, но хорошо выглаженную офицерскую форму, сапоги из тонкой ослиной кожи блестели, как зеркало. Данилыч обязательно бы выразился: "как жидовские яйца". Сахмад сказал об этом турку. Хами Махмуд расхохотался, показывая непривычно белые зубы. Очень ему шутка понравилась. Раскурив трубку, туго набитую турецким табаком, он долго еще похохатывал, разглядывая свои сапоги, пуская из-под усов ароматные струи дыма.

   Когда солнце стало припекать, караван, наконец, тронулся. Впереди ехал джип Махмуда, оборудованный вращающейся турелью, на которой был укреплен тяжелый пулемет. За пулеметом стояли два стрелка. Мухмуд сидел за рулем. Он никому не доверял свою жизнь. Пустыня шуток не любит. Следом за машиной шел верблюд-вожак, "дзинь-дзинь" - позванивал колокольчик, привязанный к длинной шее животного. Меж двух его мохнатых горбов сидел зоркий мальчик - впередсмотрящий. В его обязанности входило подать сигнал, если вдруг вдали обнаружится опасность. За цепочкой верблюдов опять ехал джип, затем снова тянулась цепочка верблюдов, замыкали колонну всадники, сопровождаемые третьей машиной. Всадники же и по бокам ехали. Потом опять машины, верблюды, всадники. Таким было построение каравана. Вернее, нескольких караванов. Пока шли Большой Тверской дорогой, всем было по пути. Возле Нерукотворного памятника караваны расходились на все стороны света. Но прежде, куда бы ни шел караван, он непременно должен пройти мимо Памятника, иначе пути не будет. Таков обычай этих мест.