Василий Горъ - Понять пророка Страница 40

Нормально поесть удалось через двое суток, уже на территории Дифеи. Красть в королевстве, известном своими драконовскими законами, он не рискнул – за попытку украсть тут отрубали руку. Зато смог договориться с хозяином постоялого двора – нарубил дров, вычистил свинарник и конюшню за ужин, завтрак и двенадцать медных монет. В общем, если не считать ободранных рук и вымазанной в навозе рубашки, которую пришлось стирать в ближайшем ручье, сделка оказалась выгодной – на эти деньги можно было неплохо поесть раза три-четыре. Если не брать вина и сладостей. И ограничиться чем попроще и посытнее. Так что до границы Дифеи и Бэрриама, от которого до берега Срединного моря осталось не так уж и далеко, он добрался, уже не умирая от голода…

Шайка Бороды Глокса била его без души – взять что-то с мальчишки с двумя медяками, в ободранной рубашке и истертых почти до дыр брюках, босиком бредущего по мокрой после дождя лесной дороге, было нечего. Убивать было лень. Поэтому, помесив его немного и не получив никакого удовольствия, двенадцать одетых во что попало мужчин бросили бездыханное тело и, мрачно оглядев пустую в столь поздний час дорогу, матерясь, вернулись к месту ночевки, где их ждал ужин. И четыре измордованные до предела женщины из захваченной несколько дней назад кареты. Под охраной оставшихся в лагере подельников.

Принц, от ярости и бессилия искусавший губы до крови, крался за гомонящими на весь лес бродягами почти на четвереньках – несмотря на поздний вечер, редколесье вряд ли могло скрыть его от внезапно повернувшегося разбойника, а попадать им в лапы снова ему что-то не особенно и хотелось. А безумное желание отомстить за унижение не давало покоя и гнало вперед. К моменту, когда идущие впереди мужики наконец добрались до своего лагеря, Голон более-менее оправился от избиения и загнал боль в отбитых внутренностях куда-то за край сознания. А следующая пара часов, которые его обидчики посвятили обильной жратве, возлияниям и насилию над еле живыми жертвами, позволила ему разработать план мести…

Украсть нож у дышащего жутким перегаром и спящего без задних ног часового оказалось проще простого. Как и перерезать ему глотку. Со следующим разбойником дело не заладилось – бьющийся в агонии здоровяк чуть не перебудил половину лагеря, и если бы не притворные сладострастные стоны разобравшейся в ситуации девушки, песенка Голона была бы спета. А так проснувшийся неподалеку мужичок обозвал жертву принца кобелем и, перевернувшись на другой бок, вскоре захрапел как ни в чем не бывало…

Минут через двадцать лагерь стал напоминать поле боя – полтора десятка окровавленных тел, разметавшихся по поляне, залитый чужой кровью Голон, без сил привалившийся к дереву, и хлопочущие около него женщины, в полной темноте старающиеся напоить и накормить своего спасителя, выглядели так потешно, что принц вдруг засмеялся в голос и не смог остановиться. Пара пощечин, которые ему отвесила самая старшая из спасенных, прервали истерику, однако облегчения не принесли – смерть так близко он видел впервые. Вернее, не совсем так – убивать, чувствуя себя в полной безопасности, ему приходилось не раз и не два. А чтобы на грани собственной смерти – еще нет. И осознание этого факта навалилось на Голона каким-то запредельным ужасом…

Впрочем, особо заострить на этом внимание не получилось – услышав, что в лагерь могут подойти еще несколько человек, отправившихся в ближайший городок продавать награбленное, принц тут же подскочил на ноги, быстренько обшарил тела в поисках подходящего оружия и денег и вскоре уже ломился сквозь молодой орешник, стараясь двигаться параллельно идущей где-то там дороге…

Глава 37

Ольгерд

Локкру было скучно. Прогулявшись по просеке, оставленной в чаще планетарным танком, и лениво постреляв в живность, мчащуюся на запах свежей крови, пролитой у корвета, он пару раз останавливался, разглядывая поверженных им зверей, а потом решил отправиться обратно. Пройдя шагах в десяти от дерева, за которым прятались мы с Угги, солдат вдруг замер, повернул голову в противоположную от нас сторону и тут же улетел метров на пять, сбитый с ног таранным ударом выскочившей из зарослей «коряги». Дальнейший бой я смотрел, еле удерживаясь от смеха, – тяжелый скафандр, естественно, оказался зверю не по зубам, но избыток злобы, массы и скорости позволил разошедшемуся зверю валять локкра по кустам, как щенку – детскую игрушку. А попытки горе-солдата что-либо сделать с обнаглевшим животным добрых минут пять заканчивались ничем – выронив и «винтовку», и «пистолет», он довольно долго не мог ничего противопоставить живому сгустку ненависти и квинтэссенции голода. Мы с Угги уже решили, что он должен вызвать помощь с корабля, но, видимо, солдат оказался уж очень самолюбив – до момента, когда он каким-то чудом в очередном полете подхватил с земли потерянный «пистолет», «коряга» вела с разгромным счетом двадцать – ноль. Оружие тут же сместило акценты: десятка полтора выстрелов, из которых в цель попали от силы пяток, заставили зверя сначала умерить пыл, а потом и замереть, уткнувшись носом в бедро валяющегося навзничь солдата, и забиться в предсмертной агонии. Отдышавшись, вояка убрал оружие, потом тяжело встал, оглянулся по сторонам и, от души врезав себя по шлему кулаком, схватился за нож, закрепленный на правом бедре…

– Клоун! – еле слышным шепотом прокомментировал происходящее Угги. – Но латы у него – закачаешься… От такого удара головой об дерево любой бы потерял сознание… Оглушить его не удастся…

– Угу… – согласился я, наконец ухватив ускользавшую от меня мысль… – За мной… быстро…

Кинув взгляд на локкра, начавшего отпиливать голову у боевого трофея, я осторожно отполз в заросли за спиной и, удалившись на расстояние, с которого и сам не видел его силуэта, встал и быстрым шагом двинулся в сторону рукотворной поляны с возвышающейся на ней громадой корабля…

На то, чтобы доползти до пандуса грузового трюма и забраться под него, у нас с Угги ушло добрых минут тридцать. Скрючившись под широченной металлической плитой, с ног до головы покрытые пеплом от сгоревших деревьев и кровью расстрелянных животных, мы наконец смогли перевести дыхание и немного расслабиться: ползти, зная, что в любой момент по нам могут шмальнуть из чего-нибудь тяжелого, было не очень-то и приятно. Но все обошлось… А когда я услышал шаги доблестного охотника на «коряг» и выглянул из-под пандуса, на моем лице сама собой появилась улыбка – тело, качающееся под тяжестью огромной головы, не видело ничего, кроме носков собственных сапог. Да и те, я думаю, не особенно отчетливо – потеки крови от трофея, взваленного на плечо, заливали шлем скафандра, а попытки смахнуть струйки только ухудшали дело – шлем, как и весь скафандр, требовал срочной химчистки.

Добравшись до корабля, локкр прогрохотал сапогами по бронеплите и скрылся в грузовом трюме. Предварительно отключив силовую стену, перекрывавшую вход вовнутрь. Проскользнув следом за ним и юркнув под днище второго планетарного танка, мы облегченно вздохнули – пробраться в корабль оказалось не так уж и сложно… А через мгновение пандус начал подниматься, панели, горящие приглушенным светом, засияли в полную силу, осветив огромный трюм, потом заработала система вентиляции, вытесняя из корабля забортный воздух, и я вдруг почувствовал себя значительно более легким – видимо, солдат включил и систему искусственной гравитации.

Сдвинувшись чуть правее, чтобы не выпускать локкра из виду, я кинул взгляд на Угги и чуть не заржал в голос – бледное, перекошенное страхом лицо парня просто надо было видеть! Заметив мой взгляд, он покраснел, потом жестами попытался спросить, не улетели ли мы куда-нибудь, – видимо, уменьшение веса тела у него ассоциировалось только с полетами… Успокоив парня, я снова повернулся к доблестному охотнику и обалдел – отбросив в сторону шлем и стягивая с себя броню скафандра, боком ко мне стояла женщина! Глядя, как она брезгливо мотает заляпанными грязью и кровью руками, я заулыбался, а потом задумался – судя по фантастическим романам, прежде чем снимать с себя скафандр, его надо было, как минимум, продезинфицировать. Впрочем, мои размышления на тему биологической безопасности корабля локкров были прерваны появлением нового действующего лица – в дальнем от нас конце трюма коротко свистнула сдвигающаяся в сторону переборка, и в проеме возник коренастый, довольно широкоплечий мужичок, в отличие от щуплой, тонкокостной дамочки-охотницы, оставляющий ощущение бойца. Кинув взгляд на голову «коряги», валяющуюся на полу, локкр мрачно посмотрел на дамочку, вытянувшуюся перед ним по струнке, и выдал тираду, по окончании которой охотница умудрилась стать раза в два ниже и уже в плечах. Удостоверившись, что его поняли, мужичок презрительно скривил лицо, рявкнул что-то еще и, не дожидаясь реакции на свои слова, развернулся на месте и уперся куда-то по своим делам…