Дэйл Браун - Железный волк Страница 4

Под руководством нескольких кадровых офицеров, полные энтузиазма добровольцы батальона «Канив» несколько недель вели тяжелые бои, вывивая поддерживаемых Россией сепаратистов из деревни за деревней, приближаясь к повстанческой цитадели — Донецку. Потери были высоки, но они побеждали. От окончательной победы их, казалось, отделяли считанные дни.

И тогда Москва открыто вступила в войну.

Огромные колонны российских танков, боевых машин пехоты, самоходных артиллерийских орудий и ракетных установок устремились через границу, игнорируя все призывы из США и Запада к прекращению боевых действий. Все мольбы Киева о военной помощи были отвергнуты американцами и НАТО. Превзойденные численно и огневой мощью, регулярные вооруженные силы Украины и добровольческие батальоны были разбиты в серии кровавых сражений.

Как и многие другие, батальон «Канив» оказался в окружении, запертый в ловушке в деревне, сгоревшей от постоянного обстрела российскими артиллерийскими батареями. Несмотря на то, что они отбили несколько атак противника, Кравченко и его люди знали, что они будут уничтожены, как только у них закончатся запасы и патроны. Так что сегодня, ранним утром, их командир, полковник Романюк, неохотно принял переданное Москвой по радио предложение о временном прекращении огня и безопасном отходе на контролируемую Украиной территорию.

— Ну так что? Просто бежим, пождав хвост? — Прохрипел кто-то.

Кравченко посмотрел вниз, встретившись взглядом с гневными глазами сержанта Павло Литвина. До войны, Литвин был профессором классической литературы. Недели боев превратили его в безжалостного убийцу — и одного из лучших солдат батальона.

— Сейчас да, Павло, — пожал плечами майор, надевая шлем. — Но мы вернемся.

Литвин кисло плюнул в сторону.

— Не в нашей жизни, Федир. Вот увидишь. То, что эти ублюдки в Кремле взяли, они уже не отдадут. Мы не вернемся сюда. Никогда.

Тридцать минут спустя, расположившись на крыше беспокойно покачивающегося БТР, катившегося на юг, Кравченко думал о мрачном пророчестве сержанта. Он вытянул шею, оглядывая измученных молчаливых солдат, сгрудившихся вокруг. Клубы дыма от горящих зданий поднимались в голубое летнее небо. Далекий гул орудий к северо-востоку давал понять, что другие украинские части все еще вели бой — отчаянно пытаясь сдержать российский натиск.

На мгновение он подумал о том, следовало ли им отвергнуть предложение президента России о безопасном отходе, вместо того, чтобы героически погибнуть в последнем бою? Быть может, такой поступок вдохновил бы больше их соотечественников на больший патриотизм перед лицом агрессии Москвы?

Он пожал плечами. Было слишком поздно для самоубийственного героизма.

Повинуясь инструкциям, полученным от местного российского командира, сборище украинских грузовиков, машин и покрытых шрамами бронетранспортеров сошло с шоссе и двинулось по ухабистой грунтовой дороге, идущей параллельно железной дороге, в сторону Мариуполя. Его БТР шел четвертым в колонне. Разрушенный поселок вскоре скрылся из виду. Толстые деревья обрамляли дорогу с обеих сторон.

Испуская облака сизых выхлопных газов, колонна медленно двигалась на юг. Белые флаги словно застыли в стоячем влажном воздухе. Каждая кочка отдавалась стонами раненых в переполненных грузовых и легковых машинах.

Вдруг пронзительный вой газотурбинного двигателя эхом отразился от окружающих деревьев впереди колонны[13].

Кравченко поднялся на ноги, чтобы лучше все рассмотреть. Вовремя. Он заметил крупный основной боевой танк Т-80, выкатившийся на железнодорожные пути. На гибкой антенне колыхался бело-сине-красный триколор Российской Федерации.

— Какого черта делает этот идиот? — Пробормотал он. — Он же перекрыл нам долбаную дорогу!

Башня Т-80 начала разворачиваться, направляя на них 125-мм гладкоствольное орудие.

— Господи! — Дико закричал Литвин. — Это драная засада!

ШАРРААХХХ!

Первый снаряд Т-80 взорвал трофейный УАЗ «Хантер» полковника Романюка, превратив его в пылающую груду обломков. Острые как бритва осколки снаряда разлетелись вокруг, разбивая стекла и калеча людей в близлежащих машинах.

Через несколько секунд взорвалась замыкающая машина колонны — крытый грузовик, заполненный ранеными украинским солдатами, взорвался огненным шаром. Снаряд был выпущен еще одним танком — Т-72 под сепаратистским флагом. Повстанческий танк взревел за их спинами, блокируя отход на север.

Оба танка затрещали спаренными с орудиями 7,62-мм и тяжелыми 12,7-мм пулеметами на башнях. Еще больше попавших в ловушку машин начали гореть или оказались разорваны в клочья. Кричащие люди выбирались из-под обломков и попадали под огонь. Окровавленные тела валились на грунтовую дорогу.

Российский Т-80 с грохотом обогнул разбитую машину Романюка, чтобы занять лучшую позицию для стрельбы из орудия. Скрип гусениц спровоцировал раненых отчаянно попытаться сбежать, корчась от боли.

Широко раскрыв от ужаса глаза, Кравченко схватил Литвина и стащил его с БТР-80. Они тяжело приземлились в окаймляющую дорогу высокую траву и поползли прочь. Большинство тех, кто ехал с ними на броне, отреагировали слишком медленно. Град пуль обрушился на БТР, рикошетя от брони, но разрывая плоть. Мертвые и умирающие попадали с БТР рядом с ними.

— К деревьям! — Крикнул Кравченко в ухо сержанту. — Нужно убраться из-под огня!

Кивнув, Литвин пополз за ними по траве, прижимаясь к земле, чтобы избежать пуль, хлеставших у них над головами.

Кравченко обернулся, махая оставшимся ползти к деревьям.

— Убирайтесь оттуда! Бегом, бегом!

Наводчик БТР, стоявшего в нескольких метрах от них, развернул башню, пытаясь навести тяжелый пулемет на российский танк. Пули никак не могли пробить его мощную броню, но могли бы разбить оптику и повредить легкое вооружение.

Кравченко заметил это, и посмотрел влево. Орудие российского танка также с жужжанием поворачивалось в их сторону, опередив украинский БТР. О, черт, подумал он, с трудом поднимаясь на ноги, чтобы броситься бежать.

ШААРРАААХ!

Бронебойный кумулятивный снаряд 125-мм орудия Т-80 ударил в БТР, пробил его и взорвал.

Кравченко успел заметить только жгучую волну оранжевого и красного пламени, вырвавшуюся из открытых люков и портов для стрельбы БТРа. Затем взрывная волна настигла его. Его швырнуло прямо в дерева, перебив дыхание.

Все вокруг стало черным.

Федир Кравченко медленно начала подниматься из царства тьмы в царство ослепительного света и жгучей боли. Каждая часть его тела словно билась в агонии — руки, ноги, грудь, лицо. От каждого мелкого, замедленного вдоха, весь мир становился красным.

Но глаза его были закрыты. Он всеми силами пытался открыть их.

— Тихо, Федир, спокойно, — услышал он чей-то голос. Это был голос, который он узнал. Голос Павло Литвина. — Не надо двигаться, или ты сорвешь повязку с глаз и пойдет кровь.

Кравченко с силой открыл один глаз. Но только один. Повязка покрывала половину его лица.

В центре поля зрения появилось лицо Литвина. На фоне ярких желтых подсолнухов, обрамляющих голубое небо.

— Мне нужно видеть, — пробормотал он окровавленными губами.

— Да, — медленно согласился сержант. — Вы должны это увидеть. — Он аккуратно помог Кравченко подняться.

Майор попытался понять, что он видел сквозь волны боли, прокатывающиеся через его изувеченное тело. Они находились на поле подсолнухов, укрываясь среди высоких растений. Рядом с ними на корточках сидели несколько украинских солдат, большинство из которых были покрыты сажей и кровью.

За деревьями вдалеке поднимались волны масляно-черного дыма. Каждый столб дыма означал горевший остов машины и мертвых людей.

Кравченко медленно отвернулся, борясь с болью.

— Где остальной батальон? — Повернулся он к Литвину.

— Батальон? — Покачал головой сержант. Его взгляд был подавлен и устремлен куда-то далеко. Он кивком указал на горстку напуганных людей вокруг них. — Вот он, майор. Все, кто выжил.

Кравченко закрыл глаза. Какая-то его часть хотела просто упасть, уйти из этих боли и ужаса и унижения в чистое ничто. Но затем он ощутил, как прилив ярости удерживает его. Это не была ослепительная вспышка безумия. Он ощущал, как его охватила ледяная ярость, затмевавшая всю боль и путаницу в мыслях. Он возвращался в реальный мир со всей его холодной жестокостью.

Он снова взглянул на Литвина, на этот раз видя его с кристальной четкостью. Он криво улыбнулся, зная, как странно и страшно должна выглядеть эта улыбка на перевязанном искалеченном лице.

— Слушай меня, Павло.

— Сэр?

— Мы будем мстить этим коварным русским ублюдкам, — холодно сказал Кравченко. — Мы сделаем их жен вдовами и детей сиротами. Мы будем убивать их сотнями и тысячами, и десятками тысяч. Мы будем убивать их здесь, на нашей родной земле и на улицах самой Москвы. Мы научим их бояться нас. Они будут молить нас о пощаде, но мы все равно будем убивать их. Я клянусь в этом себе и нашим павшим. — Он замолчал, едва не теряя сознание.