Денис Шабалов - Право на жизнь Страница 41

– Ну и как там, в Москве-то? – спросил старосту жадно слушавший это удивительное известие Сашка.

– У них там, оказывается, станции метро как отдельные города-государства стали. Фашисты опять появились, мразь такая, Красная линия, Ганза – торгаши… А боец тот – он вроде как в Полисе каком-то жил. Говорил, что это самый лучший город во всем метро, потому и называется так – Полис…

– А еще-то что говорил? – подбодрил замолчавшего было Николаича Данил.

Хозяин гостиницы помолчал немного. К тому времени самокрутка его уже потухла, дотлев едва до половины, но Николаич о ней совсем забыл, видимо, полностью отдавшись воспоминаниям о старых временах.

– Да я уж и не помню теперь, – ответил он, помолчав. – Два года мы с ним общались, а потом прервалась связь. К тому времени мы с мутантами уже воевали. Стали из лесу эти самые твари лезть – только держись! Мы и держались. А что… Очередь из пулемета дашь – они и разбегаются. Но это поначалу только. Потом осмелели да и числом прибавили – обороняться труднее стало. И тут как-то раз к нам из деревушки приходят – помогите, говорят, от чудовищ отбиться. Как ночь – так они лезут. Мы-то в лес не пошли, но жителям предложили к нам переселяться и совместными усилиями бороться. Так они потихоньку к нам и перебрались… Отрыли землянок побольше, а танк в центре поставили, для кругового обстрела. Как тревога – так все по землянкам и отстреливаются оттуда. А за спинами – танк поверх голов долбит. Да и река помогала – какое-никакое, а препятствие. Ничего, справлялись…

– А почему связь-то прервалась? – спросил Сашка. – Как там в Москве-то сейчас – вот бы узнать…

Николаич вздохнул:

– Когда людей-то из деревушки перевозили, так майор на «Тигре» своем обычно край леса ждал, километрах в пяти отсюда. Детей полну машину сажал – и сюда, а взрослые уж своим ходом. Обычно все нормально проходило, хотя бывало и его атаковали – там ведь пулемет на крыше, отбиться можно. А последний раз не повезло, на курят наткнулся. Знаете наверное… Огромные такие, на цыплят похожи. Курята парой сбоку и ударили – машину перевернули, а там уж и до пассажиров недолго добраться. Хорошо – пустой шел, без детей. Так и не стало у нас ни «Тигра», ни майора, ни радиостанции.

– И теперь еще мутанты лезут? – поинтересовался Данил.

– Нет, сейчас попритихли, таких гонов больше не бывает, не то что раньше. Теперь мы все больше от бандюков отбиваемся – много сейчас охотников, до чужого добра жадных. Года три назад, вон, вообще на трех бэтэрах пришли. Мы танк вкопали – для уменьшения силуэта – и давай по ним долбить. Там же всех и положили… – Николаич отбросил в сторону потухшую самокрутку и, закряхтев, поднялся. – Ладно. Засиделся я тут с вами… Спокойной ночи всем, гости дорогие, пойду. Если что беспокоить будет или понадобится – я у себя, будите смело. Умыться – в реке, вон там, подале, тропинка с кручи спускается. А если по нужде – так это вам в лесок, вдоль берега. На опушке три валуна стоят ростовых, между ними и оборудовано. Только заходите с другой стороны. Там костер горит, увидите. Специально для гостей разжигаем – чтоб не плутать, если очень уж приспичит. Да и вляпаться шансов меньше… – он широко зевнул и, развернувшись, потопал к себе.

Время было к полуночи, и потому напарники, тоже решив не засиживаться, спустились к реке умыться перед сном. После этого Сашка полез устраиваться в землянку, а Данил, подсвечивая фонарем, отправился на поиски валунов. Нашлись они быстро, стоило лишь пройти метров двести по берегу. Камни стояли большим треугольником, и два прогала между ними были заложены бревнами, а третий оставался открыт – таким образом получилось что-то вроде большого загона, из которого ветерок доносил невыносимо ароматное амбрэ. У входа горел костерок, а рядом с ним лежала целая куча дров.

Втянув носом воздух, внутрь он решил не заходить. Делов-то – на полминуты… Подбросил дровишек, пристроился к валуну, принялся поливать его шероховатый, теплый после солнечного дня бок. Сзади вдруг послышались мягкие шаги и какой-то скрип, но он не обратил на это внимания – мало ли, кому еще приспичило. Стоял себе, поливал, до тех пор, пока вдруг не почувствовал, как в спину между лопаток уткнулось что-то твердое и дребезжащий старческий голос произнес:

– А ну-ка, паря… оборотись…

Данил спокойно доделал свое дело, застегнулся, предвкушая, как повернется сейчас и без разговоров, не взирая на возраст, врежет наглецу по его оборзевшей харе… Обернулся – сзади, на некотором расстоянии, полукругом, стояло четверо крепких ребяток примерно его возраста, одетых в черные кожаные куртки, а чуть сбоку, в истрепанном инвалидном кресле, сидел тот самый старик. И в лице его, освещенном теперь светом костра, Добрынину вдруг почудилось что-то странно знакомое…

– Не узнаешь меня? – ласково спросил старикан, щуря глаза. – Ай, нет… Вижу – узнал…

А Данил и впрямь вдруг почувствовал, как дыхание его на мгновение сбилось, замерло, а сердце пустилось вскачь, словно взбесившийся куропат. Ощущение было такое, будто на голову внезапно вылили ведро ледяной воды. Это и впрямь был он, тот, кого Данил частенько вспоминал – хозяин самого первого, Черного каравана…

Барыга.

Это был он… и не он. Тот Барыга, которого помнил Добрынин, был моложе лет на тридцать, лицо его не бороздили в разных направлениях морщины, рот не скалился беззубо, а голова не сверкала в отблесках костра отполированной старческой лысиной в пигментных пятнах. И тогда – тогда он еще ходил по земле на обеих ногах, а не ездил в коляске. Данил слишком хорошо помнил, чем окончилась их встреча и до сего времени был твердо уверен, что труп работорговца уже давно сгнил и истлел, оставив после себя только белый, отполированный дождем и ветром костяк – однако поди ж ты…

– Вот и сви-и-иделись… – сладко пропел старик, и голос его задрожал от смешавшегося в нем еле сдерживаемого торжества и злобы. – Что – не ожидал, сучонок? Земля-то она круглая, верно?

Данил молчал, и мозг его лихорадочно работал, оценивая обстановку. Молчали и четверо сопровождающих Барыги, напрягшись, словно бойцовые псы в ожидании команды. Один из них держал в руках цепь с гирькой на конце, двое – тесаки довольно жуткого вида, а самый крайний помахивал длинной арматуриной.

«Хоть огнестрела нет… – пронеслось в голове. – Местных боятся всполошить… Хорошо…»

– А я из окошка смотрю – ба… харя знакомая! Прошли годы-то – а морда не изменилась! Какой в память мне впечаталась – такой и осталась. Заматерел только… – трепеща ноздрями, продолжал вещать торгаш, и лицо его постепенно багровело, наливаясь кровью. – А где ж китаеза мой? Тут вроде бы крутился…