Вадим Мельнюшкин - Взрывник. Заброшенный в 1941 год Страница 4

– Подожди, у тебя деньги есть?

– Да, рублей сто.

– Давай тридцать и держи вот эти таблетки. Это уротропин. Извини, что так дорого. Сейчас я тебе ещё рецепт напишу. Не для аптеки – просто, какие травы нужны.

– Да не болит у меня ничего.

– Не дура, по твоему цветущему виду и так заметно. Это если спросят: зачем приходил и чего назначили.

– Если ты такая предусмотрительная, то я не буду волноваться.

– Правильно. У тебя должно быть много других поводов для волнения, не хватало ещё из-за меня гипертонию зарабатывать.

* * *

Город. Странный город – высокие здания, широкие улицы, незнакомые автомобили непривычных очертаний, люди… Людей рассмотреть не удаётся – точка, с которой вижу город, находится слишком высоко, но одежда на них ярких цветов и также непривычных фасонов. А ещё скорость – что автомобили, что люди движутся заметно быстрее. Нет, не как при просмотре дореволюционной хроники на современной аппаратуре, просто значительно быстрее, не как в Москве начала сороковых, но при этом естественно. Красивый город, который спешит жить. Ну что ж – его жизнь, пусть сам решает, как её проживать. Вдруг картина меняется – всё становится каким-то резким, чётким и… чёрно-белым. Автомобилей становится больше, ещё больше… В этом стаде железных животных, представленных ранее всего несколькими видами, всё чаще попадаются другие особи – на вид холёные, с ещё более непривычными зализанными силуэтами. А это что? Люди. Огромная толпа людей, заполнившая всю ширину улицы, обтекая припаркованные вдоль тротуаров автомобили, похожая сверху на полчища серых муравьёв, движется вперёд, захватывая город. Над ней… непонятно, наверное, огромное полотнище… Флаг, вот что это. Они несут его над головами, и тот закрывает середину толпы – грандиозный флаг в сотни, а может, тысячи квадратных метров. Трёхцветный, хотя самих цветов не различить. Толпа проходит, а автомобилей становится меньше. Нет, не так – их много, но они так и стоят вдоль тротуаров, то ли сами не желая двигаться, то ли люди не могут или не хотят их заставить. Вот их движение стало совсем редким, в основном это те – новые, недавно появившиеся… Снова толпа. Теперь она не несёт флагов – она мчится по улице, а за ней остаются выбитые витрины и чадящие, часто измятые и перевёрнутые туши машин. Чем им машины и витрины помешали? Город замирает. Двигающихся машин почти нет, немногие люди, что показываются на улицах, спешат их как можно скорее покинуть, передвигаясь быстро и скрываясь за обгорелыми скелетами. То тут, то там вспыхивают пожары. Сначала их тушат люди, приезжающие на больших автомобилях, затем прекращают приезжать. День сменяется ночью, ночь днём. Всё меньше уличных фонарей и окон освещают город, пока тот не погружается в полный мрак.

И вот наконец в Город опять входят люди. Цвета так и не появились, но они уже не нужны – в мире осталось только два цвета, точнее, только два состояния света – его наличие и отсутствие. Ну и переходные оттенки серого. Один из таких оттенков и занимает сейчас город. Длинные, бесконечные колонны автомобилей и бронированных машин втягиваются на улицы Города. Армия. Своя или чужая? Почему-то казалось, что своя. Чужие не входят так спокойно, не получая сопротивления, по крайней мере в живые города, а Город был жив. Наконец Армия заняла Город и встала, не зная, что делать дальше. Армия – это инструмент – скальпель или кувалда зависит от обстоятельств и умения того, в чьих руках находится этот инструмент. Но Армия не может быть антибиотиком, и уж никаким образом ей не стать иммунной системой. Иммунная система общества – это совесть каждой её клетки, это желание клетки служить пользе организма. Если иммунная система начинает деградировать, а клетки одна за другой превращаются в раковые, есть шанс задействовать лекарства. Разные. Возможно, и в этом Городе они были: милиция, специальные органы государственной безопасности, возможно, они даже что-то делали… Но не срослось. Тогда кто-то, кому судьба Города была небезразлична, понял, что время терапии прошло, Город умирает, и он решился на хирургические методы. Армия занимала один район города за другим, вытягивая щупальца бронеколонн, выбрасывающих из своих недр муравьиные стайки бойцов, берущих под контроль какие-то, только им ведомые здания и сооружения. Город замер.

Вдруг, совершенно неожиданно, как будто изображение прыгнуло мне в лицо серой кошкой, перед глазами оказалась странная, явно бронированная, машина, увешанная непонятными приборами и механизмами, больше всего походившими на антенны, но больно уж фантастических, даже сюрреалистических, форм. Около машины находилось и несколько странных, наверно, их можно было бы назвать мотоциклами, если бы не многоколёсность и опять же необычный вид, небольших механизмов. Люди же, что сидели на них или находились рядом, могли бы вогнать в ступор любого, готового к контактам с марсианами или любыми другими пришельцами. Было в них что-то от средневековых рыцарей, но только либо мутировавших, либо развившихся до такой степени, что даже у Жюль Верна не хватило бы фантазии придумать такое. Жаль, что изображение было только чёрно-белое, потому, вероятно, многие нюансы их экипировки ускользали от внимания, но даже заметное говорило о том, что прогресс в оснащении этих воинов скользнул от знакомого мне невероятно далеко. Широкие фигуры, одетые в броню, а то, что было на них, вряд ли являлось чем-нибудь другим, не казались уродливыми или неуклюжими. Тяжёлые высокие сапоги и объёмные, увенчанные крагами перчатки не создавали ощущения, что мешают бойцам, а огромные, на мой взгляд, сферические шлемы с тёмными, практически чёрными забралами не вызывали ощущения, что внутри них находятся головы слепых кротов, настолько точны и отточены были движения. При всём этом взгляд будто не хотел задерживаться на бойцах, всё время пытаясь соскользнуть в сторону, на привычные уже детали Города.

Задняя широкая дверь машины откинулась в сторону, и из неё легко спрыгнул на асфальт одетый в такую же, может быть, чуть более лёгкую броню человек. Никаких знаков различия на его экипировке не было, если не считать трёх крупных звёзд, нанесённых треугольником на правую сторону грудной пластины. Один из стоящих рядом командиров, судя по линии из четырёх маленьких звёздочек на груди, это был командир, подскочил к вышедшему, отдал честь и, вероятно, что-то доложил. Вновь прибывший так же отдал честь, а затем единым слитным движением снял шлем. Он был уже далеко немолод, но крепок, морщины, избороздившие лицо, указывали на нелёгкую и явно насыщенную событиями жизнь. Короткостриженые седые волосы, щётка седых усов и до боли знакомый прищур глаз. Жорка!