Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир Страница 40

По прошествии двух недель большая часть ребят из 1-ой общаги при встрече здоровались со мной, называли по имени (если, конечно, данную мне кличку можно так назвать), а некоторые и похлопывали по плечу. Конечно, на правах «салаги» я чаще других получал наряды на уборку в общежитии и другие «общественно-полезные работы», да и приседать по несколько сотен раз мне порой приходилось. Но в целом высокомерно-презрительное отношение со стороны старшекурсников постепенно практически сошло на нет. Даже Шейн не рисковал слишком уж открыто со мной задираться.

Куратор 22-го отряда профессор Ван Хейген при ближайшем рассмотрении оказался очень даже неплохим, по меркам интерната, мужиком. Сорок из своих шестидесяти четырех лет он проработал в интернатах — первые двадцать пять лет в частном приюте для сирот в Нидерландах, а последующие пятнадцать — здесь, после того, как администрация «Вознесения» отыскала его среди толп беженцев, прибывших на Австралийский материк, как-то раскопав его биографию.

Профессор Ван Хейген неукоснительно придерживался правил интерната и был строг тогда, когда его к тому обязывали правила. Однако в глазах старика читались скрытые в глубине его души любовь и сострадание к детям, которые он сумел пронести сквозь все сорок лет своего педагогического стажа. Он не упивался своей властью и не был беспричинно жесток — а это была крайняя мера доброты, которая вообще допускалась в этих стенах. И за это ученики из 22-го отряда испытывали к нему искреннюю благодарность.

Я очень надеялся, что когда будет сформирован мой отряд, то его куратором станет именно Ван Хейген. Шанс на это был один из пяти (на 77/78 учебный год планировалось сформировать пять мужских отрядов). Все остальные варианты были хуже.

Я содрогался от мысли, что куратором моего отряда может стать злобный японец Кито, который сейчас возглавлял 21-ый отряд. О нем среди учеников ходили мрачные легенды, в достоверности которых я смог убедиться, когда он отчитал абитуриентам несколько лекций на тему «управления временем» (так назывался предмет, который он вел).

Засыпая этим вечером, я с удивлением понял, что совершенно смирился со своей участью, и даже всерьез готовлюсь провести здесь следующие два с половиной года. Господи, неужели этому действительно суждено случиться, и этого никак не избежать?! Поверить в этом мне все еще не хотелось.

Призрачная надежда на то, что через три месяца я заработаю себе созвон, и Ленц придумает, как вытащить меня отсюда, все еще маячила на горизонте. И я не отброшу ее, пока не испытаю этот шанс.

2 мая 2077 г., воскресенье. 18-ый день.

Этим воскресеньем пастор Ричардс утратил свое обычное вдохновение и ограничился всего лишь двухчасовой проповедью. Но его лаконичность на проповеди с лихвой компенсировало дотошное любопытство, проявленное во время моей исповеди. Каждый ученик, должен был один раз в месяц исповедаться — это было так же обязательно, как ежемесячный сеанс психотерапии у д-ра Митчелл и ежемесячный же врачебный осмотр. И в этот день выпал мой черед. Я не желал делиться со старым маразматиком своими переживаниями о родителях, поэтому просто признался, что меня еще посещают грязные мысли о женщинах — и оставшуюся часть исповеди провел в роли слушателя, внимающего увещеваниям пастора, оседлавшего своего любимого конька.

Немногим меньшее удовольствие ждало меня и после обеда. Нас согнали в большой актовый зал для того, чтобы иметь удовольствие послушать какого-то «почетного гостя». Я очень надеялся, что он окажется занятым человеком и не отберет у нас остаток выходного дня. Но увы.

Глава департамента по вопросам образования муниципалитета Сиднея явно не имел в этот день других важных встреч, поэтому посвятил целых три часа своим изречениям о будущем Сиднея и о роли в нем подрастающего поколения. Впрочем, я был несказанно благодарен политикану за его болтливость. Ведь в своей пространной речи, в которой он не поминал разве что причины падения Римской империи, он слегка коснулся вопроса, информацию о котором я тщетно пытался получить все эти дни.

— Сидней, и в целом Содружество наций — это на сегодняшний день, на самом деле, цитадель цивилизации. Где еще на просторах нашей многострадальной планеты можно встретить достойные условия для жизни, мощную развитую экономику, прогрессирующие технологии, стабильный правопорядок, высокий уровень образования и культуры? Лишь здесь, у нас. И, может быть, в какой-то степени — в Евразийском союзе. Но разве можно сравнить нас с этой империей-атавизмом, погрязшей в коммунистических заблуждениях, давно и решительно отвергнутых лучшими умами человечества? Конечно, нет! Поверьте, очень скоро китайцы и сами поймут, что их идеология — это чушь собачья. И присоединятся к нам. А кроме китайцев больше никого, по сути, и не осталось! Все человечество, за исключением дикарей, которые живут в пещерах и питаются собачатиной, на сегодняшний день объединилось вокруг Содружества, вокруг старой доброй Британии и Австралии, добровольно сплотилось под крылом нашего Протектора. И отлично себя при этом чувствует! Никому и думать не хочется ни о какой независимости. Ха! Нет дураков! Ну, разве что вот в Европе кое-кто из одного лишь упрямства недавно задумал отколоться от нас и вести собственную политику. Назвали себя: «Центральноевропейский альянс». И знаете, чем все закончилось? Как всегда заканчиваются плохо продуманные авантюры: провалом! Поссорились с соседями, разожгли войну. За последние два месяца жертвами этой войны стали не менее пятидесяти тысяч человек. И это по самым скромным подсчетам. Там такие ужасы происходят, что на это невозможно смотреть! Людей массово расстреливают, селения жгут, женщин насилуют! Из восьмидесяти девяти «зеленых зон», существующих на территории Европы, девять стали непригодными к проживанию. То немногое, что удалось отстроить за последние двадцать лет, причем главным образом за наши средства, было разрушено. Ну разве это люди? Варвары!

«Пятьдесят тысяч человек», — сокрушенно думал я, не слушая политика, перешедшего на другие темы. О чем он говорил? О погибших? О погибших и раненых? Включая пропавших без вести или без них? Точны ли эти цифры? Не вошли ли в эту будоражащую кровь статистику мои собственные родители? Мои друзья? Что вообще сейчас происходит в Генераторном, кто держит там власть и устанавливает порядки? Как могло случиться, что я оказался здесь, в десятках тысяч километров от дома, и даже ничего о нем не знаю?

Этим вечером, как и много раз прежде, я пытался задавать вопросы, прямые и наводящие, о войне на Балканах, Петье. Но он, как и другие воспитатели, к которым я приставал с расспросами, ничего мне не сказал. Улыбающийся говнюк лишь молвил:

— Что ж, если ты все равно не можешь перестать об этом думать — будет тебе стимул, чтобы заработать право на звонок. Сколько там у тебя неснятых взысканий? О! Похоже, Сандерс, тебе следовало бы проявлять побольше усердия.

Мерзкий ублюдок просто потешался надо мной и над моими страданиями. Но ничего. Он меня недооценивает. Я вылезу из шкуры, но я добьюсь того, чтобы снять все свои дисциплинарки и не заработать новых. Я выйду на связь с Ленцом. И я узнаю правду о своих родителях. Какой бы она ни была.

9 мая 2077 г., воскресенье, 25-ый день.

Еще одна неделя позади. Плюс два взыскания, минус два взыскания. Общий счет: 10:4 в пользу интерната. Я не стал ближе к созвону, но, по крайней мере, хотя бы больше не отдаляюсь от него. Может быть, это стоит считать успехом?

Сегодня выступала какая-то шишка из «Нью Харвест»: рассказывал, сколько перспективных направлений сейчас в сельском хозяйстве и какую прекрасную карьеру может построить в его корпорации выпускник интерната.

После обеда был медицинский осмотр у дежурного врача. Хотя я в этом и не признавался и упрямо отнекивался, системы показали, что мой нанокоммуниактор начал барахлить, так что мне его заменили. Я принял свою участь стоически.

Я сам не замечал, как стремительно со мной происходят метаморфозы. То, что еще совсем недавно занимало огромное место в моей жизни — поиск информации о маме с папой, война Альянса с ЮНР, мои отношения с Дженни, мечта о космических путешествиях — просто исчезло из нее. Освободившееся место заняли никчемные вещи, о которых три месяца назад я не имел ни малейшего понятия — двадцать семь правил идеального застилания кровати, семьдесят одно правило ношения униформы, триста сорок пять статей дисциплинарного устава, какие-то графики дежурств, расписания занятий и внеклассных мероприятий.