Олег Верещагин - Клятва разведчика Страница 40

— Да ну… — Витюха, до тех пор помалкивавший, махнул рукой. — Я стоял там… ну, около бывшей МТС, где у них техника отстаивается. А тут этот лейтенант, молодой ещё… не, для лейтенанта уже и немолодой. По-русски так чудно говорит, с акцентом, смешно… Подошёл, заговорил, потом в казарму позвал. Ну, я пошёл, а что, ничего же такого при мне нету…Изнутри посмотрел…Он накормил, шоколадку дал, только мы с Ромкой её по дороге слопали…

— Ностальгируют… — хмыкнул Хокканен. — Мерзавцы… Ты прав был, Борис, насчёт детей… И что, потом отпустил сразу?

— Да я сам ушёл, — Витюха почесал затылок. — Его окликнули, а я потихоньку в окно, оно там открыто было… — мальчишка ещё подумал и поморщился: — Странный он какой-то… А может, у него правда дома сыновья, как я.

— Почему странный? — я финкой затачивал карандаш, обдумывая текст листовки. Витюха помедлил, снова почесал затылок:

— Да… Вёл он себя как-то…

Странно — но именно в этот момент у меня словно звоночек в голове прозвонил. И это был звоночек из ТОГО, ПРОШЛОГО БУДУЩЕГО.

— Вёл? — я поднял голову. В землянку как раз спустился Сашка с котелками, но я, встав, показал Витюхе на выход: — Пошли на пару секунд…

— Куда ты его? — Хокканен очнулся от каких-то своих мыслей.

— Мы сейчас, — отмахнулся я. — Быстро.

— Ну чего? — спросил Витюха, когда мы вышли наружу. Я огляделся и тихо спросил:

— Вить… Только честно, это может быть важно… Этот немец — он тебя… лапал? Ну, как девчонку?

Витюха покраснел сквозь загар и грязь. Кашлянул и спросил:

— А… откуда ты знаешь, Борька?.. — я поморщился, и он продолжал: — Ага, я ещё и поэтому сбежал-то… Так знаешь… паршиво как-то. Наверное, он сильно по своим детям соскучился, да и вообще — я же не маленький, чтобы нянчиться…

— Ага-а… — протянул я. — Ладно, ерунда, выкинь из головы… Иди лопай… Э, капитану Хокканену скажи, что я его прошу выйти, насчёт листовок…

Витюха нырнул в землянку. Я посвистел, сплюнул, поморщился. Да, страна чистого наива… Головы друг другу отрывать умеют ого как, а про такие вещи…

— Борис, ты вообще охамел, — это появился капитан. — Может, ещё свистом меня вызывать будешь?.. Что у тебя с листовками?

— Ничего, Илмари Ахтович, — признался я. — Тут дело в другом. Паскудное дело, кстати, но… но может быть для нас полезным… Вы простите… Вы знаете, кто такие гомосексуалисты?

— А при чём тут… Ну, знаю. Читал.

— А кто такие педофилы?

— Пе… Кто? — Илмари Ахтович свёл белёсые брови.

Я вздохнул.

— Они… ну, в общем, это любители детей. Я сейчас поговорил с Витюхой…

Я коротко пересказал свои подозрения. Точнее, это была уверенность — нам на уроках ОБЖ описывали признаки, по которым можно распознать наиболее распространённые типы извращенцев. Но для капитана РККА всё это оказалось откровением — если бы у него в зубах была бы трубка, он бы её уронил.

— Борис, откуда ты это знаешь?!

— Ну… — я развёл руками. — Я тоже читал. Наверное, больше чем вы. Да тут и не в этом дело… В Германии за это дают пять лет концлагеря, я точно пом… знаю.

— Ты хочешь… — Хокканен сильно взял меня за плечо. — Борис, это мерзко.

— Нет, что вы! — я почти испугался. — Честное ск…слово, я и в мыслях не имел наших младших…нет, нет, Илмари Ахтович, вы не поняли! Но можно припугнуть этого лейтенанта. Взять на понт. Я уверен — это получится… Вот, послушайте…

…Автостанции не было — вместо неё тут оказался машинный двор, который Ромка Витюха назвал МТС. За колючей проволокой различались под брезентовыми пятнистыми тентами угловатые коробки. Церковь сохранилась, но она была закрыта и даже заколочена. А в общем-то Бряндино предстояло измениться к 2005 году очень мало.

Мы с Сашкой шагали по улице неспешно и уверенно, с оружием и не скрываясь. На нас были чёрные куртки с голубыми обшлагами и воротниками, чёрные кепи, гражданские штаны, своя обувь — и повязки полицейских.

И всё равно мне казалось, что на нас смотрит каждый встречный немец — смотрит и знает, кто мы такие и что нам тут нужно. И дело не в нашей молодости (сопливости, прямо скажем).

Нервы, нервы, нервы… Що з вамы робыть?

— Вон он, — сквозь зубы процедил Сашка. И я увидел, что из здания клуба вышел высокий офицер лет тридцати, козырнул часовому и направился в нашу сторону. Никаких внешних признаков извращенца в нём не было. Впрочем, если бы этот вопрос решался так легко, то у балетмейстеров и руководителей кастинговых проектов не было бы проблем с подбором персонала… а милицейские сводки не так пестрели бы детскими портретами с подписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

— Говорить буду я, — так же тихо определил я роли, ускоряя шаг. Офицер шёл навстречу, без интереса скользнув по нам взглядом, и скроил недовольную гримасу, когда я, козырнув, обратился к нему:

— Герр лейтенант, разрешите обратиться?

— Слюшаю, — процедил он.

— Дело такое… — я огляделся. — Вы не подскажете, в какой концлагерь помещают тех, кто трахает мальчиков?

Я оказался прав. Немец побледнел, но тут же постарался взять себя в руки и брезгливо спросил равнодушным тоном:

— О тчом ти гофоришь?

— В частности — о вчерашнем визите побирушки, которого вы угостили шоколадом… но своего не добились. А вот другие случаи… Пересказать вам их? Подозреваю, что и там, откуда вас перебросили, в Европе, вы занимались тем же… Но тут не Европа.

— Руссишшвайне… — он взялся за кобуру, но тут же увидел, что Сашка, словно бы невзначай, целится в него из ППШ. — Ах зо-о… Кто ви ест?

— Общество по борьбе с извращенцами, — любезно представился я. — Следим за вами уже довольно давно, — я блефовал, но, кажется, удачно. Так как насчёт обыска и концлагеря? Какой печальный конец службы…Насколько мне известно, крипо[34] к таким вещам относится резко отрицательно. И до концлагеря вас могут и не довезти…

— Ви из криминальполицай? — немец снова побледнел. — О хильф готт…

— Мы не из полиции, — покачал я головой. — И у вас остаются шансы продолжать службу и, если не развлекаться с новыми, то по крайней мере рассматривать фотоснимки старых партнёров… — я видел, что снова попал в цель, у немца перекосился рот.

— Ви ротстфенник вчейрашний малтшик? — он сглотнул. — Но я не трогать… его…

— Во-первых, вы его трогали, — возразил я. — А во-вторых, нам просто нужны несколько ответов на несколько вопросов. И всё. Больше вы нас не увидите, разве что — в прицел, но это другое дело.

— Ви… партизан? — немец приоткрыл рот.

— Вопрос первый, — я улыбнулся. — Ваша рота — что она тут делает?

Довольно долго немец молчал. Я занервничал. Если он сейчас взбрыкнёт, то мы погорели. А чувство долга у немца этого времени вполне может оказаться сильнее чувства страха за личную безопасность… Наверное, если бы мы захватили его и вывезли в лес, он бы отказался отвечать. Но в этот момент я и увидел, как в нём словно бы что-то переломилось — страх перед стыдом пересилил.

— Участие в облафе, — сказал он. — Болшая охот. Кольцо, — он показал пальцами, — фокруг лес…

— Какие силы привлечены? — спросил я.

— Наша ротте. Легионерен… эсти, драй хундерт. Полицай, зо — цвай хундерт. Айн марширен ротте… норге, айн хундерт. Гранатенверфер. Драй панцерваген.[35] Фир… — он провёл рукой по воздуху.

— Четыре самолёта, — сказал я. — Что ещё?

— Дас ист фертиг[36], — он вдруг скривился в улыбке. — Это будет зегодня. Ви пришли поздно.

Мы с Сашкой переглянулись. Нельзя было подавать вид, что наши угрозы в сущности потеряли смысл. Я заставил себя улыбнуться:

— Что ж, мы приятно поговорили, — я козырнул. — Думаю, вам не захочется продолжать этот разговор снова. Всего хорошего…

… - Он сказал сегодня, — мы с Сашкой быстро шли по выгону за околицей. — Облава, кольцо вокруг лесного массива. Даже с авиацией.

— Надо срочно в отряд, — Сашка ускорил шаг почти до бега.

— Туда и идём… чёрт…

Навстречу нам шагом ехали трое полицейских — один пожилой мужик со впалыми щеками, двое моложе. Мы замедлили шаг, на ходу козырнули… но кавалеристы направили коней нам наперерез, и старший спросил:

— А вы кто такие? Из какого отряда?

Собственно, этот вопрос делал дальнейший разговор бессмысленным. Я улыбнулся:

— Да вы что, дядечка? Вот, смотрите… — я правой рукой полез за отворот куртки, достал блокнот. — Вот… — он нагнулся, и я, обхватив его за шею, всем весом повис на нём, левой рукой вогнав финку под ребра. Сбоку дважды глухо шмякнул «штейр» — Сашка стрелял через карман. Кто-то застонал. Я стащил тело с седла, оттолкнул его в сторону. Один полицай ещё корчился на траве. Сашка присел, полоснул его финкой по горлу. — Я плохо езжу, — сказал я. — Скачи вперед, я следом, как смогу.