Ян Валетов - Школа негодяев Страница 40

Марсия Фабело. Могли ли кубинские чекисты оставить ее в живых? Ведь ни для кого не было секретом, что Марсия сотрудничала со спецгруппой, занимавшейся расследованием дела Рауля. И то, что она была любовницей Мигеля Рамиреса, ставшего известным кубинской контрразведке, как Михаил Сергеев, скрыть было невозможно.

Марсия – стройная, смуглая, страстная… Младший лейтенант департамента техобеспечения ГУРа[44] – именно она занималась связями с агентурой и была одним из основных источников информации для группы Сергеева. Как у них случился роман?

Умка едва заметно покачал головой.

Сложно сказать.

Они были молоды. Лейтенант Фабело удивительно хороша собой. Как только она входила в комнату – встречались они группой на одной из конспиративных квартир в Гаване, принадлежавших ГУРу – у Сергеева начинало гулко биться сердце.

В ней ему нравилось все. Как она ходит, как поворачивает голову, удивительно красиво посаженную на длинной гибкой шее, как говорит, как дышит, как встряхивает шапкой черных, густых волос.

Кондиционеры на Кубе были роскошью, пользование ими – привилегией представителей местной власти. Всем остальным приходилось довольствоваться морским бризом, влажным и соленым, который врывался в окна после заката. Благо, вся группа ходила в гражданском – в униформе можно было бы просто свариться. И море было рядом, и облиться ледяной водой из старых колодцев не в тягость в такую жару, но, все равно – запах пота преследовал Умку везде, где бы он не находился.

А запах ее пота – сладкий и пряный – действовал на Сергеева, как на кота валерьянка. Он начинал терять самообладание. Более того, ему казалось, что и Марсия в ответ на его жаркие взгляды не обделяет его вниманием.

Любовь не понимает, что такое война. Любовь не понимает, что такое долг. И что, собственно говоря, они нарушили, когда их с непреодолимой силой бросило друг к другу? 1997-й. Сергееву было тридцать. Ей двадцать два.

Шел дождь. Густой, как суп, тропический ливень, обычный в сезон дождей: он гудел за окном, разбивался о булыжники патио[45], стучал по подоконникам и оконным стеклам. Крыша их конспиративной квартиры безбожно текла, с потолка обвалился пласт штукатурки, и с обнажившейся решетчатой подшивки капала вода. Капли попадали в огромный облупившийся таз, и звук от этого получался таким плотным и звонким, что, казалось, заполнял все комнаты, вплоть до самых темных углов.

Их тела двигались в ритме дождя – ритм нарастал, капли стучали все чаще и чаще. Скрипела старая, оставшаяся еще с прошлого века кровать, покачивался отсыревший, тяжелый балдахин, и стоны Марсии смешивались с шорохом дождевых струй.

– Ты сдурел, – сказал Кручинин по-русски, узрев его счастливую физиономию. – Умка, ты что делаешь, сукин ты сын! Нашел время сопли разводить… Мы же тут на несколько месяцев, не более! Оно тебе надо – биографию портить?

– Отстань, Вязаный, – Сергееву вовсе не хотелось ввязываться в спор. – Какая тебе разница? Ну, кому это помешает?

– Тебе, – отрезал Саша и отвернулся, делая вид, что рассматривает что-то на другой стороне улицы. – Прежде всего – тебе.

– Брось, Саша. Она из наших…

– Это я – наш… И другие ребята из Конторы – наши. Больше здесь наших не наблюдается, Сергеев. Я тебе не указ. Ты старший группы и делаешь, как знаешь. Но она – твое слабое место. Это сразу видно. Если бы я хотел взять тебя за яйца, я бы брал через нее…

И вот теперь Раш последовал рекомендации Кручинина. Интересно, что бы сказал Сашка, узнав об этом? Когда их брали в Гаване, вся остальная группа, включая сотрудников кубинской разведки и контрразведки, была мертва. Рауль зачищал следы не жалея ни соратников-барбудос, ни исполнителей – мелкий министерский планктон, занимавшийся обеспечением совместной операции.

Сергеев не видел тела Марсии. Он заметил за собой слежку и лишние 20 минут кружил по окрестностям, сбрасывая хвост. А когда пришел на конспиративную квартиру, сотрудники контрразведки уже грузили в будку 53-го «газона» носилки, прикрытые окровавленными простынями. Шесть штук.

Въехать в патио грузовик не мог, и «безопасники» носили свой страшный груз из дворика на улицу. Снова шел послеобеденный дождь. Соседи попрятались от грозно глядящего по сторонам оцепления и от выстрелов, разорвавших покой тихой улицы. Умка стоял в тени подворотни и издалека, сквозь водяную завесу, пытался рассмотреть то, что грузили в кузов. С третьих по счету носилок свисала тонкая, смуглая женская рука. Умка не плакал. Но по его лицу катились горячие дождевые капли.

Он прошел проходными дворами к тайнику, где лежали деньги и новые документы. И только увидев солдат с автоматами, выходящих из укрытий, понял, почему их не брали там, в отеле, рядом с чемоданом с деньгами. Рауль был эстет. Он хотел, чтобы Сергеев досмотрел спектакль до конца.

Потом был Чичо – с киянкой и аккумулятором. Кручинин, с чавканьем вгрызающийся в нечистую шею сержанта. Побег. Марафон по джунглям и Мангуст в роли Бога из Машины.

А Марсия осталась там, под дождем, прикрытая мокрой серо-красной простыней, которую контрразведчики, скорее всего, сорвали со старой кровати. Простыня была пропитана кровью. Но вкус и сандаловый аромат, исходивший от ее кожи, и то ощущение счастья, которые они дарили друг другу, навсегда въелись в память Сергеева.

Любовь к Плотниковой была постоянной болью, беспрерывной схваткой, чем-то схожей на сражение двух изюбрей за ареал обитания. Сергеев не нападал, он даже не защищался – просто ждал, чем все закончится, и сам себя не узнавал.

Любовь с Марсией оставила на губах горький полынный вкус. Может быть потому, что она была быстротечной и завершилась точкой, а не многоточием. Потерей.

Интересно, подумал Сергеев, как я буду вспоминать Вику через десять лет? Время лечит. Сколько длился наш с Марсией роман? 100 дней? Мы же практически ничего не знали друг о друге. Она не знала даже моего настоящего имени, только псевдоним – Мигель Рамирес. И еще знала, что я русский. Более ничего. Я о ней знал еще меньше, разве что имя у нее было настоящим. Но разве это мешало нам быть счастливыми?

«Если ты жива, я постараюсь спасти тебя. Если Раш не соврал насчет сына, я вытащу и его. Мальчишке неполных три… Интересно, какой он?»

Вертолет просвистел над остатками океанского буксира, вросшими в песок у самой кромки скал. От ярости волн обломки все еще спасал риф, но было видно, что следующий сильный шторм им не выдержать. Сразу за невысокой скалистой грядой, сползавшей в полосу прибоя, пилот поднял машину еще на 300 футов и по плавной дуге начал заходить на посадку.

Исмаил, как Сергеев и ожидал, особой радости гостям не выказал, и они, вот уже добрых полчаса, слушали словесную перепалку между хозяином и Хафиз Ахмедом. Каждый из спорящих намертво стоял на своем, но Умку не оставляла мысль, что старый пират торгуется. Причем умело. Оставалось выяснить, как далеко в этой торговле зайдет Абдуллахи-младший, и насколько сильнее страха смерти окажется человеческая алчность.

Алчность победила только спустя час. Во время перехода торгов в финальную фазу, стороны, не сговариваясь, сменили язык на сомали, и Сергеев перестал понимать суть разговора. Было ясно, что консенсус достигнут, но на какие уступки при этом пошел Хафиз, осталось за кадром.

Он вышел их хижины крайне довольный, чего никак нельзя было сказать об Исмаиле – его высохшее лицо сохраняло невозмутимое выражение.

– Выйдем через час, – сказал пират негромко. – Хватит сидеть, мы вам в услужение не нанимались. Помогайте спускать катера на воду.

Так как он говорил по-французски, Сергеев перевел распоряжение для своих спутников, и Базилевич, недоуменно оглядываясь, сразу же спросил:

– Какие катера?

– Увидишь, – буркнул Хасан.

Он забросил автомат за плечо и двинулся вслед за Исмаилом и его людьми к сараям, стоящим поодаль. Хотя хозяин деревни и не повысил тона, отдавая приказ, его люди хлынули со всех сторон, как тараканы из щелей. Дисциплина в деревне была покруче, чем в регулярной сомалийской армии – Сергеев имел возможность сравнить.

Два черных, как хороший гуталин, бугая, прилетевшие вместе с Хафизом, принялись выгружать из вертолета оружейные ящики, а сам Абдуллахи-младший последовал за сергеевской группой.

Катера стояли на катках и были надежно укрыты в сараях – да так, чтобы с воздуха не разглядеть. Назвать эти суденышки полноценными катерами Умка бы не смог, катер в его представлении должен был выглядеть не так, но утлыми лодчонками плавсредства точно не казались: огромные, под восемь метров длиной цельнометаллические шлюпки, килеватые, с высокими бортами и двухсотсильными «Ямахами» на транцах. С первого взгляда становилось понятно, что эти неподъемные кораблики прекрасно приспособлены к плаванию в бурных прибрежных водах, а высокие металлические борта не только защищают от волны, но и служат прекрасным укрытием от пуль небольшого калибра.